Все оттенки черного

– Я же сказал, что нет, – резко ответил Куприянов и положил четки в карман. – Чего он хотел?

– Он пришел вечером и ультимативно потребовал, чтобы я… чтобы я уволилась из фирмы. Отправила курьером заявление по собственному желанию и уже сегодня не выходила на работу.

– Что?!

Леночка рухнула на стул и расплакалась. Константин выскочил из-за стола, подбежал к девушке и обнял ее за трясущиеся плечи.

– Девочка моя, маленькая, глупая девочка, почему ты сразу же не позвонила мне?

– Я испугалась, – рыдала Леночка, – я страшно перепугалась, он был такой грозный, жестокий, я не знала, что делать! Я не спала всю ночь, а утром помчалась в офис, я хотела сама тебе все рассказать!

– И что произошло?

Придя в себя после истерики, Леночка уже успела обдумать случившееся и решила, что стала жертвой гипнотизера. Или ей подбросили вызывающий галлюцинации наркотик. Другого объяснения странному происшествию просто не было.

– Я не видела его, возможно, он прятался за машинами, а когда я проходила мимо, схватил меня и хотел вытолкнуть на дорогу, прямо под колеса грузовика! Я боролась с ним!

– Леночка, девочка… – волна нежности нахлынула на него, и Куприянов поцеловал глубокие царапины на лице девушки, ее заплаканные глаза, мокрые от слез щеки.

Мягкие губы Леночки нашли его, он почувствовал жаркое дыхание и ответил на страстный поцелуй.

– Мне было так страшно. – Девушка тесно прижалась к Куприянову, шелковистые светлые волосы щекотали лицо.

Он поцеловал ее волосы, еще крепче обнял Леночку.

– Ничего не бойся. Маминов разберется с твоим стариком. Кроме очков, ему потребуются костыли. Или инвалидное кресло.

Девушка слабо улыбнулась.

– Костя, я хочу тебя. Очень хочу.

– Я… – На столе Куприянова зазвонил телефон. – Это, должно быть, Штанюк.

– Забудь о нем. – Она потянула его пиджак.

– Это очень важно. – Он поднял указательный палец. – Ты же умная девочка.

– Да, – послушно кивнула она, – но сегодня…

Телефон снова подал голос.

– Я поговорю с Маминовым, его ребята отвезут тебя домой и подежурят у подъезда, пока все не утрясется. Сегодня у тебя выходной. Приведи себя в порядок.

– Я хочу тебя, Костя, – тихо повторила Леночка.

Куприянов ласково поцеловал ее в голубые глаза.

– Я приеду за тобой в четыре часа. Вечер мы проведем вместе.

– Правда?

– Я обещаю.

Леночка наградила его длинным страстным поцелуем, и Константин бросился к надрывающемуся телефону:

– Григорий, это ты?

Вера

Частная психиатрическая клиника Талдомского оказалась выстроенным в современном стиле особняком, прячущимся за довольно высоким забором и густыми деревьями. А сам профессор – маленьким, полным бодрячком с кудрявыми седыми волосами и очень внимательными глазами. Вера заранее созвонилась с ним, предупредила о своем визите, и охранник сразу же проводил посетительницу в кабинет владельца клиники.

Хороший кабинет, дорогой. Обставленный hi-tech мебелью, с массой хромированных деталей, пластиковыми поверхностями, причудливыми светильниками и украшенный абстрактными картинами. Вере кабинет не понравился. А вот профессор, Яков Исаакович, производил приятное впечатление грамотного профессионала.

– Честно говоря, я пребываю в некотором смущении, – призналась Вера, расположившись в изогнутом кресле. – Я не предполагала, что пси…, простите, что ваши пациенты могут так свободно общаться с внешним миром.

– У нас не тюрьма, – вежливо улыбнулся Талдомский, – большинство наших гостей очень обеспеченные люди, которым по разным причинам требуется квалифицированная поддержка. Стрессы, депрессии, фобии. Часть из них обратилась к нам самостоятельно, вполне отдавая себе отчет в своем состоянии. Других поместили родственники, но все они члены общества. Все они любимы, у всех у них есть семьи, просто в настоящий момент им требуются мои услуги. О которых никому не будет известно.

– Я понимаю, – кивнула Вера. – А что вы скажете об Ивове?

– Аркадий? – Внимательные глаза Якова Исааковича погрустнели. – Аркадий пережил сильнейшее потрясение, о котором он упорно не желает говорить. Он необычайно талантлив… Вы видели его работы?

– Только портреты.

– Даже в них есть искра, – вздохнул Талдомский. – А его основные работы просто поражают. Бьют прямо в душу. Аркадий работал на грани гениальности и безумия, на грани света и тьмы. Он балансировал, очень уверенно балансировал на этом лезвии, пока что-то не толкнуло его во мрак. Он не говорит что. Он замкнулся. И я, признаюсь откровенно, очень обрадовался, когда узнал, что он направил вам письмо. Скажу более, если бы вы не позвонили, то завтра я бы сам разыскал вас.

– Это так важно? – немного помолчав, спросила Вера.

– Я надеюсь, что это важно, – развел руками Талдомский. – Вы стали первым человеком, а если быть точным, первым предметом, только не обижайтесь, к которому он проявил хоть какой-то интерес за много месяцев. С тех пор как с ним произошло несчастье, Аркадий занимается только одним.

– Чем?

Палата была необычайно просторной, метров сорока, и щедро залитой солнечным светом, дальняя стена представляла собой одно огромное окно.

«Аркадий хотел, чтобы его пристанище напоминало студию, и мы пошли ему навстречу».

В углу, у окна, стояла широкая кровать с черным балдахином, в другом углу маленький столик, торшер и два глубоких кресла, в которые так хорошо проваливаться вечером, с книжкой в руках. Но книг не было. Все остальное пространство палаты занимали мольберты…

«Два, четыре… кажется, всего семь».

…кисти, краски, разбросанные прямо на полу, и многочисленные рисунки, на мольбертах, на стенах, на полу, выполненные маслом, углем, карандашом, на холсте, на ватмане…

«Он рисует. Он постоянно занят, но его работы… Вы увидите. А еще в них есть нечто общее».

«Что?»

«Вы увидите».

На всех работах Ивова была изображена одна и та же женщина. Черноволосая красавица с изящной женственной фигурой. Надменная и нежная, веселая и задумавшаяся, целомудренная и откровенно развратная.