Корректировка 2.0

Вопрос звучал, как ультиматум и мне ничего не оставалось, как согласиться, мол, не помешают. Впрочем, спать уже не хотелось.

Некоторое время я сидел, то таращась в окно на мелькающую природу, то кидая взгляд на шахматную партию. Потом мне осточертело слушать их азартные комментарии, сопровождающие каждый ход, и я вышел из купе. Некоторое время стоял, пялясь в окно уже в коридоре, размышляя, чем бы заняться.

Лейла еще дрыхла после ночной смены, а бегающая туда-сюда Мария бросала на меня такие плотоядные взгляды, что впору было опасаться, что она что-нибудь у меня откусит своими выступающими зубами. Наверняка Лейла похвасталась перед ней своим чудесным выздоровлением при моем непосредственном участии, а женщины любят необычных мужчин.

Короче, я решил идти в вагон-ресторан. А что еще делать страдающему в вагоне дальнего следования?

В вагоне-ресторане, несмотря на раннее время, шел дым коромыслом, пассажиры угощались. За ближайшим столиком перед батареей бутылок сидело трое военных и пара дам. Через проход – семья: отец, мать и двое деток уплетали люля-кебаб, запивая лимонадом. И остальные ряды отнюдь не пустовали.

Куда бы сесть? И тут я увидел короткостриженого парня в какой-то странной военной форме. Рубашка цвета хаки, с короткими рукавами и забавными металлическими пуговицами, заправлена в такого же цвета брюки. На ногах высокие ботинки, которые теперь называют берцами. Только пряжка ремня обычная, со звездой. На плечах погоны с тремя лычками. Он сидел один за столиком, тоже с люля-кебабом и бутылкой вина. Парень был уже заметно датый. Мы встретились глазами.

– О! – сказал парень и призывно махнул рукой. – Присаживайся братан.

Выбора, в общем-то, не было и я приняв приглашение, сел напротив.

– Девушка! – крикнул парень официантке, на мой взгляд излишне громко. – Можно вас? Будешь что-нибудь заказывать? – обратился уже ко мне. – У них кроме люлей этих и котлет с супом ничего на обед нет. Вечером, говорят, приходите пировать.

Подошла официантка. В коричневом платье с белым передником и в белой же косынке на голове она походила на бутылочку кока-колы ёмкостью ноль тридцать три.

– Красавица, дай еще один бокал, – он вопросительно посмотрел на меня.

Я пожал плечами.

– Люля-кебаб пожалуйста и бутылочку нарзана.

Через полчаса я уже знал о нем все.

Парень оказался «кубашом», так называли себя военнослужащие проходившие срочную на Кубе.

Служил недалеко от Гаваны, связистом.

Плюс сорок летом и плюс тридцать зимой. Малейшая царапина гарантированно загнивала – влажность сто процентов. В сезон дождей каждый день после обеда, как по расписанию – ливень, потом опять до вечера небо ясное. Поначалу, робы хоть выжимай к вечеру, потом привыкли. Хлебное дерево, бананы, кокосы, апельсиновый рай. Мулатки, отдававшиеся за десять кусков мыла. Местные песо, они называли «псами».

Тут я взял ответную бутылку.

– Мы там были полулегально. – рассказывал мне Стас (так звали моего визави), – Никаких документов, и даже погон не носили. В увольнения по-гражданке. И сходить заставили по-гражданке, а военник выдали только в Питере. «Но, хер вам на воротник. Форму привез в багаже и переоделся. И погоны присобачил. Пусть знают кубашей!»

В оконцовке беседы он показал мне сувенир – маленького сушеного крокодильчика и сообщил, что живет в Ленкорани. Это небольшой город на юге Азербайджана, двести километров от Баку у самой границы с Ираном.

Изумительное по красоте место, равнина между горами и морем, где урожай собирают два раза в год. Звал в гости и дал адрес, сказав, что живет с родителями в своем доме.

Я записал и обещал заглянуть при оказии. Расстались мы друзьями, почти братьями.

В Минводах два наших вагона отцепили от Кисловодского поезда и прицепили к Ростовскому. Дальше потянулся Северный Кавказ: Осетия, Чечено-Ингушетия, Дагестан.

Поздно вечером мы прибыли в Махачкалу.

* * *

Скорый поезд Ростов-Баку прибывал на первый путь Махачкалинского вокзала опоздав на час, в двадцать один пятьдесят пять, по московскому времени.

Спекулянты, как тогда называли коммерсантов, отправлялись в Баку по пятницам. В основном это были базарные торговки. Вечером выезжали из Махачкалы на ростовском поезде, чтобы в субботу, в семь утра быть уже в Баку. Выходные дни они проводили в хождении по магазинам, базарам и лоткам, где закупали товар. С субботы на воскресенье ночевали на вокзале, чтобы не тратить деньги на гостиницу, а вечером в воскресенье, уставшие и измотанные, эти бедолаги располагались, в скором поезде Баку-Киев, занимая купейные вагоны целиком. Поезд отправлялся в шесть часов вечера, и в четыре часа ночи прибывал в Махачкалу, а в семь или в восемь эти скромные труженицы коммерции были уже на своих рабочих местах.

Вместе с трудовым спекулянтским народом на гастроли отправлялись крадуны.

Был вечер пятницы душного и знойного лета. Хоть с моря и дул легкий бриз, на перроне вокзала, его дуновение почти не ощущалось. Подошедший поезд вызвал среди отъезжающих обычную суету и ажиотаж, да и встречающие тоже не дремали.

Как только подходящий состав стал тормозить, скрипя и выбрасывая из-под колес искры, к тамбурам вагонов с баулами, сумками и узлами тут же бросилась толпа отъезжающих, торопясь, будто поезд остановился тут случайно и спустя минуту, осознав ошибку, укатится дальше.

В тот день с бригадой махачкалинских ширмачей отъезжал на гастроли Эдик по кличке Грек, парнишка, в свои семнадцать лет, уже верченый как поросячий хвост. С ним вместе покидали родные края его кореша: Черныш Расписной, Равиль Заяц, Шамиль Скорик и Леха Амбал.

Бригаду знали далеко за пределами Дагестана. Все представители этого веселого сообщества были настоящими щипачами, кроме Амбала. Леха не был вором, но исполнял силовую часть работы – на отмазке.

Разбившись на пары, босота нырнула в состав, и разбрелась по нему в разные стороны.

Все было, как обычно, кроме одного странного обстоятельства. Накануне, всех членов бригады позвал Кацо Резаный – смотрящий над Махачкалой и вручил фототелеграфные снимки с портретом какого-то паренька. Прям, как на досках: «их разыскивает милиция». Попросив (он подчеркнул – это просьба) если, приметят в поезде эту рожу, цинкануть по братве ему. Сказал, что мусорские фото – не западло, потому что фраер крупно обнес воровской общак и надо бы с него получить.

Глава 3

– Тебя ищут, – сообщила мне Ева с тревогой в голосе.

– Кто? – удивился я. – И с какой целью

– Не знаю, – покачала она головой, – просто чувствую интерес… какие-то люди… сели в Махачкале… – она напряглась, – …один из них идет сюда.

– Ну что ж, – сказал я, надевая через плечо планшет, – бежать мне некуда, значит, надо действовать на опережение

* * *

Эдику было поручено осмотреть хвост поезда. Задание, в общем-то не сложное, вагоны сплошной плацкарт, купейные были в голове состава.

Он, неспеша прошелся по вагонам вглядываясь в молодых мужчин (20-25 лет, рост выше среднего, волосы темные, короткие, глаза серые, особых примет не имеется, как указывалось в ориентировке). Никого похожего на искомого супчика не обнаружилось.

Оп-па, последний вагон оказался «спальным». Неприятно, придется заглядывать во все купе, типа, ошибся.

Заглянуть, однако ж не вышло. Едва Эдик переступил порог тамбура, дорогу ему преградила проводница. Эффектная, надо сказать, женщина.

– Куда? – поинтересовалась она.

Эдик остановился, с интересом разглядывая её.

– Кореша ищу, – доверительно сообщил он, – где-то здесь едет.

– Нет здесь твоих корешей, – бескомпромиссно сообщила проводница. – Давай разворачивайся, топай, как у вас говорят, до хазы! Шляются тут всякие, а потом у людей вещи пропадают.

Чего это она так кипешует? – удивился Эдик. Прикид у него был вполне приличный, типа, тихим фраером подъехал. Для вояжа в столицу солнечного Азербайджана он надел выходные, темно-серые шкары-клеш, из английской материи, пошитые у козырного Махачкалинского портного Яши Шпильмана за сто пятьдесят два рубля, бежевую нейлоновую рубашку прямиком из Японии, вычищенные (как уверял Шпильман, английские) колеса сияли, как у кота яйца. Морда, правда, малость покоцанная, ну так шрамы украшают мужчину. К тому же, почти все проводники поезда Баку – Ростов были куплены жуликами Северного Кавказа с того самого дня, когда он стал курсировать на этом участке дороги. Ах да, вагон-то пристяжной, тетка видать из Питера, не въезжает в обстановку.

– Мадам, – вежливо сказал Грек, разглядывая выдающиеся стати собеседницы, – меня несколько удивляет ваша ажитация, и довольно обидные ваши слова проистекают из уст такой роскошной женщины, мечты поэта. Что вас так насторожило в моей располагающей внешности?