Мира чуть подалась вперёд – известный, интуитивно понятный жест, – и наши губы встретились. Весьма неплохо встретились, надо отметить.
– Я тебе верю.
Хорошо, что она сказала это после моей последней фразы, – теперь мне не было стыдно.
Жаркие поцелуи на прохладной ночной улице напомнили мне юность. Настолько приятно напомнили, что я не очень хорошо запомнил путь до дома. Несмотря на все остановки, он получился не очень долгим, но весьма интригующим. И возбуждающим. Слово «нетерпение» стало нашим паролем, и потому последний отрезок – из арки через заросший деревьями двор в подъезд – мы собирались пройти довольно быстро, однако уже в самом начале пути я услышал:
– Доброй ночи, Юра.
И вынужденно притормозил.
– Здравствуйте, Евгений Стальевич.
Старый пень сидел на лавочке, выгуливал своего датского принца на ночь и по всем правилам этикета должен был промолчать, не мешать нам с Мирой идти по своим делам. Но не промолчал, стервец, а я, тряпка такая, не смог не ответить.
– Хороший сегодня вечер.
– Гав! – подтвердил здоровенный Гамлет, устроившийся рядом с лавочкой как памятник самому себе. И голову наклонил, кобель датский, пытаясь разглядеть мою женщину.
– Ага.
– Пойдём скорее, – прошептала Мира.
Получилось так, что, когда мы остановились, я закрыл Миру от старика, и теперь вдруг почувствовал – не понял, а именно почувствовал, – что она не хочет показываться Стальевичу и уж тем более представляться ему. А ещё я почувствовал, что он очень хочет познакомиться с моей спутницей.
Странно.
– Гуляете?
– Романтика…
– В такой вечер её даже звать не нужно – сама приходит.
– Да…
Сказать вам честно? Ладно, слушайте: в тот момент на меня накатило бешенство. На Стальевича. На наглого старого ублюдка, мешающего мне довести до квартиры прекраснейшую на свете женщину. Накатило так, что у меня непроизвольно сжались кулаки, а на глазах выступили слёзы. Накатило так, что я даже сделал маленький шаг к скамейке, и Гамлет вперил в меня изумлённый взгляд.
Я не контролировал себя и хотел бить. Я хотел убить. И не напал только потому, что едва не оглох на правое ухо. На то самое, что было ближе к Мире. А едва не оглох я от её громкого крика, почти визга. За которым последовал короткий вопль испуганного Стальевича. Бешеный лай Гамлета.
И рык из кустов.
Или с веток деревьев?
Одним словом – рык.
Сквер в нашем дворе густой, и кусты есть, и деревья, в сезон он больше похож на лес, чем на сквер, и в его зелени способен укрыться партизанский отряд средних размеров. И именно из зелени пришёл тот дикий рык, морозом продравший меня до костей и съевший всё мое бешенство, словно сладкий пончик.
А вслед за рыком пришло оно…
Чёрная тень? Чёрный образ? Чёрная тварь? Я не запомнил фигуру – только угрожающее движение чего-то длинного, на первый взгляд неловкого, но потрясающе скоординированного и ужасающе опасного. А ещё – пронзительно жёлтые глаза. И рык.
Оно ударило. Во всяком случае, я едва устоял на ногах. Ударило, но не коснулось. Но ударило настолько сильно, что всё дальнейшее распалось для меня на фрагменты.
Огонь. Кто-то рядом со мной бьёт в чёрного концентрированным потоком огня.
Жар.
Чёрный прячет морду. Рык превращается в визг.
Облегчение.
Ругань.
Потому что чёрных два. Второй выныривает слева, а в его сторону несётся ярко-белый росчерк, больше похожий на молнию. Пахнет палёным. Меня сносит с ног, но я тут же вскакиваю, слышу крик Миры и пытаюсь её закрыть. Первый чёрный снова бьёт. Он больше не визжит, он оправился и в ярости. Он потерял глаз.
«Чем же он бьёт?! И почему Стальевич развёл в стороны руки и что-то бормочет? Почему он не убегает?»
Две чёрные фигуры, три жёлтых глаза, удары, которые бьют, но не касаются, длинные когти, светящиеся, словно покрыты фосфором.
«Когти?!»
– Они ставят щиты!
«Голос женский. Мира?! О каких щитах она говорит?»
– Я вижу!
«Стальевич? Что происходит?»
Я поскальзываюсь на ровном месте, но не падаю, а подпрыгиваю, как будто что-то невидимое помогает мне устоять. И вижу Гамлета. Или не Гамлета? Я вижу не датского дога, а какую-то обезьяну, потому что собаки неспособны так запрыгнуть на жертву, вцепиться в неё задними лапами и рвать клыками и когтями. От милого, вечно дремлющего Гамлета остались только цвет, шерсть и уши.
– Назад!
«Чёрт! Один из «лаборантов» магистра!»
Рыжий не подбегает, а словно подлетает к нам из арки. Я надеялся на базуку, но у рыжего всего лишь кинжал.
«Дурак!»
Взмах! И левая рука того чёрного, которого рвёт Гамлет, бессильно повисает.
«Герой!»
– Их двое!
Поздно. Когти второго чёрного, который одноглазый, режут рыжего насквозь. Сначала я не понимаю, а потом вижу разрезанную, будто арбуз, голову, дольками падающую на асфальт, и начинаю орать.
– Их трое! Трое!