Адвокат философии

43. Насколько правомерно говорить о разных типах философии?

За всю историю существования человека и его философии сложилась достаточно пестрая и разнообразная картина философских школ, направлений, течений. Что ни философ, то собственная картина мира, несхожая с другими. Противники философии ставят под вопрос оправданность философии, поскольку в ней так и не удалось договориться о единстве; всяк философствует, исходя из самого себя, и философия в конечном счете – личное дело каждого, переходящее чуть ли не в произвол. Может действительно сложиться впечатление, что ни о какой обязательности и всеобщности в философии говорить нельзя. Но дело в том, что невероятное разнообразие философских направлений складывается не из-за того, что философы не могут обнаружить никакого единства, а во многом из-за того, что историки философии, то есть принципиальные не-философы, не в силах понять единство всечеловеческой мысли, ее единое мировое движение и задним числом характеризуют историю философии как таковую в терминах разнообразия и несводимости, раскрашивая ее разными красками философских традиций, направлений и систем. В действительности все истинные философы говорят всегда об одном и том же – на несколько отличающихся языках, но об одном и том же. Это «одно и то же» философии есть Бытие. Различие в подходах к Бытию возникает не тогда, когда применяются разные критерии в его истолковании, свойственные различным философским системам и течениям, но когда выявляются онтология и этика как две философские оптики, единые в своей сути. И онтология, и этика видят одно и то же Бытие: онтология делает акцент на чудо Бытия и на возникающую философскую реакцию удивления; этика делает акцент на переживание Бытия (как проявило это боль или радость) и на возникающую реакцию страдания и сострадания. Онтология – удивление, этика – страдание и сострадание, но в сущности это одно и то же; и удивление, и страдание, и сострадание есть высшие человеческие реакции на чудо Бытия, на его невозможность и непостижимое великолепие и на его надломленность. То и другое вызывает, вызывало и будет вызывать всегда одну и ту же чистую философскую реакцию: Бытие неизменно, человек неизменен. Человек в жесткой сцепке с Бытием. Поэтому говорить о различных направлениях в философии нельзя, ведь в таком случае нам пришлось бы ввести разные предметы философии. А предмет у нее один – Бытие. Поэтому философия едина и единство философии гораздо сильнее, чем единства других духовных деланий человека, будь то в науке, в искусстве, в религии или в чем-либо еще.

44. В чем вред философского наукообразия?

Из всех существующих философских дисциплин особое недоумение вызывает теория познания. Иногда вообще очень трудно понять, чем она занимается. Здесь абстрактность, присущая философии как таковой, усиливается еще, как правило, неспособностью представителей данного направления, заякоренных на науке и логике научного мышления, говорить человеческим языком. Теория познания возникла из желания философии во всем походить на науку. В результате наукообразие – наиболее серьезный изъян, которым страдает академическая философия; он делает ее непривлекательной и отталкивающей в глазах многих людей, искренне стремящихся встретить живую и глубокую мысль, но наталкивающихся на груду неудобоваримых терминологических конструкций. Но изъян наукообразия, которым страдает философия, является отклонением, присущим нашему времени с господствующей узостью взгляда на мир. Если говорить о подлинной теории познания (она с точки зрения философского абсолюта не будет называться ни теорией познания, ни гносеологией, но будет просто философским прояснением вопроса о возможностях человеческого разума познавать бытие и формулировать на этом основании философские положения о бытии), то такая теория познания также должна быть приближена к жизни человека, к его духовным запросам, находящимся вне всякого соприкосновения с вопросами теории познания. Иначе говоря, и в своей теоретической части философия должна быть практична. То есть ее нельзя делить на теоретическую и практическую: и практическая должна быть теоретичной, и теоретическая – практичной. Это значит, что философия должна не столько служить жизни, познавать ее или преобразовывать и совершенствовать, сколько быть в некотором отношении к жизни. В выяснении меры соотнесенности философии и жизни и заключается задача теории познания.

45. Можно ли научиться философии?

В силу того что философия есть способ бытия, в котором сбывается человеческое существование, научиться философии нельзя. Здесь «научиться» означает «понять человека как человека»; научиться философии значит научиться быть человеком. Но это, пожалуй, единственное, чего до сих пор не умеет делать человек: быть самим собой.

46. В каком смысле нужно понимать философию как духовную гигиену?

Понимание философии как духовной гигиены гораздо в большей степени соответствует ее сущности, чем понимание ее как, например, любви к мудрости. Философия действительно способствует максимальному очищению духа, освобождению от всего лишнего и второстепенного, не имеющего отношения к бытию. Философия стоит на страже бытия, его чистоты. А бытие постоянно «загрязняется» самыми нелепыми фантазиями и представлениями. «Шлаки сознания» так сильны, что нам часто кажется, что бытие – или продукт эволюции, или результат провидения, или совокупность культурных форм, или еще что-нибудь. Философия, стоящая на страже бытия, устраняет все ложные интерпретации бытия через что-то еще, что не является бытием. Бытие есть самая загадочная возможность быть чему угодно, в том числе и таким предельным вещам, как смерть, Бог и не-бытие. Кроме удивления оно не может вызывать никаких чувств и интерпретаций. Это и есть гигиена духа, которую осуществляет чистая философия.

47. Почему философия не является утешением?

Великая профанация философии – видеть в ней утешение, такая же распространенная, как и полагание философии любовью к мудрости. Эта психотерапевтическая функция абсолютно утилитарна и относится к психологии, но не к философии. Психология, используя некоторые наработки философской этики практического плана, приловчилась использовать ее для достижения душевного комфорта; пусть это и остается в ведении психологии. Но часто именно философию стремятся использовать как средство утешения в жизненных невзгодах. Она выступает как панацея для неудачников, ее методику применяют, чтобы успокоить людей, не имеющих популярности, славы, богатства, успеха, не достигших в карьерных делах вершин, а в любовных – потерпевших фиаско. Все это не имеет абсолютно никакого отношения к философии. Конечно, человек, занимающийся созерцанием или аналитикой Бытия, менее чуток к разного рода житейским невзгодам, чем обычный человек. Но это касается любой деятельности, сильно захватывающей человека, и философия здесь не исключение. Если же речь идет о простом человеке, чьи ценности и мировоззрение принципиально нефилософичны, то как ему, бесконечно далекому от философии, она может помочь? Заставить его созерцать бытие, восторгаться чудом бытия бесполезно, раз уже он сам не делал этого ранее, не прибегал к философии. Да и вообще к философии не прибегают как к лекарству, способному решить житейские коллизии и невзгоды, как правило, прагматического характера. Для того есть психология и религия. Вряд ли, взяв с полки настоящую книгу по философии, человек сможет решить свои духовные, психологические, моральные или какие-то иные проблемы. Да он и не возьмет ее, а пойдет к священнику, психотерапевту или к другу. А кто уже взял, у того нет таких проблем, потому что философ не нуждается в психологической помощи и в религиозном утешении. К философии не прибегают, но философия сама захватывает человека. А захваченному Бытием человеку зачем утешение? Он уже утешен философией. В таком глубинном смысле философия утешает, то есть утишает остроту и пестроту несущественного. Но использовать философию в психотерапевтических средствах успокоения не нужно и невозможно.

48. Какое преимущество имеет философ?

Философ имеет преимущество, и заключается оно в том, что он – философ. Другого преимущества у него нет.

49. Как отличить философию от не-философии?

Есть множество критериев, по которым можно отличить философию от не-философии. Но главное отличие заключается в том, что философ, в отличие от всех остальных, менее всего стремится к каким бы то ни было отличиям.

50. Нуждается ли философия в защите и оправдании?

С точки зрения бытия философия не нуждается ни в чем, в том числе в оправдании и защите, но с точки зрения культуры философия нуждается в оправдании и защите в той мере, в какой в них нуждается сам человек.

51. Кто вообще определяет, что такое философия и кого считать философом, а кого нет?

Самая болезненная и каверзная задача, самое рискованное предприятие – определять, кто и что есть философия. Можно просто ответить: время и история. Но это касается прошлого, «ставшего». А что можно сказать относительно современников? Философы, историки философии, историки культуры, писатели, обществоведы, биографы или библиографы, или просто люди – кто определяет, что такое философия? Этот вопрос еще не ставился никогда.

52. В чем наиболее сильное искушение для философии?

Всегда есть соблазн заняться «анализом современности» и получить оправдание своей философской деятельности, приобретя при этом социальные и экономические дивиденды. В этом соблазн и опасность скатывания философии в эмпирическую науку, какой бы гуманитарной она ни была. Это судьба всей философской культуры, в которой очень мало действительной философии. Если философия держится своего «бытийного метода», то ей нет нужды слишком сильно погружаться в событийный ворох фактов, явлений и процессов, которыми отмечена современность, всякая современность. Идти «в ногу со временем» значит оказываться безнадежно устаревшим. Более глубокое постижение бытия дает более адекватное понимание современности. В философии нет затворничества от мира, свойственного аскетически-пугливому отношению к нему. В мир не нужно сильно входить не потому, что он «греховен», «порочен» и проч., а потому, что в нем нет ничего нового: «что было, то и будет», и существование всегда будет вздыматься на дыбу проклятия возвращения к тому, в чем истребляется всякая надежда на сущностную новизну. Но уйти «из мира» нельзя. Нельзя сказать, что философ живет «в бытии», когда другие «в мире». Философ живет в бытии, оставаясь в мире, такова его миссия – быть философом в мире, не отдаваясь полностью миру. Философ в мире и есть единственная форма настоящей философии. В этом смысле самым современным является философ, который совершенно не «в курсе» относительно происходящего «здесь и сейчас». Для него нет опасности отстать от времени, потому что он не причастен к всегдашнему устареванию времени.

53. Возможно ли философствовать одним вопрошанием?

Специалисты говорят, что вопрошание – один из типов философского дискурса наряду с другими (например, аналитическими) формами философии. Это существенное умаление философии. В действительности вопрошание есть не одна из форм философии, а то, что отличает философию от не-философии. Только вопрошание способно поднять человеческий дух на недосягаемую вершину, с которой видна ущербная относительность всех человеческих представлений и на которой захватывает дух от сияющей близости к истине. И это – не профессиональная привилегия, но особенность человека.

54. В чем разница между философией и философствованием?

Каждый раз при столкновении с этим бесконечное количество раз промысленным вопросом открываются все новые и новые грани, аспекты, нюансы. Казалось бы, вопрос изучен абсолютно: философствование – это процесс, в котором свершается главное событие бытия, благодаря чему оно получает свое оправдание и смысл, а философия – рациональная фиксация этого процесса в доступных нашему мышлению и языку формах, присущих той или иной культуре. Соответственно, философствование как «живой процесс» может иметь различные формы выражения, диапазон которых необъятен и включает как невербальные, так и сверхвербальные формы. Здесь приемлемо практически все: даже музыка может всерьез рассматриваться как форма философствования, не говоря уже о живописи; поступки человека, особенно на грани нравственных проявлений, тоже могут восприниматься как своеобразный жизненный (в отличие от «трактатно-кабинетного») стиль философствования. Иными словами, философствование свершается в формах, не имеющих строго канонических форм. Притом что философия как рациональная форма отражения должна иметь определенные (преимущественно научные) формы. Этим разделением вопрос как бы исчерпывается; дело лишь за тем, чтобы иметь творческую волю к свободному философствованию, с одной стороны, а с другой – научную волю к рациональному осмыслению таких творческих проявлений. И судя по тому, что всегда достаточно много как философов, так и философоведов, подобное разделение на философию и философствование кажется вполне справедливым. Однако стоит повнимательнее присмотреться даже к самим этим словам – и увидишь, что в них заключено какое-то до конца не понятое различие. В других языках тоже есть аналогичное различение: философия – это существительное и субстанция, философствование – отглагольное существительное или субстантивированный глагол, то есть нечто подчеркивающее процессуальность явления. Однако при таком верном грамматическом и семантическом различении между ними пропадает какое-то еще едва схватываемое и уловимое сущностное различие. При переводе из области языка в область человеческих действий и проявлений все значительно усложняется. Нельзя же, например, считать философом исключительно того, кто лишь философствует, потому что он творчески более одарен; а тех, кто не может творчески философствовать, называть менее одаренными «учеными от философии». И несмотря на то что некогда было авторитетно заявлено, что философ не равен профессору философии, истины ради нужно сказать, что это тонкая грань: и философствующий прибегает к философии, и философия срывается в философствование. Все равно это какой-то единый процесс, какое-то событие философии; и неважно, как оно свершается – посредством ли свободного философствования или в качестве академической философии. Но различие все-таки имеется, и оно существенно. Что это значит: философствующий стремится к философии? Можно ли прийти к философии не через философствование? И обязательно ли философствование завершается именно в философии? Есть все-таки философия и философствование, и это – разные вещи. Здесь в русском языке обнаруживается до конца не понятый смысловой нюанс. Возможно, в этом заключена определенная перспектива для русской философии: в конечном счете расслышать именно в стихии русского языка различие между философией и философствованием.