Фаетон. Книга 1. Тир

– Да! – невозмутимо ответил тот. – И прошу называть меня принцем Лакии!

– Ну как, Орт? – торжествовал Советник.

– Но вы же должны быть в аэропорту?

Поразительное сходство с Тиром ввело капитана в замешательство.

– И мы туда сейчас поедем. – С этими словами двойник выжидательно посмотрел на Советника.

– Орт! – обратился тот к капитану, – отвезете его на военный аэродром и отправите в Аркию. Тот самолет, который через двадцать минут вылетит из аэропорта, туда не должен долететь.

– А как же… – Начал было Орт в замешательстве. Но Советник перебил его, – Я повторять не люблю?

– Есть! – щелкнул каблуками Орт, выпрямляясь по стойке

«смирно».

– А ты, – сказал он лже-принцу, – следуй за ним! – кивнул головой в свою очередь на Орта.

– Понял и сделаю.

Самоуверенный тон лже-Тира прибавил капитану уверенности. И капитан твердыми шагами направился к выходу. Когда за ними закрылась дверь, Советник подозвал Рени ближе к столу: – Возьмите эти вот бумаги. Здесь то, что должно появиться

в печати в случае провала операции.

– Все сделаю, Господин, как прикажете! – ответил Рени, чуть кланяясь, и выскользнул в дверь с документами в руках…

Глава пятая

Сквозь тьму бессознательности доносилось чуть слышимое шуршание, да завывание ветра, словно в далеком детстве, когда, прильнув к теплому камину, сидел маленький Тир, а за окном выл и швырял обрывки кровель ураган. На миг Тиру показалось, что он лежит на ковре у жаркого камина во дворце. А там, за окном внизу, плещется прохладная вода, хлюпает о мраморные края бассейна. От этих звуков и завывания ветра в каминном дымоходе сердце успокаивалось так, что он даже боль, разливавшуюся

в голове горячей волной, не вызывала стремления открыть глаза. Эта боль с каждым ударом сердца все настойчивее напоминала о чем-то значимом, что произошло с ним. Наконец обморок кончился. Тир вспомнил и возникший рядом с его машиной военный самолет без опознавательных знаков неожиданно обстрелявший его. И как он молниеносно, не дожидаясь исхода, катапультировался. От этого потерял сознание, но инстинктивно, быть может, каким-то подсознательным чувством, уловил взрыв своего самолета. И только спускаясь с высоты, под полотнищем спасительного парашюта, пришел в себя. Он вспомнил как приземлился. Как, сбивший его противник, встретил приземлившегося Тира унизительной улыбкой победителя. Вспомнил, как бросился на своего палача со страстным желанием отомстить. Как враг молниеносно нанес удар четким отработанным до автоматизма приемом и песок пустыни стал для Тира мягким «ковром». Пилот куда-то исчез и только память о случившемся, болью отдавалась в голове несчастного принца. Тир открыл тяжелые веки. Взгляд выхватил участок желтого песка. Песчинки шуршали от порывов ветра, сыпались маковыми зернышками на тело. Тир поднял голову. Боль острием бритвы врезалась в мозг, песчинки вдруг роем взлетели и мягко коснулись лба. Тир задержал падение. Сознание больше не оставляло его. Сдерживаясь, чтобы не застонать от резкой и невыносимой боли в области затылка, Тир, с усилием, заставил себя лечь на правый бок. Затем поднялся на локоть. Площадь песка теперь увеличилась. Взгляду открылись ближайшие барханы. Тир осмотрелся со всех сторон. Везде его окружали желтоватые наносы. Песок был везде. Полузасыпанное тело Тира шевелилось на вершине небольшого бархана у самого края отлогого откоса, среди моря гигантских холмов пустыни. Тир попробовал встать, но тут-же скатился вниз, на дно впадины. Качаясь из стороны в сторону, он снова попытался встать. С трудом это ему удалось. Стоя на ногах он постепенно приходил в себя. И, когда силы вернулись в ослабевшее тело, Тир обнаружил, что на нем нет одежды, кроме набедренной повязки из куска шелковой парашютной ткани завязанной грубым узлом вокруг бедер. Он решил взобраться на верх, где маленькой цевкой шелестел песок, поднятый ветром. Стал карабкаться по предательски сыпучему уклону, оставляя глубокие борозды от рук и ног. Но каждый раз, когда к вершине оставалось полпути, его внезапно тянуло вниз. Неизъяснимая усталость жаждой вливалась в каждый мускул, и Тир, вконец измученный, сел на горячий песок, ожидая неизбежного конца.

Шелест песка, завывание ветра наверху, сливались теперь в едином напеве обреченности. Тир слушал пение, безразлично поддаваясь ожиданию гибели.

Песня пустыни продолжалась с каждой пройденной минутой, становилась громче, острее. Тир внезапно почувствовал, что жажда стала отходить куда-то в воспоминание, усталость потянулась следом. Так продолжалось с добрый локоть пути тени от головы Тира, что продвинулась по песку. Усталость вдруг ушла, казалось, насовсем,

уступив место отчаянной жажде жизни. Тир в бешенстве вскочил на ноги. Ощущая прилив бодрости, он остервенело бросился на бархан. Силы оставили его на самом

гребне песка. Но пустыня опоздала. На этот раз Тир рухнул без чувств на вершине. Когда он пришел в себя, солнце уже касалось горизонта, изрядно растеряв свой жаркий свет. В вечерних его лучах Тир выглядел жалким творением живой Природы. Грязный кусок

серой ткани чуть касался тела, болтаясь на бедрах. Те, кто приговорил принца Лакии на медленную смерть среди ада песков, позаботились об этом, не оставив ничего из одежд.

Тир тем временем ощупал себя, кожа не успела сгореть, сказался недавний загар, ссадин и ран не было. Болела только голова. Темень ныла, видимо, сильный удар пришелся по ней. Отогнав боль, Тир развязал узел, снял повязку с бедер, затем аккуратно обмотал тканью голову. От этого голова стала меньше болеть, а запекшуюся кровь на темени поддерживали теперь не только волосы. Покончив с этим, он стал сосредоточенно искать причины случившегося. Тихо скулил ветер, шурша песчинками на вершинах барханов. Солнце почти скрылось за сплошной линией волнистых песков. День

догорал. В воздухе появились первые приметы прохлады, что пришли с заходящим солнцем. Завывание исчезло, легкий вздох ветерка чуть теребил грязную копну волос, выбившуюся из повязки на голове и осыпал плечи песчинками, словно солью.

Охватив голову руками. Тир сел на песок. Покой постепенно возвращался к нему. Наконец он обратил внимание на кровоподтек. Пальцы осторожно нащупали запекшийся сгусток крови под тканью, сплошным комом склеившей волосы. Удар пришелся вскользь, что уберегло череп и спасло Тира от смертельного исхода. Злость волной захлестнула рассудок. Тир вскочил на ноги, песок тут же мягко обнял ступни до щиколоток.

– Ты меня слышишь, раскаленный ад! Я, наследный принц Лакии, Тир, бросаю тебе вызов!!! – высокопарно крикнул он. Собственный голос придал силы. Вечерняя прохлада взбодрила, остудив горячее тело. Он запрокинул голосу. Мириады звезд сверкали в ночном небе, манили яркими, похожими на неоновый свет, точками. Он отыскал среди них Северную звезду и, сориентировавшись по ней, двинулся на Запад…

Пустыня, дразнясь, бросала в глаза Тиру седьмой день пути. День, что нес на своих плечах раскаленным жерлом Солнце. Кроме солнца, казалось, ничего не было вокруг, оно вытесняло воздух, холод ночи, жизнь. Теперь главное – найти убежище, чтобы дождаться желанного вечера и снова идти под холодным ночным сиянием звезд. Но где ж в пустыне найдешь хоть частичку тени, когда солнце стоит везде. Даже звери не знают покоя и глубоко зарываются в сыпучий песок. В первый день пути Тир последовал примеру жителей пустыни и чуть не задохнулся в своем песчаном убежище-норе. Его спасла небольшая рощица из саксаулов. Тир из последних сил набрал пересохших веток, шалаш был сделан, тень обретена. Теперь его путь на Запад проходил в поисках таких рощиц. До этого времени ему везло, а вот сегодня перед уставшим взглядом тянулись безбрежные волны барханов. Тир глубоко вздохнул, Солнце еще не достигло своего

жаркого зенита, еще было время. Пустыня, тропического пояса, жаркая днем и холодная ночью, давала возможность остаткам прохлады задерживаться на небольшой глубине песчаных барханов. Если, зарыться в песок с теневой стороны, можно переждать до вечера, когда солнце склонится к закату и легкая прохлада коснется песчинок, можно пускаться в путь. И Тир стал зарываться в песок. Как можно глубже, как можно дальше, прочь от испепеляющего блеска смертельных лучей. Он греб ладонями почти горячий песок, добираясь до заветной прохлады, а руки не хотели слушаться. Усталость сдавливала дыхание. Песчинки, соленой горечью, хрустели на зубах, иссушая остатки влаги из потрескавшегося шершавого языка и кровоточащих распухших губ. Когда на уклоне бархана образовалась небольшая ступенька. Тир обмотал нос и рот повязкой с головы, защищая от песка. Затем стал зарываться в бархан, пока толстый холодный слой песчинок не укрыл тело. – «Если не останусь в живых, здесь будет моя могила». – Думал он в эти страшные минуты. Погребенный заживо, он не надеялся на спасение. Но все же жизнь еще теплилась в теле, его бил озноб, хотелось тепла, а значит он еще жив. Тепло пришло. Сначала постепенно, с невероятно жуткой медлительностью, оно прогоняло холод, нарастая до нестерпимой жары…

Как окончился день, Тир не помнил. К действительности его вернул холод. Он подхлестнул жалкие остатки сил, заставил пробудиться сознание. Тир выбрался наружу. Его трясло от холода. Вокруг царил ночной мрак, лишь звезды мерцали в вышине, вечно манящие, дающие надежду. Глядя на Северную звезду, Тир двинулся дальше. Его путь – это бесконечные мучительные подъемы по сыпучим склонам и скатывания вниз.

Когда луна острым рогом села на горизонте, край неба на Востоке вспыхнул. Звезды, что весело мигали, внезапно поблекли, и собрались уже покинуть ночное небо. Вдруг послышался далекий неясный женский плач, словно кто-то отчаянно кричал или звал на помощь. Сердце забилось в груди. Тир, собравшись с силами, бросился туда, откуда доносился голос. Он преодолел три небольших бархана. На вершине четвертого, ему снова открылась панорама необъятной пустыни. А там, вдали, судя по звездам, на юго-западе, над самым горизонтом, виднелась кучка зеленой растительности. Голос, казалось, исходил из разных направлений, стал четче и слышался теперь оттуда.

Но с первыми розовыми красками утренней зари, голос растворился в пространстве, исчез. Заря разгоралась все сильнее и уже Солнце медленно поднималось над горизонтом. В бледной мгле дали таяла волнистая полоска зелени, к которой устремился взгляд, как к последней надежде на жизнь. Тир решительно направился вперед. Ноги почти не повиновались, мозг расплавленным свинцом разрывал череп. Собирая последние силы, Тир двигался вперед. Действительность была призрачной. Он мало сознавал, что уже плелся по мертвому Безымянному городу, что голос, который казался женским плачем, принадлежал шакальей стае, следовавшей по его следам. Тир же упрямо брел на свой ориентир, который маячил теперь двумя высоченными пальмами с зелеными шаровидными плодами, что росли на самой верхушке. Около подножия одной из них бежал веселый ручеек, образовавший небольшую лужицу, или озерко. С озерка вода испарялась так быстро, что ручеек еле успевал наполнять его.

Тир упал прямо посреди прохладного озерка, Он жадно пил взболтанную чуть соленую воду, ощущая, как влага разливается по раскаленному телу. Словно во сне, он пил и пил, не в состоянии утолить жажду. Живот разбух. Тир наконец выбрался на сухой песок. Его

стошнило. Но это произошло почти во сне. Обессиленный, он забылся под спасительной тенью пальмовых крон…

Восточный, словно прохладной ладошкой, ветерок, нежно тронул виски спящего в тени пальм у озерка. Затем сердито швырнул горсть горячего песка в зажмуренные глаза серого животного, неотступно следившего повсюду за человеком, и взлетел далеко-далеко в небесную синь, где можно спрятаться от жара, полюбоваться оттуда куполами минарета безлюдного города, пропеть в башнях, извещая приход вечерней прохлады одиноким стенам, как делал это много столетий тому, когда город жил и его улицы были заполнены разноцветными одеждами мужчин и женщин, крикливой детворой и домашними животными. Ветер давно ждал возвращения людей. Ждал и тогда, когда усталый вернулся из далекого путешествия и не смог найти города, и лишь одна башня указывала на то, что город погребен под толстым слоем песка, давним врагом, Западным ветром. С тех пор Восточный ветер не оставлял Безымянный город. Он прекратил оплакивать людей, погребенных на его улицах. Он остервенело ревел, бросая комья песка прямо в ненавидящее лицо Западного ветра. Так продолжалось и днем, и ночью до тех пор, пока улицы города не восстали перед его могучим напором в первозданной красе. Но странно, людей уже не было, лишь человеческие белые кости да черепа пугали зияющими глазницами, которые то тут, то там, попадались лежащими на его пути. Ветер искал живых везде. Взлетал сквозь оконные рамы в винные погреба, где рядами стояли громадные бочки с недопитым вином. Он твердо знал, что вино там есть, потому что на столах еще стояли полные кружки. Он твердо знал, что уцелевшие люди вернутся и допьют вино. Он заглянул в роскошный дворец, где в бассейнах еще совсем не так давно плескалась прозрачная вода, а теперь лежал песок и снова убеждал себя в том, что люди вернутся сюда, чтоб расчистить бассейны, запустить фонтаны, вырастить цветы.

Но шли дни за днями, проходили годы, столетия. Трескались стены города, красивая мозаика куполов, словно рыбья чешуя, слетала книзу. Ветер злился на людей за то, что они не возвращались, чтобы собрать и похоронить останки собратьев и вновь дать городу жизнь своим присутствием. Он проклинал их и желал скорее добраться хоть до одного из них. Он уж наказал бы его за такое безрассудство – бросить город серым шакалам, этим мерзким тварям, что питаются падалью. Однажды злость на людей стала нетерпимой. Ветер набродился на пальмы. Он рвал остервенело их листья, плоды и затих лишь тогда, когда увидел на песке сломанной одну из них. Он очень тосковал над ней. Пальма никогда уже не возвышалась над пустыней. А вот, наконец, Человек. О, он на то и Восточный ветер, чтобы дать ему все, открыть двери в тайные сокровищницы мертвого города, сделать Человека владыкой дворцов. Тир открыл глаза. Высоко над головой широкими листьями шумели две пальмы, ствол сломанной, третьей, лежал на горячем песке кроной к озерку. Вечернее солнце протянуло медные лучи на стволы, которые теперь, напоминали бронзовые колонны. Озерко, которое спасло Тира от жажды, словно горело в солнечном свете, бросая горсти золотых монет-зайчиков на ноги, жалкую траву, что росла кое где только тут вблизи озерка. Приятная прохлада разливалась по измученному телу, возвращая Тира к действительности. Он поднял голову, затем сел и осмотрелся. Незнакомое место казалось призрачным видением. Он протер глаза. Нет, это не мираж. Вода вот, рядом, значит жизнь. Волна радости

заслепила глаза. Тир упал наземь. Горячие скупые слезы покатились по грязним щекам. Тир постепенно успокоился. Память рисовала страшные дни пути. На миг показалось, что это был сон, видение пустыни и невыносимой жары. Он вспоминал все, что с ним произошло. Семь дней без воды и пищи под испепеляющим солнцем пустыни – нет, это невозможно повторить. Даже не хочется думать о продолжении пути. Хоть вода озерка и напоила его. Но голод не давал покоя. Он увидел в песке несколько круглых, величиной с человеческую голову, плодов. С трудом поднял один, обессиленными руками. Ему хотелось разбить кокосовый орех ударом один о другой, но с этой затеи ничего не вышло. Лишь обессилив еще больше, он рухнул вместе с орехом в руках в тени пальмы на мягкий песок.

Отдышавшись, Тир, как во сне, шатаясь, медленно поднялся на ноги. Взгляду открылась наполовину засыпанная песком стена города с сторожевой башенкой, возвышавшейся у ворот. Даже теперь стена была все еще высокой. Тир направился к воротам, закрывавшим широченными створками вход в город. Он, хоть и не явно, все же помнил, что здесь прошел к целительному роднику через город сквозь открытые ворота. А кто-то закрыл за ним ворота, а может это сделал ветер?

– Эге-гей! Есть кто-нибудь? – закричал Тир.

– Кто-кто-кто? – эхом отозвался город. Тир прислушался. Мертвая тишина воцарилась там. Страх, как муравьи, роем поползли по спине. Словно чей-то внимательный взгляд следит за ним. Неприятный озноб пробежал по телу. Тир невольно посмотрел наверх. Никого не было в узенькой бойнице сторожевой башни: -», наверное, там во тьме тени сидит этот дикарь?». – Подумалось ему.

Тир все же двинулся вперед. Успокаивала мысль, что если бы кто-то его хотел найти, то этот кто-то давно бы уже это сделал. Взбодренный этими мыслями, он с силой толкнул створку ворот. Душераздирающий скрип разорвал тишину. Он увидел узенькую улочку, на середине которой виднелись отчетливые человеческие следы. Он с возбужденной радостью глядел на них, боясь только одного, а вдруг это мираж? Но вздох разочарования вырвался из исхудалой груди, это же его собственный след? Западный ветер «насмешливо наблюдал» за жалким, обтянутым кожей человеческим скелетом, ожившим вдруг в заброшенном городе. Украдкой, чтобы не разбудить своего давнего противника Восточного ветра, так любившего и защищавшего людей, Западный, когда человек лежал бесчувствен в тени пальм, закрыл створки ворот. Тир двинулся вдоль развалин. Солнце почти касалось горизонта, отбрасывая от уцелевших стен длинные тени на улицу. Необходимо где-то найти пристанище, чтобы собраться с силами. В глаза бросилось уцелевшее строение прямоугольной формы с плоской крышей. Тир направился туда. Он перешел площадь, которой заканчивалась улица. Вечерняя прохлада уже бодрила тело, но от глиняных развалин, как от остывшей печки, еще отдавало жаром. Черное отверстие входа дохнуло сыростью подземелья. Тир по каменным ступеням спустился в просторный зал. Сумрак внутри помещения мешал разглядеть пространство зала. Постепенно глаза привыкали и Тир уже смог увидеть низенькие круглые столы, накрытые истлевшим тряпьем, на столах кубки. Тир с любопытством подошел поближе. Чаши бронзовые с резьбой, выполненные с огромным мастерством, были заполнены песком. Он взял одну и поднес к глазам, чтобы лучше рассмотреть подошел к окну, резьба на бронзе поражала красотой. Последние блики заходящего солнца все еще проникали в город и остатки света попадали в квадратное отверстие окна освещая сумрак зала. На столах, рядом с чашами стояли пиалы. Посреди зала очаг. Там, на цепях висел огромный казан, заполненный песком.

– «Явно это зал, где чернь собирается по праздникам для увеселительных мероприятий. – догадался Тир. – Значит должны быть винные погреба?»

Тир почти ощупью добрался до входа в погреб. Ногой нащупал первую ступеньку и в темноте, окутавшей вход в подвал, сошел вниз. Там ощупью стал исследовать подвал и скоро наткнулся на влажную бочку, потом еще на одну, еще и еще. Внизу, на одной из бочек, он нащупал деревянную пробку торчащую из бочки, как сучек из ствола дерева. Тир попробовал сдвинуть ее, безуспешно. Тогда собравшись с силами ударил по пробке ногой, результата нет. Усталость навалилась с новой силой, заставила опустится на холодную и сырую землю погреба. Руки в темноте искали опору и наткнулись на небольшой камень. Тир схватил его в правую руку, стоя на коленях и нащупав пробку, стал колотить им пытаясь выбить пробку. Глухие удары камня о дерево будили тишину подземелья, но пробка не поддавалась. Немного переведя дух, он снова взялся колотить камнем о деревянный сук. И сук сломался. Силы вновь оставили его, с колен он сполз вниз и на сей раз очутился в мокрой липкой и вкусно пахнущей вином луже. Тир ощупал то место где сломалась пробка. О! Чудо. Там сочилось вино. Он подставил ладонь и не дожидаясь, когда в ладони окажется достаточно вина, жадно слизывал небольшие влажные порции с ладони. Так продолжалось до тех пор, пока силы окончательно не оставили его… Как вышел Тир из погреба, он не помнил, но заночевать ему пришлось на круглом столе, с которого

он смахнул ладонью истлевшее тряпье с песком. Ночь вышла холодной. Сон то приходил, тепло укрывая тело, то исчезал, пронизывая иглами холода. Тир в такие минуты скрючивался клубочком, прижимая ноги и руки к груди. – «Вот утром, – тешил он себя, – я разыщу топливо и зажгу огонь на следующую ночь, будет тепло, ночь будет теплой». От этих дум Тиру становилось теплее, и он снова забывался во сне. Когда солнце поднялось над горизонтом и прогнало прохладу прочь. Сладкий сон охватил Тира. Впервые за восемь ночей он крепко спал. Проснулся лишь тогда, когда жара, протянув свои щупальца в окно, добралась к нему, стянула остаток сна. Тир открыл глаза. Ослепляющий сноп света полоснул словно лезвием. На миг показалось, что мелькнула какая-то тень и исчезла. Тир вскочил и обнаружил, что кусок ватного заплатанного во многих местах халата, укрывал его ночью. Внимательно осмотревшись, он вдруг увидел, что под казаном тлеет огонь, а из него идет вкусный запах. Но обнаружить присутствие человека, ему не удавалось. Как будто сам собой загорелся огонь в очаге и сварил ему вкусной бульон из дичи. Недолго думая Тир бросился к казану и черпая горячий бульон половником, оставленным кем-то, обжигаясь и давясь, жадно ел содержимое. И только, когда на дне не осталось ни капли, а голод с удвоенной силой подхлестывал съесть еще несколько порций, он обнаружил, что еды больше нет…

Тир постепенно восстанавливал силы. Сутки, сменяя друг друга, тянулись в однообразной последовательности дня и ночи. Утром он обнаруживал в казане все большие порции похлебки, а однажды даже выловил кусочек мяса, по всей видимости это было мясо тушканчика. Пустыня под гигантской крышей синего неба предстала капканом, город, что спас – склепом. Мертвая тишина царила везде. Слепящие лучи

гнали все живое в глубокие норы, принуждали зарываться в толстый слой песка, а вечером, у озерка, напоившего Тира, живность окрестностей собиралась на водопой. И уже с приходом прохладной ночи только слышно было шорохи да скуление шакалов.

Ни есть, ни пить ему уже не хотелось, таинственный спаситель исправно кормил его. Вино из погреба целительным бальзамом, вливаясь в организм, утоляло жажду, удваивало ослабевшие силы. К Тиру возвращалась былая уверенность в себя, в свое исключительное предназначение, как наследного принца Лакии. Но, кто его таинственный спаситель? Так чисто убран зал. Так заботливо расставлены старинные кубки на столах. А самое главное, кто варит ему пищу в казане? Тир решил положить таинственности конец и, дождавшись ночи, притворился спящим. Стал ждать, лежа на своем ложе-столе, укрывшись куском заплатанного халата. Утром вновь в казане была сварена еда. Тир же не уследил, так как спал мертвецким сном здорового молодого человека, подкрепляющего силы, каждый раз перед сном, выдержанным старинным вином из бочек винного погреба. Привыкший с детства к заботам дворцовых поваров, он уже не особенно старался выследить таинственного доброжелателя, принимая пищу по утрам, как должное. Его стали занимать мысли о враге, обстрелявшем и сбившем его самолет. Кто он, этот посланец войны? Тысячи раз задавал себе Тир один и тот же вопрос, но найти он был не в силах. С мыслями об инциденте приходила лишь ненависть…

Однажды утром, Тир проснулся от озноба. Что-то давило на грудь, отбирая тепло. Он открыл глаза. Леденящий страх пронзил, как стрелой, сознание. На груди, свернувшись кольцами, дремала огромная ядовитая гюрза. Голова ее была повернута в сторону подбородка Тира и раздвоенный язык, время от времени высовывался и щекотал отросшую щетину. Мысли носились в голове Тира, сменяя одна одну, как пули в автоматическом оружии. Но поддаваться страху, он как наследный принц Лакии не смел. Силой воли Тир подавил в себе предательские «стрелы» страха и уже хладнокровно стал взвешивать ситуацию. Первое, что надо сделать не шевелится, стараться не подавать признаков жизни. Змеи не нападают на мертвых, а с восходом солнца ближе к зениту и c возрастанием солнечного тепла жара сгонит змею. Рано или поздно она уползет во влажный и прохладный подвал. И Тир с «железным» спокойствием стал выжидать. Как вдруг с молниеносной быстротой взметнулась чья-то рука и голова змеи, взлетев высоко над грудью Тира, затрепетала в сильных пальцах незнакомца. Принц, как того требует Дворцовый Этикет, правда он сейчас далеко не во дворце, но все-же медленно с достоинством, приподнялся на своем ложе-столе и высокомерно стал рассматривать своего спасителя. Это была женщина, закутанная в лоскуты, бывшие когда-то черными одеждами, с ног до головы. Лоскуты свисали на ней до пят босых и черных от грязи ступней, обнажая сквозь дыры белое тело. Лица ее Тир не смог рассмотреть, так как оно было закрыто некогда черным, а теперь выцветшим на солнце, до бледно-серого цвета, платком. Только глаза, искристыми черными «маслинами», смотрели настороженно на него. Но это длилось несколько мгновений, затем незнакомка свободной рукой достала, откуда-то из лоскутов одежд, кривой кинжал и в одно мгновение отсекла змее голову. Тир с любопытством наблюдал за ней, как та, не обращая никакого внимания на принца, быстрым и ловким движением перетянула шнурком хвост змеи, изготовленным из волокон кокосового ореха. Затем привязала свободный конец шнурка за крюк, вбитый в стене и подставила пиалу на глиняный пол под обезглавленную нижнюю часть змеи. Туда капля за каплей стекала красная змеиная кровь. Женщина-же, орудуя Кинжалом, распорола брюхо змеи и вынула из нее все внутренности аккуратно уложив рядом с пиалой. От этого кровь сильнее потекла в пиалу, а еще бьющееся сердце она с восторгом победительницы, поднесла Тиру. Она жестами, пытаясь убедить, стала предлагать принцу съесть скорее сырым и еще живое сердце, энергично жестикулируя, что это придаст ему сверхъестественные силы и сделает его непобедимым в стане врагов. Он величественным жестом отстранил руку с трепыхавшимся на ней змеиным сердцем от себя и высокопарно вымолвил: – Я наследный принц Лакии, непобедимый и неуязвимый для врагов, не стану есть живое сердце гада! А кто ты?! – он с любопытством посмотрел в черные глаза женщины. Она отвернулась от него. И только характерное чавканье красноречиво «сказало» о том, что сердца уже нет. Покончив с этим, женщина направилась к истекающей кровью тушке и, сделав круговой надрез возле змеиного хвоста, стала сдирать кожу. Тир непривыкший к такому обращению черни, высокомерно повторил свой вопрос с угрожающими нотками властелина: – Ты, простолюдинка, как ты смеешь поворачиваться к принцу Лакии спиной, не ответив ему? По законам нашей страны это приравнивается к измене Родины и грозит смертной казнью!