Таганский перекресток (сборник)

– Твой дом далеко?

– Я уже не помню. – Девушка передернула плечами. – Я слишком давно живу среди вас.

– Тысячу лет?

– Гораздо больше.

– И все время кому-то служишь?

Она кивнула.

Димка вспомнил ее прыжок. Вспомнил элегантные и смертоносные движения – там, во дворе, двое громил ничего не смогли противопоставить хрупкой красавице. Вспомнил произнесенные им самим слова древней формулы и то, как засверкал камень.

«Да, за такой перстень не жаль миллиона. Не жаль и десяти…»

Странно, но осознание выигрыша не поглотило Орешкина. Не появилось чувства собственного превосходства и вседозволенности. Слишком много переживаний выпало сегодня на его долю, слишком резким получился переход: только что он стоял под дулом пистолета и вот уже сжимает в руке счастливый билет. Да и счастливый ли он? О Зареме знают Батоев и Казибековы, они наверняка захотят вернуть себе сокровище. А у них власть и деньги, у них солдаты. А у Орешкина только джинн с неизвестными техническими характеристиками.

– Я могу поспрашивать тебя?

– Конечно, – кивнула девушка. – Все с этого начинают.

Димка сел в кресло, потер лоб…

– Наши взаимоотношения?

– Ты хозяин, я рабыня.

В ее устах фраза прозвучала обыденно – привыкла.

А вот Орешкин вздрогнул – не ожидал.

Точнее, ожидал – «Тысячу и одну ночь» читал как-никак, но еще не осознал себя хозяином. Повелителем. Еще не понял, что есть некто, готовый исполнить любой его каприз.

Что у него есть раб.

– Хочешь, скажу: слушаюсь и повинуюсь?

– Скажи!

На Димку накатила лихость. Захотелось повелевать, приказывать. Захотелось увидеть склоненную голову.

– Прикажи что-нибудь, – попросила Зарема. – Просто так эту формулу не произносят.

– Что?

– Придумай.

– Построй дворец!

– Недвижимостью не занимаюсь, – улыбнулась девушка. – Но могу подсказать телефон солидной строительной компании.

Орешкин удивленно уставился на джинна:

– Ты серьезно?

– Я не могу врать хозяину.

– Никакого дворца?

– Увы.

– Мне что, подсунули бракованную модель?

Зарема весело рассмеялась.

– Знаешь, а ты отличаешься от тех, кому я служила раньше. Мне повезло.

– И чем же я отличаюсь? – после короткого молчания спросил Орешкин.

– Если им что-то не нравилось в моих ответах, они начинали меня бить. А ты шутишь.

– Ты чувствуешь боль?

– Да. Мне нельзя причинить вред, меня нельзя убить. Но боль я чувствую. И в эти мгновения мне так же плохо, как обычному человеку.

Она ответила ОЧЕНЬ спокойно, но Димка понял, что стояло за словами девушки. Годы унижений, насилия и страха. Бесчисленные годы непрекращающихся пыток, с помощью которых люди доказывали джинну, что они сильнее.

Орешкин криво улыбнулся:

– Ладно, оставим. Но если ты не умеешь строить дворцы, тогда какой в тебе прок?

В глазах Заремы сверкнули огоньки.

– Я умею воевать.

– И все?

– Разве этого мало?

* * *

– Мы потеряли троих: Исмаила…

– Не продолжай, – приказал Абдулла помощнику. – И так все понятно.

Он откинулся на спинку огромного кресла и замер, невидяще глядя перед собой. Только пальцы левой руки нервно ерзали по гладкой столешнице.

– Перстень?