– Угу.
И ухмыльнулся криво.
– Заткнитесь!
– Слушаемся, твое высокопревосходительство! – браво отозвались телохранители, однако фюреру послышалось в слаженном ответе какое-то ехидство.
– Языки у вас флинные.
– Виноваты, твое высокопревосходительство!
А не улавливающий скрытых смыслов Полено шумно почесал голову.
Копыто, бывший уйбуй Иголки и Контейнера, ухитрился крепко разозлить Кувалду, забыв поделиться с вождем добычей, и несколько месяцев пребывал в ссылке, скрываясь от обещанной петли то ли в Англии, то ли вообще неизвестно где. Пару дней назад Копыто набрался храбрости вернуться в Тайный Город и даже попросил об аудиенции, но давать ее или нет, одноглазый еще не решил. С одной стороны, лидер все еще жаждал поквитаться с дружбаном за крысятничество. С другой… С другой стороны, Кувалда все чаще и чаще признавался себе, что недооценивал верного уйбуя, обладавшего сверхъестественным нюхом на всяческую измену и потрясающей способностью с этой самой изменой управляться. Порядка при Копыто было гораздо больше, и участившиеся побоища в «Средстве от перхоти» наглядно это демонстрировали.
Что же касается Иголки и Контейнера, двух ближайших приятелей Копыто, то после изгнания уйбуя Кувалда назначил их своими телохранителями. И поступок этот только на первый взгляд казался странным: оставшиеся без десятки бойцы не протянули бы в Форте и двух дней – врагов у них было предостаточно, и теперь цепными псами защищали гарантирующего им жизнь фюрера.
– В общем, фенег в казне с гулькин нос, а фохофы пафают ежесекунфно.
– Кризис, мля, – пожал плечами Иголка. – Везде плохо.
– А мне пофиг, что везфе, мне важно, что у нас.
– А у нас народ буянит. – Полено, сообразив, что гроза миновала, слегка осмелел. – Совсем не думает, что кругом кризис. Народ, он такой.
– Фругого у нас нет, – строго заметил Кувалда.
– Да уж, великим фюрером тебя больше никто не сделает, – хихикнул Иголка.
– Что?!
– Выразил тебе согласие, твое высокопревосходительство.
И опять – ехидство.
Иголка славился въедливым характером, даже Копыто, случалось, доводил до белого каления, а не вешали его по той причине, что боец частенько выдавал правильные мысли, нужные в тот самый момент, когда они выдавались. А поскольку с мыслями у Красных Шапок было не то чтобы хорошо, то есть – совсем плохо, Иголку приходилось терпеть. Но иногда осаживать.
– Распустился, мля?
– Да где уж мне?
– В моем кабинете!
– О! – Боец огляделся, словно видел помещение первый раз в жизни. – То-то я думаю: место знакомое…
– Прифурок! – Кувалда сплюнул, перевел взгляд на разбросанные по столу бумаги и с удивлением обнаружил чистый – ни отпечатков, ни пятен от пролитого виски – лист. Текст написан разноцветными фломастерами, заглавные буквы неумело украшены похожими на закорючки вензелями, и этот факт тоже не остался без внимания. – Вижу, с уважением составлено, мля. – Одноглазый взял письмо в руки и вслух прочитал выведенную красным «шапку»: – «Его Величайшему и Высочайшему Высокопревосхофительству, Вожфю и Неизменному Кумиру Красношапочной Великой Нации, Героическому Побефителю Всех и Всесемейному Лиферу, Великому Фюреру Кувалфе»… – Ширина довольной ухмылки одноглазого могла бы посоперничать с шириной раскинувшегося моря. – Учитесь, пофонки, правильному обращению, мля. – Великий фюрер потряс листом: – Сразу вифно, что прошение писал боец правильный, все ваще понимающий, оплот, мля, нашей великой семьи. Нафежный штык и тыл.
– Да не Штык это писал, а уйбуй Сосиска Гнилич, – презрительно протянул Иголка. – Они вчера в «Средстве от перхоти» всей десяткой письмо сочиняли. Сосиска даже руки всех вымыть заставил, чтобы не напачкал никто.
– И правильно заставил. – Кувалда полюбовался на разноцветное прошение еще несколько секунд, положил его на стол и осведомился: – О чем письмо?
– Машину просит, – доложил Полено. – Новую.
– Что за фигня? – не понял великий фюрер, ожидавший традиционной просьбы денег, виски или повесить старого недруга. – Какую еще машину?
– Ездящую, – уточнил боец. И, взяв в руки письмо, процитировал: – «Бедственное наше положение, о Великий Кумир Нации, категорически позорит меня, как верного соратника замечательного уйбуя Чемодана Гнилича, храбро сражавшегося во имя нашей Великой Семьи и лично тебя, Великого Кумира…»
– Ну, файте ему какую-нибуфь, – щедро распорядился фюрер, которому очень понравилось место про «Великого Кумира». – Пусть катается Сосиска, раз он сражался храбро.
– Он какую-нибудь не хочет, – сообщил Полено. – Он крутую тачку хочет.
– Крутую?
– «Модельку, я думаю, надо вот этого года или следующего, потому что на старье всяком западло ездить такому крутому уйбую, как я. И еще надо, чтобы все внутри кожей было сделано, только не крокодиловой, а какой мягче, с начесом, наверное, и цвета светлого, патамушта девки любят. Еще чтобы все сиденья массировать умели, потому что я трижды ранетый в боях за светлое будущее нашей Великой Семьи и надо расслабляться. И еще чтобы машина снаружи вся из брони была, а внутри не только из кожи, но еще из дерева африканского, мне говорили, это круто, ну, ты понимаешь, Великий Кумир. И еще чтобы везде были DVD, потому что я люблю твои речи по три раза в день слушать, и еще Интернет тоже надо, чтобы я не пропустил твоих мудрых приказов каких-нибудь. И еще, чтобы тама холодильник был, потому что вискарь теплый – ваще не вискарь, а синюю штучку на крышу я сам прикручу, я знаю, где ее взять, а если хочешь, то и тебе тоже добуду…»
– Муфрых моих приказов не пропустить, это зачет, – проворчал Кувалда. – Правильный уйбуй фолжен всегфа быть на связи, потому что это по-современному и ваще мофернизационно.
Иголка, внимательно ожидавший реакции фюрера, удивленно крякнул, вызвав резонный вопрос фюрера:
– Чего не нравится?
– Модернизация, мля, это когда раньше на дело с кистенями ходили, а потом с пулеметами. И еще все ходили, никто не отлынивал, – храбро заметил Иголка. – А когда ты бабло в общак сваливаешь, а потом Чемодан и его колбаски с общака кормятся, это не модернизация, а хрень полная.
– Я тебе, фубина, про Интернет…
– А я про то, что за бронированными стеклами творится. – Боец мотнул головой на ближайшее окно. – DVD ему, мля, с массажером и холодильником!
– И деревом африканским, – поддакнул Контейнер.
– Ранетому, мля, – добавил Полено. – Я тоже много ранетый, но тачку крутую не требую.
Неудовольствие преданных бойцов заставило одноглазого опомниться:
– Это, конечно, слишком – дерево тама, туфа-сюфа, и ваще. Бреф, мля! Пусть Сарфелька сам себе на новую тачку награбит!
– Сосиска, – поправил фюрера Полено.
– Тем более! Пусть грабит, мля! Пусть покажет, что он не сарфелька.
– Вот он и грабит, – заметил ехидный Иголка.
– Кого?
– Того, кто не сопротивляется, мля. – Боец дерзко посмотрел на одноглазого. – Тама, на улицах, полиция человская тусит, да и сами челы не промах, многие при оружии ходят, пальнуть в ответ могут, вот Сосиска и решил, что тебя грабить проще.
– Ты не заговаривайся, мля.
– А я чо? Я, в натуре, верный, потому как мне податься больше некуда. – В последнее время Иголка частенько бравировал этим обстоятельством, заставляя фюрера слушать горькую правду. – Ты Чемодану тачку крутую подарил, которую он у тебя требовал?