Опасные незнакомки. Повести и рассказы

В полдень подкрашенного отца в парадном костюме вывезли в ритуальный зал морга. Весьма коротко и сухо сказали надгробные речи представитель ветеранской организации, да чин из Союза художников. А для кого было говорить? Сергей, их двое, тройка художников – друзей отца. Художники и чин из Союза взяли номер сережиного смартфона. С тем и откланялись. На Лесном кладбище ждал долговязый, худой, но жилистый Оярс Розенталь в сопровождении могильщиков.

– Погода сегодня так само (так себе – испорченный русский), поэтому не затягивайте с прощанием! – покосился он на чахлое балтийское небо. – В любой момент может пойти дождь. Тогда трудно будет погребать дядю Юриса.

– В таком случае, я поехал, – подхватил подушечку с орденом «Крест Признания» и значком лауреата премии Кабинета министров представитель ветеранской организации. – Мне надо сдать в Музей истории советской оккупации награды господина Петериса. Они будут выставлены в постоянной экспозиции.

– Разве регалии не оставляются семье покойного? – удивился сын.

– Как вы сказали, «регалии» являются собственностью государства. Думаю, вы теперь будете часто бывать у нас и сможете, посещая музей, видеть, что они заняли достойное место, – подхватил представитель горсть земли и бросил на опущенный в могилу гроб.

Кинули свои горстки Сергей, Оярс, Эдгар, могильщики. Представитель сунул могильщикам несколько бумажек по пять евро, убыл. Замелькали лопаты в их руках.

– Когда-то таких, как твой отец, хоронили совсем по другому. Были почетный караул, троекратный салют, дорогой гроб, накрытый государственным флагом, венков побольше, живые цветы… Люди умирают, а ветеранские организации получают все меньше помощи от государства. Раньше для борцов за свободу выделялись отдельные участки. Сейчас хороним в бесхозных могилах, где придется. Управились? – глянул Оярс на три венка из искусственных цветов, положенных на холмик. – Свободны!

– Подожди, Оярс! Ребят отблагодарить надо! – Сергей вытащил из пакета бутылку «Паланги», не выпитой отцом.

– Свободны! – повторил господин Розенталь, лихо открывший «поллитру» и в один глоток вливший в себя ее половину. – Не хрен их баловать! Наличные получили – достаточно! Кончится рабочий день, пусть пьют хоть до потери пульса! А сейчас при исполнении. Нам еще пару покойников сегодня хоронить. Тоже пострадавших от коммунистов.

– Я думал пригласить тебя, Эдгара, Аниту посидеть, помянуть отца. Заказал ужин в ресторане. Привезут на дом, в Кенгарагс.

– В Кенгарагс подъедем. Давай, до вечера!

Вечером посидели, помянули Юриса Карлиса Петериса. Сергей отметил, что Аните очень идет черное. За разговором изложил друзьям детства свою ситуацию, дескать, имею документы на жительство в стране для ухода за больным батей. Как теперь быть?

– Думаю, Сергейс, тухлые твои дела, – изрек Розенталь, приехавший крепко «принявшим на грудь», но не утратившим способность здраво рассуждать. – Ухаживать уже не за кем! Большую часть жизни ты прожил в России. Само происхождение с точки зрения властей у тебя сомнительное. Отец – латыш, мать – русская. Нам легче. Например, мой прадед – барон Розенталь был майором латышской армии. Казнен советскими оккупантами. Деда выслали в Сибирь. Там он женился на ссыльной латышке. Маму уже записали латышкой. Биологический отец – тоже латыш. Бросил маму, как узнал, что та «залетела». Она даже не стала добиваться, чтобы я носил его фамилию. Лишь отчество дала – Янисович.

Сергей вспомнил разговоры соседок, слышанные в детстве. Неизвестно, являлся ли прадед Оярса бароном, но майором латышской армии был. Промышлял также картёжным шулерством, за что с позором изгнали со службы. До войны перебивался случайными заработками, в основном, карточной игрой. Когда в сорок первом пришли немцы, вступил в Латышский легион. Снова стал майором. Потом легион переименовали в дивизию «Ваффен СС». За военные преступления повесили вояку в конце войны. Остальное – все, как сказано.

– Кстати, две квартиры в доме, где сейчас заведение Аниты, купил прадед, – продолжал разглагольствовать Оярс. – В одной жил сам с семьей, другую сдавал в наем. Они сейчас мои! Что побольше, где обретался прадед, сдаю в аренду Аните, под бардак. В той, что меньше, живу сам. Я один, мне много не надо. Предки Аниты снимали квартиру у моего прадеда. Трудились торговцами на рынке.

– Ребята, а не поехать ли ко мне? – по-латышски спросила Анита. – У меня сейчас пара свежих «бройлеров» имеется. Хоть из провинции, но все умеют делать. Клиенты очень довольны!

– Поехали! – поддержал Эдгар.

– Засиделись мы у тебя, Сергейс, – сказал Розенталь. – К тебе завтра народ повалит. Как говорят русские: «Слухом земля полнится». А слух такой, что нет описи висящих на стенах картин. Вероятно, чиновники с полицейскими присвоить их решили. Но, ты – молодец – быстро приехал. После смерти дяди Юриса его произведения крепко подрастут в цене. Смотри, не продешеви! Предложенную покупателем цену удваивай! Потом понемногу спускай. Дойдешь до половины своей цены – продавай!

– Мог бы Сергейс друзьям детства подарить по картинке! – мечтательно выдавила Анита по-латышски.

– Не по понятиям наживаться на горе друга детства! – отрезал Оярс по-русски. – Погнали! Ты, Сергейс, приезжай через год. Когда холм на могиле просядет, надгробие ставить будем. Сейчас ветеранские организации, правительство выделяют на памятники крохи. Под такими «монументами» даже маргиналы безродные не лежат. Так, что деньжата с картин не шибко трать! На память об отце пригодятся.

Проводив друзей, Сергей глянул на стены. По темным овальным, прямоугольным, квадратным пятнам на выцветших обоях понял, что не реализовал отец, прибрали к рукам чиновники с полицейскими, опечатывавшими жилище.

Розенталь оказался прав. С утра повалили коллекционеры и перекупщики. По совету друга торговался. Господа, рассчитывавшие скупить произведения искусства «за три копейки», морщились, ахали, тосковали, но покупали по сережиным ценам. Все равно оставались в прибыли. Пару раз попытались «кинуть» – рассчитаться вышедшими из обращения латами. В таких случаях наследник увеличивал цену втрое, разумеется, в евро и не шел на уступки. Поохав, все равно купили. Два дня шла торговля. «Толкнул» весь гардероб отца, его архив, мольберты, краски. Что не купили, выбросил. Едва вернулся из банка, где положил наличные на банковскую карту, в дверь настойчиво позвонили. Предъявили удостоверения правительственных чиновников. Разочарованно глянули на пустые стены. Спросили, куда делись картины?

– Сам приехал к пустым стенам. Надо полагать, отец продал. Он жаловался, что денег не хватает. Подкидывал ему по возможности, – не моргнув глазом, соврал Сергей.

– Напоминаем, господин Поздняков, что в Латвии гостят три дня. Вы живете три дня и один вечер. Завтра вам надлежит покинуть жилище, являющееся собственностью государства. Здесь будут делать ремонт, и решать, как дальше использовать апартаменты.

– Что делать со всем этим? – обвел Сергей руками мебель, компьютер, бытовую технику.

– Все это, равно как автомобиль «Фольксваген», гараж для него также является собственностью государства. Соответствующие службы разберутся.

С билетами проблем не было. Вновь замелькали громады Академии наук и рынка, неказистые пристанционные постройки, ненавистный Кенгарагс, сосновые леса с полянами, где у хуторов паслись овечки с козочками, возлежали ухоженные коровы. Грели вырученные деньги и мысль, что через год он снова вернется сюда.

В посольстве в Москве сразу отправили в консульский отдел. Там четко разъяснили, что документы о предоставлении вида на жительство аннулированы, так как ухаживать больше не за кем. Добавили, что теперь процедуру надо проходить снова, а на это потребуется время и согласование в министерствах иностранных и внутренних дел маленькой, но гордой республики. При этом прохождение вряд ли станет успешным. Поскольку Юрис Карлис Петерис больше биологический отец Сергея, нежели родной. А родным отцом по сути дела является отставной полковник полиции Владимир Иванович Поздняков. Опять же, мама – русская. А по сему заявитель не является этническим латышом. В качестве «утешения», из гуманитарных соображений, выдали многократную шенгенскую визу для посещения и ухода за могилой папы Юриса.