Изломы судеб. Роман

В самой ЧК работа не прекращалась круглые сутки. Хватали, допрашивали, отправляли в трибуналы, а то и просто расстреливали без приговоров суда. Виртуозом раскрытия контрреволюционных заговоров был Дзержинский. Он никого не бил, не истязал. Просто выуживал из арестованных наркоманов, а когда у тех начиналась «ломка», просто ставил перед ними ампулу с морфием либо флакончик с кокаином. Результат был стопроцентным. Ради зелья люди подписывали любые протоколы, выдавали, а нередко оговаривали друзей, родных, близких и даже случайных знакомых.

Правда, чекисты тоже несли потери. Погибали во время перестрелок. Иных выслеживали «контрики» и приводили в исполнение свои приговоры. Когда случались «проблемы с кадрами», Лёнька привлекал Колю к операциям ЧК. Офицеры-заговорщики были никакими конспираторами. Они, как правило, даже не трудились ставить кого-нибудь в наружное наблюдение на улице или во дворе. Чекисты тихонько открывали отмычками двери квартир, по голосам определяли: в какой комнате собрались противники новой власти. Бросали туда гранату. Легко раненых обезоруживали перевязывали, связывали и увозили в ЧК. Тяжелораненых пристреливали. Списки убитых передавали Арсению Федоровичу, а тот составлял приговор ревтрибунала уже мертвецам. Колю, хоть тот и просился, в сами квартиры не брали. Его задачей было, получив сигнал о завершении штурма, подогнать стоявшие за углом грузовики. Один – для чекистов и арестованных, второй – для трупов. Для Николая участие в арестах являлось «общественным поручением». Правда, после операции давали мясные консервы, сыр, вкус которого уже успели забыть, сахар, муку. Потчевали водкой, кокаином и морфием.

– Работа у нас такая, – оправдывал коллег Лёнька. – Мы ведь не только «контру» арестовываем. Следствие ведем, а там всякое случается. И в морду давать приходится, и другие методы дознания применять. После решения ревтрибунала каждый следователь всем своим подследственным приводит приговор в исполнение. Не забудешься водкой или зельем – в миг в сумасшедший дом попадешь! Вон, мой папаша сам никого не расстреливает, а пока бутылку не усидит – заснуть не может! Так, что зря ты, Коля, от выпивки отказываешься!

Потом поступило сообщение о расстреле царской семьи в Екатеринбурге.

– Экое паскудство! – не сдержался Александр Федорович. – Помазанника Божьего, отрекшегося от престола убить! Расстреляли его с государыней-императрицей, но детей-то зачем убивать?

– Романовы, папаша, были знаменем контрреволюции и мировой буржуазии в их происках по свержению советской власти, – ответил фразой, вычитанной в газете, Шурка. – А вам не гоже по ним слезы лить! Вы, папаша, – советский служащий и обязаны поддерживать все решения нашего рабоче-крестьянского правительства!

– Марш в свою комнату! – прикрикнул отец. – Не тебе – мальчишке о высоких материях рассуждать!

Пронеслось известие о восстании солдат и офицеров Чехословацкого военного корпуса, сформированного еще Временным правительством из пленных. Бело-чехи быстро захватили Поволжье. Северо-восточнее они вместе армией Колчака и казаками овладели Уралом. В разгар этих событий на председателя Совета Народных Комиссаров Ленина совершила покушение бывшая политическая каторжанка Фанни Каплан. Не видевшая одним глазом и плохо видевшая другим она стреляла «в белый свет, как в копеечку». Однако пара пуль задела Ильича. В тот же день в Питере был убит возглавлявший местную ЧК Моисей Урицкий. Его убийца – Леонид Каннегисер заявил на суде:

– Я – еврей. Я убил вампира-еврея, каплю за каплей пившего кровь русского народа. Для нас Урицкий – не еврей. Он – отщепенец!

В результате по стране прокатилась волна Красного террора. Начались расстрелы заложников – бывших царских министров, вельмож, губернаторов, генералов, жандармов, полицейских, всех, кто казался новой власти политически не благонадежным. 5 сентября 1918 года был проведен первый публичный расстрел контрреволюционеров. В Петровском парке вырыли огромную яму. К ней грузовиками привезли восемьдесят приговоренных. Поодаль от будущей братской могилы расположились получившие пригласительные билеты на казнь. Дал такой билет и Лёнька Николаю. Коля был удивлен увидев на месте экзекуции его Леночку. Она сказала, что все члены коммунистической молодежной организации «Интернационал» приглашены на экзекуцию.

– Ох, не женское дело – на такие вещи смотреть! – вздохнул Лебедев.

Тем временем к распоряжавшемуся казнью Арсению Федоровичу доложили, что батюшка Иоанн Восторгов перед смертью хочет поговорить с начальством.

– О пощаде, вероятно, просить будет, – проворчал Арсений Федорович. – Вопрос решенный – пощады не будет! Но пусть поговорит: последнее желание приговоренного надлежит исполнять! Этого правила даже царские палачи придерживались.

Привели батюшку Иоанна – осанистого лысеющего человека в очках.

– Мы с епископом Ефремом Селенгинским просим разрешить осужденным помолиться перед смертью, проститься друг с другом. Попросить прощения, если кто-то кого-то обидел в этой жизни…

– Что ж, молитесь, если так легче будет идти на тот свет! – разрешил Арсений Федорович.

Двое священнослужителей встали рядом. Перед ними на колени опустились приговоренные. Прозвучали слова общей молитвы. Затем все поочередно подошли под благословение отцов Иоанна и Ефрема. После осужденные, расцеловавшись, простились друг с другом. От них отделили первую партию бывших председателя правительства Щегловитова, министров внутренних дел Маклакова и Хвостова, других наиболее видных царедворцев, батюшек Иоанна и Ефрема. Первым подошел к яме отец Иоанн, перекрестил палачей.

– Однако дедка хороший! – кивнул на него командир расстрельной команды китайцев. – Мы дедку стрелять не будем!

– Леонид, разберись! – недовольно велел Арсений Федорович.

Лёнька в момент оказался рядом с батюшкой Иоанном, вывернул его левую руку, нагнул к земле, выстрелил в затылок, столкнул тело в яму. В этот момент из стоявшей на краю могилы шеренги выскочил человек, пустился наутек.

– Сенатор Белецкий – дружок Гришки Распутина! – пронеслось среди зрителей.

Белецкого быстро тормознули китайцы. Ударами прикладов они втолкнули несчастного в строй.

– Спаси, Господи, люди твоя! – затянул епископ Ефрем.

– И благослови достояние твое! – подтянули остальные.

– Победы православным христианам над сопротивныя даруя… – потонуло в залпе.

Потом вели новых и новых. Когда все было кончено, китайцы спустились в яму, из которой полетели наверх ботинки, пиджаки, снятое с убитых все, что можно было продать или обменять.

– Расходитесь, товарищи! Расходитесь! – стушевавшись, погнал приглашенных Арсений Федорович, не ожидавший, что китайцы займутся мародерством на глазах у людей.

– Может быть, зря батюшку Иоанна Восторгова расстреляли? – спросил Николай разгонявшего толпу Лёньку. – На всю страну известный был миссионер и проповедник. Перевоспитать бы его…

– Дурман – его миссионерство! Опиум для народа – как учит нас товарищ Карл Маркс. А ты, брат, готовься! Скоро и тебе приговоры в исполнение придется приводить. У нас, в ЧК, людей не хватает. Кого контрики убили, кто на фронт ушел, кого мы сами за шкурничество (заботу о своей выгоде в ущерб другим – авт.), да грабежи во время обысков расстреляли. Буду ходатайствовать о твоем переводе с комсомольской работы к нам – в Московскую Чрезвычайную Комиссию.

С песнями, развернутыми знаменами и транспарантами: «Ответим красным террором на белый террор!» колоннами расходились приглашенные на казнь. Коля под руку с Леночкой шли с группой «Интернационал». Потом Леночка рассталась с подругами:

– Надо с женихом проститься! Ведь послезавтра уходим на фронт. Да-да, Коленька! Мы все теперь сочувствующие (кандидаты в члены партии – авт.) Российской Коммунистической Партии большевиков. Через год станем полноправными большевичками. Хотим заслужить это почетное звание на войне, на первых рубежах в борьбе за светлое будущее. Мы направлены в политотдел дивизии на Восточный фронт. Будем бить бело-чехов и колчаковцев! Пойдем ко мне! У меня перловая каша с конопляным маслом есть. Покормлю!

Особняк Василия Петровича Князева был поделен на комнаты и комнатушки, в которые заселили семьи рабочих. Те блаженствовали. Ведь, раньше-то они ютились в углах, завешанных ситцевыми шторками. Теперь у каждой семьи было собственное помещение, за которое новая власть не требовала платы. Было, хоть и подававшееся с перебоями, электричество. Было несколько сортиров (некогда для хозяев и прислуги отдельно), была пара ванных комнат, где, пусть холодной водой, можно помыться. В главной гостиной продолжал квартировать Мишенька с его матросиками, обзаведшимися «марухами» – девицами сомнительного поведения в реквизированных у буржуазии дорогих вещах и драгоценных «безделушках».

Ну а у Леночки и Николая была перловая каша с конопляным маслом и заваренная сушеная морковь вместо чая. Потом была страсть, кровь на простыне, слезинка счастья, выкатившаяся из глаза девушки.

– Надо было бы в Совет сходить, оформить супружеские отношения, – вырвалось у Коли.

– Любовь должна быть свободной! Что по сравнению с нею, с ее чувствами бумажки с печатями? Ничто! – ответила Леночка. – Когда любишь – записи в книгах и штампы на документах не нужны!

– Я сгоняю домой. Принесу тебе что-нибудь из провизии в дорогу.

– Лишнее, Коленька! С завтрашнего дня мы с девочками на казарменном положении. Следовательно – на всем готовом! Иди ко мне!

Следующим утром Николая проводил любимую в казармы, где шло формирование частей, отправляющихся на фронт. Недолгим, но жгучим было прощание, взмах леночкиной руки, ее быстрый шаг за ограду.

Коля пошел в райком комсомола. Увидел его секретаря, приколачивавшего к дверям объявление: «Райком закрыт. Все ушли на фронт».

– Лебедев, ты где гуляешь? Пока отсутствовал мы все подали заявления об отправке на Восточный фронт.

– Мне туда и надо! – ведь именно там Николай мог встретиться с любимой, мог хоть краем глаза взглянуть на нее.

– Иди, пиши заявление. Правда, утром пакет из ЧК привезли. Требуют откомандировать тебя в их распоряжение.

– Нет, я лучше с ребятами на фронт!

– Тогда оставляй заявление, а завтра приходи к десяти с вещами и оружием!

Узнав новость, заплакала мать, заскреб бороду отец:

– Я германскую войну осуждал за то, что христиане христиан убивают. А теперь свои: русские – русских! Зря все-таки царя скинули! Про глупого, шелапутного человека говорят: «Этот без царя в голове!» А нынче половина России такой оказалась!

– Меня, папаша, хотели в ЧК на службу забрать, приговоры в исполнение приводить. Это – еще хуже, нежели в бою убивать!

– Пожалуй, ты прав…

– Коля! Я тоже беляков бить хочу! – выскочил откуда-то Шурка.

– Сиди уж! – прикрикнул на него отец. – Ремнем по заднице захотелось?! Не посмотрю, что ты – комсомолист и строитель нового мира! Выдеру!