Анархизм: история и ментальность русского бунта

В коммунистическом обществе, разумеется, разделения труда быть не может, а все будут менять постоянно виды занятий, сочетая труд физический и умственный (как роскошь), сельскохозяйственный и промышленный. Как ни парадоксально, но в этом с Кропоткиным был согласен Маркс. Парадокс тут заключается в том, что именно Маркс как никто показал колоссальную роль разделения труда, его постоянного нарастания, роста специализации в увеличении производительности труда, в способности конкретных обществ, опередивших другие в этом процессе, производить гораздо больше материальных благ. И в то же время Маркс был уверен, что разделение труда с ростом общественного характера производства станет тормозом экономического развития и необходимо будет не только уничтожить частную собственность на средства производства, но и отказаться от разделения труда и ввести разнообразие занятий и их частую смену.[121 - См. подробнее: Болоцких В. Н. Анархия и коммунизм: теория и жизнь. Гл. 2. §3.]

Основные причины этой принципиальной ошибки, делавшей невозможным достижение коммунистического общества из-за недостижимости высочайшей производительности труда, без которой осуществление распределения по потребностям становится невозможным, следующие.

Во-первых, коммунисты XIX – начала XX веков абсолютизировали промышленное производство того времени, они полагали, что все машины и технологии уже изобретены и при сохранении капиталистического строя рабочий навечно обречён быть придатком этой машины, обречён на отупляющий машинальный труд. Но оказалось, что человечество только в начале пути создания новых технологий, машин, впереди ещё автоматизация и роботизация, которые предъявят к работнику совершенно другие требования.

Во-вторых, коммунисты (даже Маркс, который всё же обращал на это внимание) не заметили или недооценили оборотной стороны разделения труда, той стороны, которая также способствовала колоссальному росту производительности труда. Оборотной стороной разделения труда является кооперация труда, обмен его вещественными, интеллектуальными и прочими результатами. Когда Кропоткин писал о «праздниках труда» в крестьянских общинах, он не обратил внимание на то, что, например, при коллективной косьбе происходит именно разделение труда и, одновременно, его кооперация. Хотя сам при этом замечал, что одни мужчины косят, а женщины ворошат скошенную траву. Если бы общинники вышли на общий луг, но каждый бы косил, ворошил, собирал, делал копны и стога, то эффекта роста производительности не было бы. Это соединение разделения труда и кооперации известно даже у многих животных, например, загонная охота у волков.

Именно общественное разделение труда и его кооперация, вначале на земледелие и скотоводство, затем выделение как особых занятий ремесла, торговли, дифференциация внутри ремесла и торговли привели к росту производительности, увеличению благосостояния целых народов, появлению мануфактур, затем фабрик и заводов с машинным трудом.

В XXI в., когда ни одна, даже наиболее развитая, страна ничего не производит в одиночку, когда страны, коренным образом различающиеся по своему экономическому и политическому устройству, по своей идеологии и менталитету народов, считающие явно или не явно друг друга врагами, тем не менее совместно разрабатывают и производят новые технологии, машины и прочее, диким анахронизмом, показателем принципиальнейшей ошибочности всей коммунистической доктрины во всех её разновидностях выглядит предсказание Кропоткина: «Создать у себя промышленность обрабатывающую, во всевозможных отраслях, становится стремлением решительно всех народов. И является вопрос: если разделение труда между различными народами, которое ещё недавно выставлялось нам экономическою необходимостью, законом, – исчезает, то не так же ли ложен был закон о необходимости разделения труда, специализации, между отдельными личностями».[122 - Кропоткин П. А. Хлеб и Воля. Современная наука и анархия. С. 199.]

Логичным развитием отрицания значения разделения труда Кропоткиным было его утверждение о том, что в мире становится всё заметнее стремление к децентрализации. Он видел признаки растущей децентрализации в появлении и быстром росте всё новых отраслей крупной промышленности по всему миру. Сначала Англия была «кузницей мира», потом к ней присоединились Франция, США, потом Германия, начала расти крупная промышленность в России, Индии, Италии, появляются производства в Бразилии, Мексике.

Теоретик анархизма считал бесполезной специализацию для стран (она может обогащать только нескольких капиталистов, заявлял он) и утверждал, что «каждая нация находит более выгодным соединить у себя земледелие с возможно более разнообразными фабриками и заводами», что гораздо выгоднее, чтобы «каждая страна, каждая географическая область могла возделывать у себя нужные ей хлеб и овощи и производить сама большую часть предметов, которые она потребляет».

Кропоткин подчёркивал: «Это разнообразие – лучший залог развития промышленности посредством взаимодействия различных её отраслей, залог развития и распространения технических знаний и вообще движения вперёд; тогда как специализация – это, наоборот, остановка прогресса».

С его точки зрения: «Земледелие может процветать только рядом с промышленностью. Едва где-нибудь появляется хоть один завод, вокруг него обязательно должны вырасти другие заводы, которые поддерживают и поощряют друг друга своими изобретениями и развиваются параллельно».

При этом Кропоткин прекрасно видел усиление взаимосвязи промышленности и сельского хозяйства, невозможность высокопроизводительного сельскохозяйственного производства без машин, искусственных удобрений, железных дорог, необходимость для промышленности «зажиточного крестьянского населения», способного потреблять её продукцию.

Но тут же писал: «Не в специализации, а в разнообразии занятий, в разнообразии способностей, соединяющихся ради одной общей цели, лежит главная сила экономического прогресса».

Кропоткин вновь и вновь повторял мысль, что после революции в отдельных странах или даже их частях жители восставших регионах должны будут сами выращивать хлеб и другие продукты, производить все необходимые промышленные изделия.[123 - Там же. С. 205—209.]

Принцип децентрализации промышленности лежал в основе представлений Кропоткина о коммунистическом обществе, основу которого составят отдельные мелкие коммуны, заключающие взаимовыгодные соглашения с другими. Об этом он писал в «Речах бунтовщика» в 1890 г. Идеи децентрализации промышленности в виде сохранения множества мелких предприятий наряду с крупными подробнее рассматривались Кропоткиным в работе «Поля, фабрики и мастерские» (1898 г.).

При обосновании принципа децентрализации промышленности Кропоткин вновь допускал типичные для себя ошибки. В первую очередь это абсолютизация современного ему уровня развития сельского хозяйства и промышленности, он не понимал, что прогресс будет продолжаться. И, что, например, после того как производство хлопчатобумажных тканей (а затем и чёрная металлургия) переместится из Англии в страны с большей численностью населения, с более низким уровнем жизни и, соответственно, оплаты труда, в самой Англии не вырастет гигантски безработица и страна не придёт в упадок. Нет, в Англии появятся более современные производства на базе новейших технологий.

Кропоткин постоянно писал о значении разнообразия способностей и занятий, но не замечал, что развитие этого разнообразия основывается на усилении специализации, которая является оборотной стороной разнообразия. Только разнообразие развивается не в рамках отдельной личности, а в рамках всё больших и больших человеческих общностей и эти общности становятся как бы целостной личностью, позволяющей человечеству продвигаться с всё большей скоростью по пути развития способностей, роста производства и потребностей.

Кропоткину также присуще выдёргивание и абсолютизация отдельных сторон экономической и социальной жизни. Конечно же, мелкие предприятия по мере концентрации промышленности и роста числа крупных и сверхкрупных предприятий не исчезают, а только меняются – осваивают новые виды продукции, новые технологии. Но при этом мелкие предприятия кооперируются с крупными, дополняют их. Поэтому в принципе нельзя ставить вопрос: или – или, т.е. или крупные, или мелкие предприятия, те и другие необходимы, каждое имеет свою нишу в общественном производстве.

Прогресс в транспорте и средствах связи опроверг представления Кропоткина о необходимости строительства фабрик и заводов рядом с полями. В этом нет необходимости и нужные для сельского хозяйства машины по вполне приемлемой цене можно привезти в любую точку мира хоть с другого края света.

Но принцип децентрализации Кропоткина, других анархических и коммунистических теоретиков, привёл к концепции автаркии, замкнутости стран, пытавшихся строить коммунизм и, естественно, к замедлению их технологического прогресса.

Кропоткин был уверен в ложности положения политической экономии о том, что «единственным двигателем, заставляющим человека увеличивать свою производительную силу, является узко понятая личная выгода». Для него не было сомнений в том, что эпохи самых великих промышленных открытий и настоящих успехов промышленности всегда были «эпохами, когда люди мечтали о всеобщем счастье и всего менее заботились о личном обогащении», что великие исследователи и изобретатели думали главным образом об освобождении человечества, и если бы Уатт, Стефенсон или Жаккар (изобретатели паровой машины, паровоза и ткацкого станка) могли предвидеть, до какой нужды доведут рабочего результаты их бессонных ночей, они, вероятно, сожгли все свои планы и изломали бы свои модели».[124 - Там же. С. 210.]

Т.е. те капиталисты, которые давали деньги тому же Уатту на оплату патента на изобретение, строили завод для производства паровых машин, заботились «главным образом об освобождении человечества», а не о личной выгоде. Но тот же Уатт, продавший своё изобретение капиталистам, а не отдавший рабочим, всему человечеству ради его освобождения, и ставший благодаря этому состоятельным человеком, конечно же, думал о личной выгоде.

И пусть бы рабочие по-прежнему использовали преимущественно мускульную силу человека в примитивном ремесленном производстве, вручную ткали ткань, использовали бы только достаточно простые водяные и ветровые двигатели, возили грузы на гужевом и водном транспорте, лишь бы капиталисты не получили своих барышей. Пусть бы остановился весь прогресс, никогда бы не был бы механизирован и автоматизирован труд тех же ткачей и кардинальным образом не облегчился бы их труд, как и труд рабочих тысяч и тысяч профессий, лишь бы не получили личной выгоды капиталисты.

Кропоткин пытался доказать полную возможность удовлетворения потребностей людей уже имеющимися средствами производства в промышленности и в сельском хозяйстве. Единственной причиной того, что продовольствия уже не производится вдоволь для всех и труд земледельца не стал настолько производителен, что, работая по пять часов в день, он мог бы накормить всех – это грабёж со стороны землевладельца (арендная плата), государства (налоги) и банкира (проценты по кредитам).

Теоретик анархизма посвятил десятки страниц текста описанию успехов в сельском хозяйстве: в огородничестве (тепличное производство), земледелии (машины, особенно трактора, паровые молотилки и пр.), повышение плодородия почвы и т.д., на основе которых делал вывод, что человечество уже способно производить достаточно для собственного прокормления. Необходима только социальная революция.

К успехам научным, агротехнологическим и техническим в земледелии и скотоводстве, по мнению Кропоткина, оставалось добавить только ликвидацию разделения труда, особенно на труд промышленный и труд сельский, и город бы дал достаточное количество рабочих рук для улучшения пашни, для ухода за скотом и прочих видов работ. Машины и совместный труд сделали бы великое дело, та работа, которую крестьяне выполняют, трудясь от зари до зари из последних сил, стала бы лёгкой и приятной.

Князь-анархист, никогда не пахавший и не сеявший, никогда не косивший, никогда не ухаживавший за скотом, никогда не сидевший за рычагами трактора, не управлявший паровой молотилкой, был уверен: «И все эти работы будут таковы, что заниматься ими сможет всякий, даже если обладает лишь слабыми мускулами и раньше никогда не работал на земле… Нет такого слабого парижанина или захиревшей парижанки, которые бы не могли выучиться в течение нескольких часов (!!! – В.Б.) управлять машиною, отгребать солому или вообще выполнять так или иначе свою долю земледельческого труда». В другом месте, прикидывая, сколько времени каждый человек должен потратить для производства нужного ему количества хлеба, мяса и молока, Кропоткин удовлетворённо выводил: «Мы всё-таки ещё не получим даже 25-ти дней по пяти часов каждый, т.е. просто несколько дней в году, приятно проведённых в деревне, для получения трёх главных продуктов: хлеба, мяса и молока».[125 - Там же. С. 219, 222.]

Нет необходимости говорить о том, что Кропоткин сводил к минимуму потребности людей, о том, что не все «радостно» отправятся на несколько дней в деревню и придётся или отправлять их туда принудительно, или лишать еды и изгонять из коммунистической общины.

Недооценивал Кропоткин и важности знаний, умений, опыта, даже таланта в любом производстве, особенно необходимых в сельском хозяйстве, где урожай зависит от тысяч причин, трудно предвидимых. Он только указывал, что общее распределение работ будут производить те, «кто знает, чего требует земля», а всё остальное сделают «слабый парижанин» и «захиревшая парижанка».

Ещё раз приходится напоминать, что предсказанные Кропоткины успехи в росте производительности труда в сельском хозяйстве (как и в промышленности и науке) действительно были достигнуты. И эти успехи намного превзошли ожидания анархиста. Да только наивысших успехов достигли те народы, которые коммунистических экспериментов не ставили, успехи эти были достигнуты благодаря усилению разделения труда и специализации, и, конечно, обмена, общественной кооперации. И именно «социалистические» страны вывозили в деревню горожан для уборки урожая, заготовки кормов, но делали они это не от хорошей жизни, а по причине общей отсталости «социалистического» производства и почти полного отсутствия личной выгоды у колхозника и рабочего совхозов.

Государство и анархия

Если в работе «Хлеб и Воля» Кропоткин в основном давал характеристику конкретным чертам будущего анархического общества, пытался доказать возможность и даже неизбежность его установления, а также найти элементы коммунизма в современном ему буржуазном обществе, то работа «Современная наука и анархия» носит более общий теоретический характер. В ней теоретик анархизма высказывал свои взгляды на сущность государства, на его роль в жизни общества, на истоки и развитие анархических идей. Он исходил из посыла, что анархизм, как и социализм, как и любое общественное движение, «родился среди народа и он сохранит свою жизненность и творческую силу только до тех пор, пока он будет народным».

С точки зрения Кропоткина, государство в разных формах изначально и во все времена присуще человеческому обществу, которое делится у него на два враждебных течения: «С одной стороны, народ, народные массы вырабатывали в форме обычая множество учреждений, необходимых для того, чтобы сделать жизнь в обществах возможной, – чтобы поддержать мир, улаживать ссоры и оказывать друг другу помощь во всём, что требует соединённых усилий. Родовой быт у дикарей, затем, позднее, сельская община и, ещё позднее, промышленная гильдия и средневековые вольные города – республики вечевого строя, которые положили первые основания международного права, – все эти и многие другие учреждения были выработаны не законодателями, а творческим духом самих народных масс».

С другой стороны, всегда существовали колдуны, маги, оракулы, жрецы, обладавшие первыми знаниями о природе, создававшими различные религиозные культы и обрядности. Они помогали поддерживать единство союзов между племенами. Зачатки знаний были тесно связаны с суевериями, выраженными в обрядностях и культах, все искусства и ремесла произошли от наблюдений природы и суеверий. Все суеверия имели свои мистические формулы, которые были известны только посвящённым и тщательно скрывались от народных масс.

Наряду с этими «первыми представителями науки и религии» имелись знатоки и хранители преданий и старых обычаев, устных законов, выступавшие в качестве посредников при разногласиях.

Были также «временные начальники боевых дружин», владевшие военными секретами и считавшиеся колдунами.

Эта племенная верхушка, по мнению Кропоткина, составила основу государства, власти и подавления большинства: «Эти три категории людей всегда с незапамятных времён составляли между собой тайные общества, чтобы сохранять и передавать следующему поколению… тайны их специальностей; и если иногда они боролись друг с другом, они всегда кончали тем, что приходили к взаимному соглашению. Тогда они сплачивались между собой, вступали в союз и поддерживали друг друга, чтобы господствовать над народом, держать его в повиновении, управлять им – и заставлять его работать на них».

Это противостояние большинства (народа) и меньшинства (государства) Кропоткин видел во всей истории человечества, как и противостояние анархистов и государственников:

«Очевидно, что анархизм представляет собой первое из этих двух течений – то есть творческую созидательную силу самого народа, выработывавшего учреждения обычного права, чтобы лучше защититься от желающего господствовать над ним меньшинства. Именно силою народного творчества и народной созидательной деятельности, опирающейся на всю мощь современной науки и техники, анархизм и стремится теперь выработать учреждения, необходимые для обеспечения свободного развития общества, – в противоположность тем, кто возлагает надежду на законодательство, выработанное правительством, состоящим из меньшинства и захватившим власть над народными массами при помощи суровой жестокой дисциплины.

В этом смысле анархисты и государственники существовали во все времена истории».

Для Кропоткина история представлялась борьбой двух начал – народного и государственного. В ходе истории даже самые лучшие учреждения, которые были «выработаны первоначально для поддержания равенства, мира и взаимной помощи» устаревали и теряли первоначальное значение, подпадали под власть «властолюбивого меньшинства» и становились препятствием для развития общества. Тогда отдельные личности восставали против устаревшего учреждения. Но одни из них стремились изменить его в интересах всех, «и в особенности низвергнуть чуждую ему власть» (анархисты), другие же личности «стремились освободиться от того или иного общественного установления (род, сельская коммуна, гильдия и т.д.) исключительно для того, чтобы стать вне этого учреждения и над ним, – чтобы господствовать над другими членами общества и обогащаться на их счёт».

Точно также Кропоткин делил на «государственников» и «анархистов» революционеров всех эпох: «всегда существовали якобинцы и анархисты между реформаторами и революционерами». Он также выделял массовые народные движения, по его мнению, носившие анархический характер – раннее христианство, анабаптисты XVI в.

Кропоткин заключал, что анархизм родился из критического и революционного протеста, как и весь социализм вообще. Только некоторые социалисты, «дойдя до отрицания капитала и общественного строя, основанного на порабощении труда капиталом, остановились на этом» и не выступили против государства и «его главных оплотов: централизации власти, закона (составленного всегда меньшинством и в пользу меньшинства) и суда, созданных главным образом ради защиты власти и капитала».

Анархизм же «поднимает свою святотатственную руку не только против капитала, но также против его оплотов: государства, централизации и установленных государством законов и суда».[126 - Там же. С. 244—249.]

В данном случае Кропоткин демонстрировал абсолютно неисторический подход к проблемам развития общества и возникновения государства. Он в очередной раз недооценивал роль и значение управляющей функции, которая в той или иной форме присутствует в живой природе на всех уровнях, начиная с самых простейших организмов и их сообществ. Особую важность управляющая функция приобретает по мере развития живой природы, усложнения организмов и их объединений.

Функции жрецов, заклинателей, хранителей первых знаний о природе, обычаев, устных законов, военных предводителей, родовых старейшин, а потом племенных вождей заключаются как раз в организации жизни человеческих сообществ на ранней, родо-племенной, догосударственной стадии человечества. От качества функционирования этой первоначальной управляющей структуры в системе общества, т.е. от знаний, умений, силы, подготовленности представителей этой структуры зависело процветание человеческих сообществ, а часто само их выживание. Государство появляется тогда, когда, в связи с ростом численности и плотности населения, усложнения социальной организации, учащения конфликтов внутри первобытных сообществ и между ними, прежние формы организации, в том числе управления, перестали соответствовать потребностям выживания и развития конкретных сообществ. Лучшее обеспечение представителей управляющей структуры, их особое и привилегированное положение объясняется важностью выполняемых функций, большими затратами умственной энергии, а на ранней стадии и физической, способствует лучшему выполнению обязанностей. Конечно, со временем, и достаточно рано, появляются злоупотребления своим положением, чрезмерное обогащение, насилие и т. д. Но эти явления не перечёркивают исключительной важности управленческой (и защитной, тесно связанной с ней) функции.[127 - См. подробнее: Болоцких В. Н. Анархия и коммунизм: теория и жизнь.]

Обычное право не противостояло государственному праву, а предшествовало ему, а затем сосуществовало наряду с ним. Обычное право в той или иной степени сохраняется в настоящее время в слаборазвитых странах, степень распространённости норм обычного права среди населения той или иной страны может служить индикатором уровня экономического, политического, социального и культурного развития страны и народа.

Управленческие функции в развитом обществе выполняют не только государственные институты, но и негосударственные, неформальные объединения – экономические, социальные, культурные, благотворительные и пр., которые и называются «гражданским обществом». Государство и гражданское общество не исключают друг друга, не противостоят как антагонисты, а взаимодействуют в разной форме и с разной степенью успешности в зависимости от исторических условий, зрелости общества и личностей, его составляющих.

Поэтому надо ставить задачу выстраивания наилучшего соотношения между обществом и государством как его частью, определения достаточности материального обеспечения представителей управляющей структуры («соотношение цены и качества» услуг по управлению), необходимости и характера их льгот.

Кропоткин чётко проводил мысль об изначальном существовании институтов власти в обществе и противостоянии анархистов и государственников, но, с другой стороны, допускал периоды истории, в течение которых не то государства не было совсем, не то оно было какое-то не такое. Анархист прямо писал, что «для нашей европейской цивилизации (цивилизации последних пятнадцати столетий, к которой мы принадлежим) государство есть форма общественной жизни, которая развилась только в XVI столетии, – и это произошло под влиянием целого ряда причин» и что «раньше этой эпохи, после падения Римской империи, государство в его римской форме не существовало» и что «современное государство образовалось только на развалинах средневековых городов».

Это «современное государство» Кропоткин характеризовал следующим образом: «Государство как политическая и военная власть, а также современный государственный суд, церковь и капитализм являются в наших глазах учреждениями, которые невозможно отделить одно от другого. В истории эти четыре учреждения развивались, поддерживая и укрепляя друг друга.