Психолог

– Еще раз повторюсь – если я нахожу тебя здесь или поблизости через месяц, то я убью тебя. Это простая правда, Зигмунд.

Зигмунд кивнул вслед уходящему мальчику, но в голове его внезапно возник еще один вопрос. Он решил задать его, хоть это было и не лучшее решение – узнавать что-либо от своего потенциального убийцы.

– А Малькольм? Ты убьешь и его?

Келен застыл в раскрытых дверях, не поворачивая головы.

– Зачем? Он может быть еще мне полезен.

Что-то вроде обиды подскочило к горлу старика. Он всю жизнь был крайне обидчив, и даже в минуты опасности эта черта его не покинула.

– Поэтому от таких бесполезных людей, как я, можно попросту избавиться? – надрывным голосом спросил он.

Но мальчик лишь грустно покачал головой в ответ.

– Нет, ты просто представляешь собой гораздо большую опасность.

И он ушел, быстро закрыв за собой дверь.

Что бы это значило?

XI

Он проснулся с сильным желанием не просыпаться вовсе.

Солнечные лучи бескомпромиссно пробивались сквозь жиденькие занавески, как будто призывая Зигмунда поскорее начать новый день. Но он с мычанием и стоном отвернулся от их настойчивых касаний и постарался накрыть голову подушкой так, чтобы можно было свободно дышать.

Я в домике.

Ему вспомнились присказки в детских играх, которые упоминались в некоторых тонких книжках, что он стыдливо прятал среди скучных увесистых фолиантов. От радостных беззаботных повествований, которые он перечитывал в последнее время все чаще и чаще, веяло странным умиротворяющим спокойствием. Как будто действительно можно было спрятаться в импровизированном домике, просто прикрыв на мгновение глаза.

В психологии это называлось уходом от проблем, то есть эскапизмом. И, по мнению многих ученых и философов, это состояние души крайне пагубно и тлетворно действовало на человека, превращая последнего в инфантильную сущность, что было сильно мерзко по меркам взрослого разумного человека.

Но что-то в этих суждениях было явно не так, считал Зигмунд. Нарушение логики. Подтягивание фактов.

Ведь если инфантильная взрослая особь сравнивалась в обыденных разговорах с ребенком, который в игре с самим собой с помощью доступных ему инструментов окружения воссоздает на некоторое время вокруг себя волшебный и дивный мир, используя лишь свою фантазию, то… тут нет никакой связи. Это неправильно.

Ведь инфантила чаще всего обвиняют в постоянном уходе не только от решения проблем, но даже и от обсуждения проблем, что приводит к психологическому диссонансу. Человек каждый раз, когда перед ним предстает неприятная ему тематика, мгновенно либо представляет себе объект наслаждения и радости, выделяя в свое тело эндорфин, а в свою душу – эйфорию, пытаясь тем самым вытолкнуть из себя все неприятные эмоции, чтобы просто двигаться дальше и не останавливаться, либо же этот человек может перейти и на материальный план – заедая свой стресс всевозможными сладостями, перекрывая свою неудовлетворенную сексуальную энергетику частой мастурбацией или попросту убегая подальше от источника проблем.

При частом и последовательном повторении таких способов нерешения проблем это может привести человека к расстройству психики, помешательству и прочим последствиям, вытекающим из того, что бессознательное, которое не создано для взаимодействия с миром напрямую, а лишь через нашу душу и чувства, встает на первый план, тесно переплетаясь с сознательным, и распутать этот призрачный клубок уже довольно трудно.

Но почему людям подают эту информацию таким образом, что включают в рассуждение детей? При чем тут дети?

Ведь дети – это уникальные жизненные организмы, в мозгу которых имеется невозможное и невообразимое для взрослых особей достоинство. Их сознательное и бессознательное находятся по соседству друг с другом, что губительно для каждого взрослого разумного человека, у которого бессознательное находится далеко внизу, в погребе сознания, скованное цепями и запечатанное непробиваемым люком.

Но в нашем детстве и только тогда возможен тот удивительный факт, что эти два таких разных соседа ухитряются уживаться рядом друг с другом, иногда игриво переплетаясь в чудных очертаниях, но затем снова вставая на свои места.

Это крайне небезопасное соседство, ведь если они запутаются друг в друге, то наступит необратимый эффект. Но этого не происходит практически никогда, а если и происходит, то на самой начальной фазе, когда у матери родятся психические уродцы, еще до конца не изученные наукой, которых называют даунами.

Именно поэтому детство так важно для каждого человека. Ведь если бессознательное в столь юном периоде созревания находится наверху, а не внизу, то эффект впитывания в себя окружающего мира усиливается в сотни раз, в отличие от искалеченной версии взрослой особи, которая воспринимает окружение через призму сознательного, иногда отдавая жалкие крохи своему бессознательному, а иногда и вовсе не обращая на него ровно никакого внимания.

И абсолютно правильной, как считал Зигмунд, является та мысль, что то, что ты посеешь в ребенка, как родитель, то и вырастет из него впоследствии, ведь полноценное изменение человека в зрелом возрасте затруднено заточением бессознательного в темном погребе.

Но эти две теории – об инфантилах и детях – никак не пересекались в действительности. Инфантилы являлись лишь взрослыми особями, которые неосторожно и неправильно подкармливали свое бессознательное вредными мыслями, из-за чего оно разрасталось, как некая невидимая мозговая опухоль, и мешала сознанию нормально функционировать. Нарушалась гармония между сознательным, которое стремилось к улучшению нашего взаимодействия с миром, и бессознательным, которое мы накормили всякой дрянью.

Но сравнивать подобных людей с детьми означало полностью дискредитировать и унизить нас самих в юности. А ведь тогда мы были сильнее в плане нашей мозговой гармоничной активности, тогда мы были гораздо честнее перед самими собой. Ведь если ребенок поразительным образом умеет в равной степени и без сильного вреда самому себе орудовать одновременно и бессознательным, и сознательным, которые находятся примерно на одном уровне развития, то разве можно сравнивать такое удивительное существо с инфантильным зомби, который нарушил гармонию с самим собой? Да даже взрослый рациональный человек ни в какое сравнение не идет с самым обыкновенным ребенком, потому что, в отличие от этого самого ребенка, уже не умеет удерживать бессознательное и сознательное на одном уровне, он вынужден запирать свое бессознательное на несколько замков ради своей собственной безопасности.

Именно поэтому такое сравнение совершенно неуместно. Тогда почему инфантилов сравнивают с детьми? Может быть, причина в том, что сравниваемый и обсуждаемый человек не является на самом деле инфантилом, а на него попросту клевещут ради уязвления его достоинства?

Тогда…

– Мастер Зигмунд, вы уже проснулись? – раздался жизнерадостный женский голос рядом с его ухом.

Зигмунд вздрогнул. Он так увлекся своими бездарными и бесполезными мыслями, настолько ушел в себя, что не услышал шагов.

Он стыдливо отнял подушку-домик от своего помятого лица и постарался встать, виновато озираясь. Это действие он произвел без должной грации, которая была присуща высшим государственным деятелям, но ему было уже все равно. Только дурак не догадался бы, что аудитор из него вышел неважный.

– Который час? – тихо спросил он.

В горле пересохло, а все тело, казалось, было намазано невидимым неприятным на ощупь маслом. Не надо было думать о всякой чепухе, если уже проснулся. Потом настроение становится дурным, а мысли – ватными.

– Уже почти семь утра, мастер Зигмунд, – весело отозвалась жена старосты, хотя в ее голосе Зигмунд учуял легкий обвиняющий подтекст.

Все верно, ведь в деревнях встают рано. Даже очень рано.

Рядом с женщиной на маленьком прикроватном столике он уже приметил положительные изменения. Ароматные булочки горкой были положены на большую тарелку, а рядом стояла глубокая кружка с толстыми белыми стенками, а также крынка с молоком, от которого шел приятный белый пар.

Зигмунд взглянул на женщину крайне одобрительно. Он удивленно подметил, что к ней он начинает испытывать тихое, робкое, но самое настоящее сексуальное желание. Он давно не испытывал ничего подобного к противоположному полу, но сейчас хорошая еда, уютное жилье и добрая ободряющая улыбка ценилась им выше всего. Перед ним была богиня, и он хотел ее.

Обнять и не отпускать. Чтобы она вечно его кормила, а он… ничего особо не делал.

Он мгновенно утихомирил свои разгоряченные мысли, унял слегка подрагивающие старческие руки и постарался улыбнуться как можно более сухо и неэмоционально.

Не получилось. Улыбка у него растянулась до ушей.

– Благодарю вас, госпожа. Еще раз сердечно благодарю за столь сердечный прием. Поверьте, я вовсе не достоин такого ко мне обращения, но, находясь рядом с вами, я чувствую себя достойным, – вежливо поблагодарил Зигмунд свою хозяйку.

Женщина смущенно улыбнулась и затараторила в волнении:

– Что вы, мастер Зигмунд! Как можно! Это вы оказали нам честь, придя в наше захолустье! К тому же, позволю себе сказать, вы-то наверняка живете в более богатой, так сказать, обстановке, поэтому…

– Не богатство важно, – мягко перебил ее Зигмунд, – а состояние души. И с ним у придворных господ дела обстоят неважно. Никто не хочет обнажать свои настоящие чувства перед другими, зная, что эти другие спят и видят, как кого-нибудь да подсидеть. Лицемерие, ложь и безумное тщеславие – вот какие настроения сейчас царят в нашем замке. И видеть столь честный благодушный и радостный прием… Я понял, что этого мне в последнее время не хватает.

Женщина (и это показалось ему милым) в ужасе от услышанного прикрыла рот руками.

– Ужасно, мастер Зигмунд, попросту ужасно. Как же вам живется-то, бедненькому?

– Важны не мои чувства, госпожа, а мой долг, который превыше всего. Долг перед моим королем и этим королевством, – серьезно произнес он, глядя ей прямо в глаза. – А остальное уже мелочи.