– Ты, паскуда, товарища Сталина не марай! – строго сказал Ворошилов. – Товарищ Сталин пользуется безграничными уважением и любовью всех бойцов Красной Армии и в-первую очередь кавалеристов. Мы за товарища Сталина весь Царицын перевернем! Да что Царицын? Все Поволжье! Что вы этого изменника слушаете?! У него на роже написано – контра!
– Какие мнения будут у членов трибунала? – спросил смуглолицый.
– Товарищи, разрешите последнее слово! – не сдавался Снесарев.
– Последнее слово – пережиток буржуазного суда, наследие проклятого царизма! – оборвал его молодой человек в желтой кожаной куртке.
В это время принесли шифровку от Троцкого, предписывавшего под охраной отправить Снесарева в Москву. Сталина вполне устроило такое решение.
– Мы еще встретимся с ним! – произнес он.
В пять часов утра Пашка со смуглолицым отвезли на катере на середину Волги начальника штаба и адъютанта Снесарева. Застопорили машину. На корме зажгли фонарь. Из трюма вывели приговоренных, раздетых до исподнего, со связанными руками и колосниками на шеях.
– Дайте папиросу! – попросил адъютант.
– Некогда тебя ждать! Сам сознательность должен проявить! А то я и арестовывай, и суди, и приговор в исполнение приводи. Становись! – приказал смуглолицый и шепнул Пашке. – Ты, парень, приехал и уехал, а мне тут работать. Поэтому стреляй штабного, а я – адъютанта.
Одновременно щелкнули выстрелы. Одновременно у начальника штаба и адъютанта на левой стороне груди выступили кровавые пятна. Одновременно упали они в воду… Той же ночью были арестованы все сторонники Снесарева. Их зарубили в двух верстах от города. Оборона Царицына была лишена мозга.
Золотые часы, портсигары и кольца, обмундирование казненных Пашка обменял на две бутылки водки, половину осетра и хлеб.
– Твое дело – молодое, Жихарев. Иди – гуляй! – отпустил Пашку Сталин.
Жихарев направился в городской сад.
– Солдатик, побаловаться не желаешь? – окликнула его волжанка лет двадцати – широкоскулая, курносая, белоголовая, коротконогая и вислозадая.
– В рот берешь? – спросил Пашка, когда они спустились на берег Волги.
– Что ты, солдатик! Мы этому не обучены. – Старорежимных пронституток еще по весне в Волге перетопили. А мы – фабричные от голодухи этим промышляем. Где уж нам до столичных выкрутас?! – отвечала волжанка, ложась на спину.
С чавканьем ела она хлеб во время полового акта. Когда все съела – стала торопить:
– Кончай скорей! Комендантский час приближается!
Она быстро освободилась из-под Пашки, когда тот кончил. Оправляя юбку спросила:
– Хочешь еще? Давай хлеба!
– Иди уж, шкура! – развернул Пашка волжанку и дал ей пинка.
Глава 6
Уничтожив штаб армии, а также всех штабистов «из бывших» в корпусах, дивизиях, полках, Сталин положил начало конца обороны Царицына. Поставленные во главе обороны города чудом уцелевшие бывшие полковники царской армии Егоров и Клюев мало что стоили с новым составом штабных работников – унтерами и вахмистрами в прошлом. Утраченная тактическая инициатива обрекла города на падение. Сталина к тому времени отозвали в Москву. Уже в дороге стало ему известно о падении Царицына ранении Егорова и начальника Конного корпуса Думенко.
– Теперь все скажут, – рассуждал вслух Хозяин. – «Был Сталин – стоял Царицын. Уехал Сталин – пал Царицын!» Оборона Царицына войдет в историю гражданской войны, будет вписана в нее золотыми буквами!
Он оказался прав. Немало аналогичных сражений развернулось на полях войны. Но там не было Сталина. Оборона же Царицына, действительно, вошла во все учебники. Хотя именно с падением этого города армии Деникина, наступавшего с юга, и Колчака, наступавшего с востока, получили возможность объединиться и нанести решительный удар по Советам. Лишь желание каждого из этих руководителей белого движения войти в Москву первым спасло революцию от поражения.
Наступила осень 1919 года. Пашка находился при Сталине. Какое-то время тот был не у дел. Наконец, было получено назначение в Питер. На бывшую столицу вел активное наступление генерал Юденич. Считалось, что Сталин имеет большой опыт руководства оборонительными операциями. Кроме того, надлежало морально поддержать питерское руководство, в-первую очередь Зиновьева, которое не контролировало ситуацию.
– Прибыл ли бронированный вагон? – встретил вопросом Зиновьев Сталина.
– Зачем тебе бронированный вагон? Можно и на крыше товарного уехать! – усмехнулся Сталин.
– Ты не знаешь ситуацию, Коба! Город падет со дня на день! Я просил и у Ленин, и у Троцкого! Я им телеграфировал… Враг сжимает город кольцом! Внутри города враги! Я каждую минуту жду выстрела в спину или удара кинжалом!
– Успокойся, товарищ Григорий! Питер мы не отдадим! Поэтому никаких вагонов не будет. Что касается врагов внутри города, вот, привез тебе очень способного молодого человека по части их уничтожения, – кивнул на Пашку Сталин.
Через полчаса в кабинете начальника петроградской чека Глеба Бокия был разработан план предстоявшей операции. Бокий оказался деловым человеком. Все находившиеся в Питере генералы и офицеры были взяты на учет. Тоже сделали с бывшими жандармами, царедворцами, титулованными особами, крупными капиталистами. Три ночи подряд по спискам забирали этих лиц и сажали в тюрьму. Три дня подряд красноармейцы из саперного батальона рыли ров в районе Пулковских высот. Затем три ночи подряд этом рву расстреливались потенциальные противники советской власти. Стреляли из пулеметов. Затем в ров спускались чекисты, добивали раненых. Трупы заваливали слоем песка. На этот слой падали новые тела. И так до тех пор, пока ров не заполнялся. К этому времени был подготовлен следующий ров, и все начиналось сначала.
Сам Пашка в эту поездку расстрелял только одного человека – попа Флориана Богоявленского, который не дал внести тело его отца в церковь. Может быть, сам Пашка и не вспомнил бы этого, но напомнила мать.
– Контра – он! – сказала маманя. – Все время служит молебны за упокой убиенного раба божьего Николая. На седьмое ноября – на день революции – заупокойную литургии закатил! Ты, вот, начальником стал, а за отца рассчитаться не можешь! Да и тебя он частенько за уши драл на уроках Закона Божьего!
– А разве его не шлепнули летом восемнадцатого, вместе с другим попами?
– Дурак ты! – фыркнула мать. Тогда только иереев – высших чинов – расстреляли. Теперь и кладбище, где их кокнули, зовут «у пятидесяти мучеников».
Пришло время выезжать на расстрелы. За Жихаревым заехала машина, и он направился к Богоявленсокму.
– Собираться с вещами? Обыск делать будете? – осведомился отец Флориан.
– Вещей не надо. Мы едем не надолго. Нужно отсоборовать умирающего в тюрьме, – соврал Пашка.
Когда приехали в Пулково, Жихарев указал на небольшую толпу приговоренных.
– Вон сколько, тебе отсоборовать надо!
– Отпустите грехи, святой отец! – потянулись к священнику люди.
Всем отпустил грехи отец Флориан и долго еще стоял на краю рва, подбадривая привезенных на казнь. Забрезжил рассвет.
– А теперь я тебя отсоборую! – вытащил браунинг Жихарев.
– Искариот ты, Пашка! Иудой был, Иудой и умрешь! И власть ваша – антихристова, на погибель России, на погибель людям!
Жихарев выстрели в рот отцу Флориану. Брызнули в разные стороны зубы. Кровь начала заливать рот, течь по бороде. Совсем белыми стали глаза, и только зрачки как две черные точки смотрели куда-то вдаль. Зашатался отец Флолриан, захлюпал и свалился в ров. Был он стар и вдов, поэтому никто его не хватился.
Глава 7
Летом 1920 года началась война с Польшей. Сталин получил назначение членом Военного совета Юго-Западного фронта. Жихарев, к которому он проникся доверием, хотя полностью не верил никому, Хозяин взял с собой.
Переброшенная с юга России Первая Конная Армия под командованием Буденного нанесла полякам ряд сокрушительных поражений и в начале августа вступила на территорию Польши. Здесь, в городишке Броды, произошел с Семеном Михайловичем конфуз. Встретила его хлебом-солью делегация местных евреев. Посмотрел он на лапсердаки, ермолки, очки, бороды и велел пустить всех делегатов в расход. Именно в этот момент в Бродах оказался и Жихарев, направленный с пакетом к Буденному. Поняв, что к чему, Пашка предложил Семену Михайловичу свои услуги.
– Слишком большая честь, чтобы на них патроны тратили! Сейчас хлопцы их в шашки возьмут! – ответил командарм и махнул рукой голубоглазому парнишке с льняным чубом.
Со свистом рассекла воздух шашка, и голова старого еврея, хлопая глазами, со стуком покатилась по мостовой. Несколько секунд стояло тело, обдавая окружающих струями крови, а затем рухнуло под копыта парнишкиного коня. Снова засвистела шашка, и рыжий раввин, схватившись за голову, со стоном осел на мостовую.