Кораблекрушение

– Да, – мужчина ответил, не задумываясь, и глаза его были честны.

– Тогда зачем тебе золото без нее?

– Молчи! – мужчина внезапно вскочил на ноги и, схватив Иванко за отворот куртки, встряхнул так, что непомерно большая голова его беспомощно запрокинулась. –Что ты можешь знать о любви, морское животное? Делай свое дело и не суйся в мое. Не то я убью тебя!

– Убей, – просто ответил Иванко, не отрывая печального взгляда от бешеных глаз мужчины. И рука того вдруг безвольно разжалась. Ян сел у костра, молчал, тяжело дыша, словно выдыхал из себя клокочущую в груди ненависть.

Иванко сказал:

– Ее нельзя тревожить. – И добавил: – Ночь мы переждем на берегу, а наутро уйдем с острова.

День кончился. Солнце, перед закатом ненадолго выглянувшее из-за туч, окрасило окраину неба в зловещий багряный цвет, одинокие чайки поспешили к берегу, тревожно крича. Иванко привычно замечал эти приметы, но не сказал никому ни слова.

На ночь они расположились вокруг костра. Серафим, отоспавшийся за день, подбрасывал в огонь ветки и что-то напевал себе под нос. Под эти монотонные звуки веки Иванко отяжелели. Последнее, что запомнилось ему перед тем, как он провалился в черную бездну, был Ян, издававший могучий храп по другую сторону костра.

Проснулся Иванко посреди ночи от холода. Серафим безмятежно спал. Костер догорал. Место, где прежде спал Ян, было пусто…

Ян торопился. Ему было страшно как никогда в жизни. Целую вечность тому назад он отбросил в сторону крест, и начал широким рыбацким ножом, который он нашел в лодке Иванко, разрывать могилу. Пот потоком заливал его глаза, разъедая их солью, руки с обломанными на пальцах ногтями кровоточили, но он не прекращал свою адскую работу ни на мгновение. И вдруг нож наткнулся на что-то более твердое, чем рыхлая земля, вошел в него и застрял. На ощупь это было человеческое тело. Ян вскрикнул и услышал в ответ крик ужаса, словно его голос отразился от скал и вернулся к нему эхом, неузнаваемый и пугающий. Из окружающей Яна ночной тьмы вылетел камень и, скользнув по его голове, улетел в пропасть, которая начиналась в нескольких шагах. Ян выхватил револьвер и, уже почти в беспамятстве, всадил все пули в безмолвную тень, выросшую за своей спиной. После одного из выстрелов призрак застонал и упал у его ног. Ян склонился над ним и сквозь нахлынувший кровавый туман увидел распростертого на земле Иванко. И упал на него сверху, потеряв сознание.

Беспамятство Яна длилось недолго. Камень, брошенный дрогнувшей рукой рыбака ему в голову, только слегка задел его, не причинив серьезного увечья. Зато сам Иванко, раненый в плечо и ногу, был абсолютно беспомощен. Он лежал, закрыв глаза, чтобы не видеть происходящего, и только иногда из его груди вырывался слабый стон, доказывая, что он жив, и безумству Яна есть свидетель.

Когда Ян нашел то, что искал, и собрался в обратный путь, он не забыл, что без проводника не сможет выбраться с этого проклятого острова, не проведет лодку среди подводных скал. Сняв с себя ремень, он крепко связал руки Иванко и взвалил рыбака себе на плечи. При других обстоятельствах он и не почувствовал бы такой ноши, настолько легок был Иванко, но усталость, которую он чувствовал после бессонной ночи, и потеря крови, сочащейся из-под неумело наложенной повязки на голове, почти лишили Яна сил. Однако мысль, что теперь ему снова есть ради чего жить, помогла ему не поддаться отчаянию и превозмочь физическую слабость. Он возвращался целую вечность. Но дошел и донес Иванко.

Еще издали Ян несколько раз позвал Серафима, но тот не откликнулся и не поспешил ему, как обычно, на помощь. Когда Ян подошел ближе, он понял, почему. Серафим спал вечным сном. Он лежал в неловкой позе посреди костра, на его виске зияла рана с уже запекшейся по краям кровью. По всей видимости, он, выполняя волю хозяина, пытался задержать Иванко, между ними завязалась борьба, тщедушный рыбак, слабея, схватил камень, ударил его и убил. Ян с сожалением взглянул на мертвого слугу. Тот как никогда был нужен ему сейчас, но впервые в жизни подвел. Много лет Серафим верой и правдой служил ему. И вот приходилось бросать его мертвое тело на диком острове на съедение крабам и птицам. Ян, наскоро закидав тело Серафима камнями, попытался вспомнить слова молитвы, которую полагалось произносить при погребении, но не мог. Переполненный впечатлениями мозг отказывался ему служить.

– Прости меня, Серафим, – только и сказал Ян. – Не надо было мне тебя брать с собой на этот раз. Но разве ты отпустил бы меня одного?

И, успокоив свою совесть этой мыслью, Ян перешагнул через груду камней, под которой покоился его верный слуга, и побрел к лодке, на дно которой незадолго до этого он сбросил, словно куль, связанного рыбака. При падении из ран Иванко снова потекла свернувшаяся было кровь, но он сдержал стон, лишь глаза его подернулись темной пленкой страдания. Ян столкнул лодку в море и сел за весла. Он так торопился, что даже не стал отдыхать. Остров пугал его своей тишиной и мертвыми. Единственным желанием Яна сейчас было оказаться от Призрачного острова как можно дальше и забыть о нем, как только он скроется из глаз. Но это было не так просто.

– Слушай меня внимательно, дикарь, – произнес Ян, и злобная гримаса до неузнаваемости исказила черты его красивого лица. – Ты покажешь мне дорогу обратно. Мы вернемся, и я забуду все, что случилось между нами на этом острове. И ты забудешь. Иначе ты умрешь. Выбор за тобой.

Для убедительности Ян поднял массивное весло и сразу же опустил, подальше от искушения исполнить свою угрозу немедленно.

Иванко кивнул. Ян не понял, с чем он соглашается, но уточнять не стал. Он опустил весла в воду и начал грести. Ян испытал огромное облегчение, когда остров скрылся за утренней дымкой. Что бы ни было ужасного впереди, но то, что осталось в недавнем прошлом, пугало его сильнее. Он греб и ни о чем не думал. Иногда Иванко поправлял его, указывая верное направление. Они благополучно миновали подводную горную гряду и вышли в открытое море. Но путь предстоял еще долгий, а Ян мог рассчитывать только на себя. Иванко был так слаб, что едва говорил. Поразившие его тело пули были не опасны для жизни, но слишком много крови он потерял, пока Ян не догадался перевязать его кровоточащие раны. К тому времени у Иванко уже началась лихорадка, и временами он даже начинал бредить.

Притихшее было море снова покрылось рябью, подул северный ветер, усиливаясь с каждым порывом. Волны начали захлестывать лодку, и глаза Иванко посветлели, словно он снова обрел надежду на что-то.

А глаза Яна были злыми. Он продолжал грести, но проходили часы, и наконец силы оставили его. Но берега все еще не было видно. А море уже почернело, и волны поднимались все выше, и валы накатывались все чаще. Чаек не было видно совсем. Даже одинокий альбатрос, долгое время паривший над ними, куда-то исчез. Когда начался шторм, Ян понял, что рыбак обманул его. И опустил весла.

– Я убью тебя, – устало сказал Ян. Даже на то, чтобы злиться, сил у него уже не осталось.

– Убей, – ответил Иванко. – Все равно я никогда не забуду этой ночи. А с этим мне не жить. И тебе нельзя. Таким, как ты, нельзя среди людей. Вы сеете зло вокруг себя, а пожинаете лишь смерть и горе.

Ян поднял весло и ударил Иванко по голове. Но нахлынувшая огромная волна, чуть не перевернув потерявшую управление лодку, приняла удар на себя, едва не скинув самого Яна за борт. Он вцепился в скамью, на которой сидел, и удержался.

Но едва волна ушла, снова взялся за весло. Он не мог оставить Иванко в живых.

Иванко понял это и не стал покорно дожидаться смерти. Когда лодку качнуло на волне, и одним бортом она зачерпнула воду, он неожиданно привстал, навалился грудью на борт и сделал отчаянное усилие всем своим тщедушным телом. Много было в этом теле скрытой силы, и оно исправно сослужило ему последнюю службу, не подвело. Темная вода с тихим всплеском сомкнулась над головой Иванко, словно родная мать после долгой разлуки приняла его в свои спасительные объятия.

Набежавшая волна подняла лодку вверх, а затем бросила вниз, и снова вверх и снова вниз, и Ян уже ни о чем не думал, и не было ненависти в его глазах, не было даже страха в душе, а было только желание добраться до берега и никогда уже не приближаться к морю, которое принесло ему столько бед. Он продолжал грести. Весла то гнулись и трещали под напором воды, то беспомощно хлопали по воздуху, когда вода неожиданно отступала, то совсем не хотели подчиняться ему и вырывались из рук. Но мужчина пересиливал их, пересиливал море и бурю, и если бы сейчас сам морской дьявол встал на его пути, то он не побоялся бы размозжить ему голову веслом и продолжить свой путь в никуда. И так было, когда сломалось одно весло, а затем волна вырвала из уключины и утащила второе весло, и так было, когда вставшую боком лодку перевернуло, и так было, когда он пытался удержаться за днище перевернутой лодки и не утонуть, и так было, когда черная вода поглотила его, но он еще раз сумел вынырнуть, пытаясь онемевшими от ледяной воды пальцами ухватиться за спасительную доску, но не смог, и уже навсегда исчез в море.