– Это Амур.
Гарри очками на меня сверкнул, смерил от ушей до хвоста, потом повернулся и говорит:
– А порода какая?
Тут бы Наташке и промолчать: не знаю, мол, не помню, у мамы спроси… Нет, ляпнула гордо еще так:
– Бультерьер!
Девчонки смеются, а Гарри в позу надменную встал и сказал, как отрезал:
– Никакой это не бультерьер. Это томарктус! На зубы его посмотрите!
Тут уж я пасть захлопнул. Как же, счаз! Так я тебе и показал свои зубки. И когти пустотелые не покажу, а на руки я даже Наташке не даюсь – не может собака моего размера столько весить.
– Кто?!
– Томарктус, – теперь Гарри уже объяснял, как учитель нерадивому школьнику. Снизошел. – Реликтовое млекопитающее. Один из прямых предков современных киноидных!
– Алик, не грузи! При чем здесь кино?
А, вот как его зовут – Алик. Очень подходит.
Девчонки смеются. Действительно: я и кино – две совершенно не совместимые вещи!
Но Алика так просто с толку не собьешь:
– Киноидные – это собакообразные. Кинос – собака по-древнегречески, если вы не знаете. Мне про них дядя рассказывал, он палеонтолог.
И понес, и понес…
– Ты, Наташка, даже и не представляешь, когда они жили. Это же современники мамонтов! Да что там мамонты, возможно и раньше, – продолжая вещать, он рассматривал меня каким-то странно холодным, изучающим взором, так что пришлось прятаться то за Наташку, то за кресло. Я даже стал жалобно поскуливать, чтобы показать, насколько испуган.
– …вели в основном ночной образ жизни, предпочитая одиночество, но объединялись в стаи при охоте на крупную добычу. Даже фороракос…
Заскучавшие было девчонки встрепенулись, хихикнули на незнакомое слово. Алику пришлось разъяснять:
– …э-э, это такая птица, хищная, побольше страуса…
Ха-ха. Какое там «побольше»! Да страус рядом с ней – воробей недокормленный.
– …хотя для томарктуса он, пожалуй, великоват. У того было удлиненное тело и довольно короткие лапы.
Ага, знаем мы, как твой дядя с компанией скелеты собирают. Нашли кучу костей, сложили, что подошло друг к другу, и – будьте любезны! – образец древней жизни.
Я уж думал, эта пытка никогда не кончится. Алик вещал, девчонки клевали носами, а Наташка – или мне только показалось? – начала особенно пристально на меня посматривать.
Положение спасла мама Таня.
– Эй, молодежь! К столу! Всё готово!
Алик-Гарри поперхнулся на полуслове, девчонки с визгом побежали в большую комнату. Наташка махнула рукой:
– Ладно, Алик, хватит. Ну, какой он реликт? Томат… томар…
– Томарктус.
– Вот-вот. Собака как собака. Только хорошая, правда, Амурчик?
А как же. Хочешь, хвостом повиляю?
– Откуда он у тебя?
Вот неугомонный! Пришлось Наташке соврать, хоть она это дело и не любит:
– Мы его купили! На Птичке. Там таких много.
– А родителей его ты видела?
Ситуация накалялась. Наташка покраснела, но тут опять вмешалась мама Таня:
– Наташа! Олег! Ну, где вы?
Вечером, когда все разошлись, Наташка рассказала маме Аликовы теории. Я же, старательно изображая вечно голодных собак, сидел у стола и провожал жалобным взглядом каждый кусок вкусной еды, проходящий мимо меня. Вдруг мама Таня сказала:
– А он действительно необычный, а, Наташ? Ты посмотри, ему ведь не хочется есть. Он как будто изображает голод.
Упс! Я привстал и заскулил. Наташка засмеялась.
– Он просто кушать хочет. На, Амурчик!
Я осторожно слизнул с ладони кусок котлеты и, жадно чавкая, проглотил.
– Хорошая собака, хорошая. Реликт ты наш полосатый.
Фу-у, вроде пронесло.
Наступило лето. На каникулы Наташка никуда не поехала. Просто некуда было, а в лагерь она не хотела. Из-за меня, конечно. Мама Таня повздыхала, попеняла мне, но потом решила, что вот, в августе будет отпуск, и мы все вместе отправимся к ее подруге под Истру. На дачу. А пока мы ездили купаться на водохранилище – всего-то десяток остановок на двух трамваях, ходили в парк на собачью площадку. В общем, как говорила бабка Катя, гулеванили.
На этой самой площадке я опять прокололся. То есть вначале всё было, как и задумано: бревно очень узкое и скользкое, лестница слишком крутая, а в трубу я вообще не полезу – там темно и страшно. Но постепенно, к великой Наташкиной гордости, упорные тренировки пошли мне на пользу.
На площадку пузатый дядька в джинсах с подтяжками приводил бельгийскую овчарку. Для себя дядька нес упаковку баночного пива, а для псины – мешок костей из магазина «Собачий пир». Красивый пес, черный как смоль, звеня медалями, устраивал показательные выступления. И тут уж мешать не моги! Наташка обычно отводила меня в сторонку, приговаривала:
– Вот, смотри и учись.
Я сидел и смотрел, хотя мне было глубоко по барабану, с какой элегантностью Экселенц (какое скромное, со вкусом подобранное имя!) берет барьеры и бегает по бревну. Бревно я давно освоил, а забор Наташке по макушку, и если я его вдруг перепрыгну, народ сильно заинтересуется скромной полосатой дворняжкой.
В тот раз я не спеша шел по бревну, как вдруг сзади требовательно гавкнули. Черный Экселенц картинно взбегал на бревно и требовал уступить дорогу. Еще бы! За исполнение показательной программы ему полагалась куча разноцветных костей.