Монархи-долгожители

По преданию, первый урок любви Людовику преподала 42-летняя камеристка королевы, мадам де Бове. С тех пор юноша, охваченный любовной лихорадкой, отправлялся каждую ночь на завоевание очаровательных фрейлин. Узнав о его ночных визитах, бдительная мадам де Навай, под надзором которой находились девушки, приказала замуровать потайной ход, которым он пробирался в их опочивальни, но юный король не стерпел вмешательства в свои любовные дела. Его новыми объектами стали дочь садовника и племянница Мазарини Олимпия. Особые знаки внимания последней из них, оказываемые Людовиком на виду у всего двора, даже породили слух о том, что она станет королевой Франции. И тогда Анна Австрийская, которая до этого терпеливо относилась к проказам сына, не на шутку рассердилась. Юной Олимпии было приказано удалиться из Парижа.

К 1658 году частые ночные похождения короля, истощая силы его неокрепшего организма, стали даже сказываться на здоровье. К тому же в июне он заболел тяжелейшей лихорадкой. 29 июня его состояние ухудшилось настолько, что пришлось послать за священником. Придя в себя после жара, Людовик увидел у своей постели семнадцатилетнюю Марию Манчини, еще одну племянницу кардинала, глаза которой были полны слез. В отличие от

Олимпии, она была некрасива: чернявая, с желтым цветом лица и большим ртом. Но в ее огромных темных глазах светилась такая любовь к нему, что король не смог остаться равнодушным к чувству девушки. После своего выздоровления он пригласил Марию в Фонтенбло, где в течение нескольких недель они совершали вместе увеселительные прогулки по воде в сопровождении музыкантов. Людовик провозгласил ее королевой всех развлечений.

По возвращении в Париж Мария была на седьмом небе от счастья. «Я обнаружила тогда, – писала она в своих «Мемуарах», – что король не питает ко мне враждебных чувств, ибо умела уже распознать тот красноречивый язык, что говорит яснее всяких красивых слов. Придворные, которые всегда шпионят за королями, догадались, как и я, о любви Его Величества ко мне, демонстрируя это даже с излишней назойливостью и оказывая самые невероятные знаки внимания». Вскоре Людовик признался девушке в любви, назвал ее своей невестой, и с тех пор они стали неразлучны.

Его чувство к Марии было доселе неизведанным и таким крепким, что все былые любовные похождения казались ему пустым ребячеством. Как ни парадоксально, но королю, с легкостью побеждавшему любую понравившуюся женщину, теперь приходилось прилагать немало усилий, чтобы заслужить и удержать любовь итальянской дурнушки. Под влиянием этой образованной девушки, которая, по словам мадам де Лафайет, отличалась «необыкновенным умом» и знала наизусть множество стихов, не любивший книги Людовик начал много читать. Он прочел Гомера, Петрарку, Вергилия, страстно увлекся искусством и открыл для себя новый мир, о существовании которого даже не подозревал, пока находился под опекой своих учителей. Стыдясь своего невежества по сравнению с ней, Людовик совершенствовал свои познания во французском языке и начал изучать итальянский. Но самым главным было то, что Марии удалось не только преобразить духовный мир короля, но и внушить ему мысль о величии его предназначения. Один из современников, Амедей Рене, писал, что именно она «пробудила в Людовике XIV дремавшую гордость; она часто беседовала с ним о славе и превозносила счастливую возможность повелевать. Будь то тщеславие или расчет, но она желала, чтобы ее герой вел себя, как подобает венценосной особе». Таким образом, можно с полной уверенностью сказать, что «короля-солнце» породила любовь. Хотя это лучезарное прозвище закрепится за ним гораздо позже, но сама идея «королевского солнца» укрепилась в его сознании во многом благодаря Марии Манчини.

В то время как Людовик грезил «о сладких объятиях» итальянки, которая день ото дня все больше расцветала и хорошела в лучах его любви, королева и кардинал полным ходом вели переговоры о его бракосочетании с испанской инфантой. Им приходилось использовать все свое влияние на короля, чтобы он, как монарх, руководствовался прежде всего не чувствами, а интересами вверенной ему страны. Чтобы сломить упорство короля, настаивающего на своем «неподобающем» браке с Марией, Мазарини заклинал его расстаться с возлюбленной «в интересах Вашей славы, Вашего счастья, во благо Господа, во благо Вашего королевства». Но Людовик не слушал никаких доводов. Тогда кардинал встретился с племянницей. Он долго убеждал ее в том, что страсть Людовика к ней может иметь самые роковые последствия для королевства, и уговаривал расстаться с ним. В конце концов Мария, как человек умный и сведущий в делах политики, вынуждена была согласиться с кардиналом. Она написала дядюшке письмо, в котором отказывалась от дальнейших отношений с королем.

Эта новость повергла Людовика в полное отчаяние. Он не мог смириться с потерей Марии, слал ей умоляющие письма, подарки, но не получил от нее в ответ ни одной весточки. Тогда король подписал мирный договор с Испанией и дал согласие на брак с Марией Терезией. Королевскую свадьбу сыграли дважды: 3 июня 1660 года – в Фуэнтерабиа, на испанской территории, и 9 июня – в Сен-Жан-де-Лиз, на территории Франции. А 26 августа состоялся торжественный въезд новобрачных в Париж. В этот день, когда праздничные колокола гремели по всему королевству, Мария заливалась горючими слезами в маленьком городке Бруаже. Позже она написала в своих «Мемуарах»: «Я не могла думать, что дорогой ценой заплатила за мир, которому все так радовались, и никто не помнил, что король вряд ли женился бы на инфанте, если бы я не принесла себя в жертву…»

Мария Терезия отличалась на редкость спокойным нравом. Она не любила шумные увеселения, предпочитая им тихое уединение за чтением испанских книг. Она могла иногда всю ночь терпеливо ждать загулявшего мужа. А когда под утро или на следующий день забрасывала Людовика вопросами, то он в ответ только галантно целовал ей руки и ссылался на дела государственной важности. Каждую ночь он старался наведаться в спальню жены, чтобы соблюсти приличия. Его первое серьезное чувство к Марии Манчини было разбито, но жизнь продолжалась, и в ней было немало красавиц, способных и желающих его утешить. Так что любовная лихорадка, охватившая короля в юности, постепенно приняла хронический характер, и фаворитки, сменяя одна другую, на какое-то время завладевали его сердцем, оставляя при этом разум и душу свободными. Со временем он научился отмерять границы влияния своих любовниц, не позволяя им ни в коем случае вмешиваться в дела королевства. Впоследствии Людовик XIV писал: «Давая волю своему сердцу, мы должны твердо держать под контролем свой разум, проводить четкую грань между нежностью любовника и решениями монарха, не допускать, чтобы возлюбленная вмешивалась в государственные дела и высказывалась о людях, которые нам служат». Надо отдать королю должное, он действительно никогда не отступал от этого принципа, выработанного на собственном опыте.

«Государство – это Я!»

Эта фраза, которую приписывают Людовику XIV, давно стала крылатой. Долгое время в этих словах усматривали лишь образец эгоцентризма, монаршего самомнения и вседозволенности. В действительности же она была адресована парламентариям и звучала так: «Напрасно вы думаете, что государство – это вы, нет, государство – это я!» Слова Людовика XIV очень точно выражали суть абсолютной монархии, воцарившейся в стране во время его правления. И она состояла отнюдь не в монополии короля на власть, а в укреплении ее в тех областях политики, где еще недавно (стоит вспомнить события Фронды) она ставилась под сомнение. Поэтому все корпоративные органы, в том числе парламенты, при Людовике XIV по-прежнему участвовали в управлении страной, но были решительно отстранены от рассмотрения вопросов, традиционно составлявших их прерогативу. Король в этом процессе выступал лишь в роли собирателя прежних королевских полномочий, а не претендовал на новые. Кроме того, беря на себя функции по координации работы Государственного совета, департаментов и государственных секретарей, по принятию решений и по улаживанию споров между ними, он еще и публично признавал свой королевский долг перед государством и свою личную ответственность за действия правительства. Введя прямое правление монарха, Людовик XIV на протяжении 54 лет самостоятельного управления страной оставался лояльным к назначенным им министрам. За все эти годы он только шесть раз не был согласен с большинством совета министров.

Собственная внутриполитическая «программа» короля, по существу, сводилась к идее всемерного укрепления монархической власти. Ель управленческий аппарат состоял из шести министров, канцлера, генерального контролера финансов и четырех государственных секретарей. В подчинении у них находилось 34 интенданта, которые были наделены обширными полномочиями на местах (в провинциях) и осуществляли выгодную для государства политику. При такой системе перед молодым энергичным монархом открывалось практически безграничное поле деятельности.

Все началось с кончины некоронованного правителя Франции – Мазарини. Он ушел из жизни в ночь на 9 марта 1661 года, немного не дожив до шестидесяти лет. Кардинал завещал своим наследникам необъятное по тогдашним меркам состояние – 35 миллионов ливров, нажитое весьма сомнительными способами. Но гораздо большим было его политическое наследие, оставленное Людовику XIV. По сути, именно он заложил и укрепил фундамент французского абсолютизма, обеспечил гегемонию Франции на континенте, сделав ее гарантом европейского равновесия. По меткому выражению Александра Дюма, «Мазарини оставил народу Франции мир, своей семье – богатство, а королю – королевство, в котором уже не было оппозиции – ни парламентской, ни церковной, ни феодальной».

Людовик XIV не только не преминул воспользоваться наследием своего воспитателя и премьера, но подготовился к самостоятельному исполнению своих королевских обязанностей. Уже на следующий день он созвал Государственный совет. Появившись в парламенте, молодой король заявил: «Я пригласил вас сюда вместе с моими министрами и государственными секретарями, чтобы сказать вам, что до сих пор я был доволен тем, как кардинал вел мои дела; но теперь пришло время взять их в свои руки. Вы будете помогать мне советом, если я вас об этом попрошу». Он запретил канцлеру скреплять печатью какие-либо документы без своего приказа, а государственным секретарям – отправлять послания без его согласия. Далее король сказал: «Положение меняется, в управлении моим государством, моими финансами и во внешней политике я буду придерживаться иных принципов, чем покойный кардинал. Вы знаете, чего я хочу; теперь от вас зависит исполнять мои желания». Комментируя это выступление, кардинал де Рец, ярый противник Мазарини, писал, что ему показалось, что «за плечом юного короля виднелась хитрая и насмешливая физиономия» его покойного премьера, по наущению которого и действовал король. Действительно, как стало известно историкам, именно Мазарини почти «приказал» Людовику XIV после его смерти взять бразды правления в свои руки.

Решение короля вызвало молчаливое изумление среди придворных и отчаяние и недоверие у тех, кто считал себя кандидатом на вакантный пост премьер-министра. Ведь, как писала мадам де Лафайет, смерть Мазарини «давала большие надежды тем, кто мог претендовать на должность первого министра; они открыто полагали, что король, который пришел к власти, позволит им целиком распоряжаться как делами, касающимися его государства, так и делами, касающимися его особы, предавшись министру и не пожелав вмешиваться не только в дела общественные, но и в частные дела. Нельзя было уместить в своем воображении, что человек может быть столь непохожим на самого себя и что после того, как власть короля всегда находилась в руках первого министра, он захотел бы сразу взять обратно и королевскую власть, и функции премьер-министра».

Не назначив вопреки всеобщему ожиданию первого министра, Людовик XIV хотел перед всем миром подчеркнуть намерение самому использовать при решении государственно-политических дел принадлежащую короне власть. Можно сказать, он сам стал своим премьером. Одним из первых нововведений короля стала реорганизация Королевского совета, закончившаяся в сентябре 1661 года. Она была проведена, чтобы устранить из большой политики силы, которые во времена Фронды являлись серьезной проблемой для короны. В частности, в работе отдела совета по делам правления больше не участвовали представители высшего дворянства, и проводился он только под непосредственным руководством короля.

Порядок своего единоличного правления Людовик XIV успел установить до 20 апреля – даты отъезда двора в Фонтенбло. Каждый придворный узнал о той роли, которая была ему предназначена. При этом король продемонстрировал незаурядное умение правильно выбирать министров и советников, что позволило ему не просто управлять страной, но и удерживать ее в периоды кризисов на позициях одного из самых могущественных европейских государств. По словам герцога де Сен-Симона, «его министры и посланники были тогда самыми искусными в Европе, генералы – великими полководцами, их помощники – выдающимися военачальниками». В первой половине правления Людовика XIV блеску его царствования во многом способствовали генеральный контролер финансов Жан Батист Кольбер, военный министр Лувуа, военный инженер Вобан, талантливые полководцы – Конде, Тюренн, Тесе, Вандом и другие. Поставив их на государственные посты, король тем самым возвеличил и укрепил как могущество государства, так и собственное положение, проявив при этом, по мнению английского историка Томаса Маколея, сразу «два таланта, необходимых государю: хорошо выбирать сподвижников и приписывать себе львиную долю их заслуг».

Жана Батиста Кольбера рекомендовал Людовику XIV еще Мазарини, у которого тот управлял его частным имуществом. Короля подкупила его относительная скромность, а также честность, которую он выказал буквально на следующий день после смерти кардинала. Кольбер сообщил ему о том, что Мазарини зарыл в разных местах до 15 миллионов наличными, не указав эту сумму в завещании. Из этого Жан Батист сделал вывод о намерении Мазарини предоставить эти деньги казне, сундуки которой в то время были пусты. Несомненно, финансист проявил верность своему новому господину, сообщив ему об оставленном богатстве, а не присвоив его себе. И Людовик оценил ее по достоинству, назначив Кольбера главой финансового управления страны. Вскоре Кольбер стал центральной фигурой правительства, его по праву считают одним из лучших администраторов и политиков в мировой истории. Он прекрасно умел, учитывая стремление короля самому править страной, поддерживать в нем убежденность в том, что все важные решения тот принимает единолично. При этом главный финансист не боялся оставаться в тени своего венценосного господина: он служил ему с такой преданностью, с какой собака служит своему хозяину, и питал к нему любовь, граничившую с обожанием.

Занимая один из самых высоких постов при дворе, Кольбер, конечно же, не мог не участвовать в придворных интригах. Он вел нескончаемую «тихую» войну то со своим предшественником, обер-интендантом финансов Никола Фуке, то с военным министром Лувуа. В большинстве случаев победа в этой борьбе оставалась на его стороне, и он неуклонно шел к осуществлению намеченных им трех целей: приведению в порядок финансов страны, поднятию французского земледелия и развитию торговли и промышленности.

Благодаря Кольберу во Франции была введена строгая отчетность в поступлении и расходовании государственных доходов, привлечены к уплате земельного налога все незаконно уклонявшиеся от него, увеличены налоги на предметы роскоши, за счет чего наполнялась королевская казна. Чтобы сократить постоянный разрыв между государственными доходами и расходами, он серьезно занимался сокращением долгов и оздоровлением бюджета за счет развития производительных сил страны в сфере земледелия, торговли и промышленности. Он покровительствовал различным торгово-морским компаниям, основывал государственные мануфактуры, организовывал колонизацию земель.

Для активизации внутренней торговли Кольбер приказал проложить дороги и уничтожил таможни между отдельными провинциями. Он обеспечил создание большого торгового и морского флота, способного соперничать с английским и голландским, основал Ост-Индскую и Вест-Индскую торговые компании, а в Америке, в нижнем течении Миссисипи, при нем была основана французская колония, названная в честь короля Луизиадой. Немало внимания главный финансист Людовика XIV уделял и развитию искусства и науки: снаряжал исследовательские экспедиции, приумножал фонды королевской библиотеки и ботанического сада, основал Академию наук, Академию пластического искусства и музыки и другие. Фактически этот талантливый и энергичный человек управлял всеми сферами жизни страны, кроме военной и внешней политики.

Все меры, предпринимаемые Кольбером в течение тех 18 лет, когда он занимал пост министра финансов, приносили государству громадные доходы. Но беспрестанные разрушительные войны, которые вел Людовик XIV, а также непомерные расходы на содержание его двора и строительство дворца в Версале уничтожили большинство достижений выдающегося финансиста. Чтобы наполнить королевские сундуки казной, ему приходилось снова и снова поднимать налоги, вызывая тем самым недовольство масс, которое фокусировалось на его персоне. Да и сам король в конце концов перестал благоволить к своему министру, так что последние годы жизни стали для Кольбера были нелегкими – его блестящая карьера разрушилась, его «тихая» война с Лувуа закончилась поражением.

Кольбер стал распоряжаться финансовым хозяйством Франции с 1665 года. До этого финансами страны занимался еще один ставленник Мазарини – Никола Фуке, не менее блестящий финансист того времени, человек умный и честолюбивый. Возможно, он так и продолжал бы исполнять свои обязанности, если бы не перешел дорогу сразу двоим – королю и Кольберу. Фуке, пользовавшийся доверием не только у банкиров Франции, но и других стран Европы, имел поистине сверхъестественные способности получать огромные кредиты. Его возможности по добыванию денег казались неисчерпаемыми. Словно фокусник, он с легкостью затыкал одну дыру в государственном бюджете за другой. К примеру, только на первые шесть месяцев 1661 года казне потребовалась огромная по тем временам сумма в 20 миллионов ливров, и Фуке сумел ее раздобыть.

В начале единоличного правления Людовика XIV положение суперинтенданта Фуке казалось весьма прочным. Король не только доверял ему свою казну, но и поручал ряд сложных дипломатических переговоров, в частности по достижению соглашения о женитьбе короля Карла II на португальской принцессе, по решению вопроса о продаже англичанами Дюнкерка Франции. Все было бы хорошо, если бы не безграничная страсть Фуке… к прекрасному. По словам историка Жоржа Ленотра, «он собирал роскошную мебель, редчайшие ткани, прославленные картины, знаменитые античные мраморы» и не просто коллекционировал всю эту красоту, но и гениально умел ошеломить ею. Именно таким, поражающим самое смелое воображение, стал его дворец в Во с несравненным по красоте и масштабам парком. В один из жарких августовских дней 1661 года сказочное поместье посетил король со своей свитой. Фуке встретил гостей с необычайной пышностью. Достаточно сказать, что, когда их кареты ехали по центральной аллее парка, по обеим сторонам ее сто фонтанов различной высоты образовали две прохладные водяные стены. Для ужина, поражавшего гастрономической роскошью и обошедшегося Фуке в непостижимую сумму – 120 тысяч ливров, было накрыто 80 столов, сервированных 500 дюжинами серебряных тарелок и 36 дюжинами блюд. А на стол Людовика XIV был поставлен сервиз из массивного золота. Но вместо восхищения он вызвал только раздражение королевской семьи, ведь ее собственная золотая посуда была переплавлена для оплаты расходов на Тридцатилетнюю войну. Потом было дано представление в зеленом театре, а после него устроен фантастический фейерверк.

Уезжая из Во, Людовик XIV холодно поблагодарил хозяина и сказал лишь: «Ждите от меня известий». Видимо, уже тогда Фуке понял, как был неосторожен в демонстрации своего богатства. Он не учел, что его желание произвести на короля благоприятное впечатление только усилило в том чувство ревности и враждебности. Ведь король сам желал создать новый стиль, новую архитектуру и новую моду, которые были бы примером для других, а его подданный его опередил. К тому же на фоне роскоши поместья в Во стала очевидна относительная «бедность» королевского дворца. Неслучайно, описывая великолепие особняка суперинтенданта, Кольбер подчеркивал: «Все эти здания, мебель, серебро и другие украшения были предназначены для каких-то финансистов и откупщиков, на это тратили немыслимые деньги, в то время как здания Его Величества часто ремонтировались с запозданием из-за нехватки средств, королевские дома почти не имели обстановки и для спальни короля не нашлось даже пары серебряных подставок под поленья». Тем самым Фуке как будто осмелился поставить себя выше монарха.

Кроме того, суперинтендант позволил себе вторгнуться в святая святых – интимную жизнь короля. Он предложил его фаворитке Луизе де Лавальер 200 тысяч франков за политическое влияние на Людовика. Но оскорбленная девушка категорически отказалась. Тогда Фуке, рассыпаясь в любезностях, стал говорить с ней о бесчисленных и неоценимых достоинствах ее венценосного возлюбленного, чем вызвал слепую и жесткую ревность у короля. Еще одной роковой ошибкой суперинтенданта стала продажа господину д’Арле должности генерального прокурора парижского парламента. Это делало его почти неуязвимым для системы правосудия, но только не для гнева короля. Оказывается, Людовик XIV уже давно собирал на Фуке компромат: «Недолго я находился в неведении его недобросовестности. Он не мог остановиться и продолжал свои непомерные расходы, строил укрепления, украшал дворцы, интриговал, передавал своим друзьям важные должности, покупаемые на мои средства, – и все это в надежде вскоре стать суверенным правителем государства». Последнее обстоятельство особенно важно: оказывается, король опасался, что его самый близкий подданный может замахнуться на его трон.

В сентябре 1661 года Фуке был арестован, о чем Людовик XIV тут же сообщил нескольким знатным вельможам: «Господа, я велел арестовать суперинтенданта. Наступило время, когда я сам стал заниматься своими делами. Я решил арестовать его четыре месяца назад. Если я откладывал исполнение этого намерения до сегодняшнего дня, то лишь для того, чтобы нанести удар в такой момент, когда он сочтет себя наиболее почитаемым как государством, так и собственными друзьями». Придворные с ужасом вдруг увидели истинный характер монарха, в котором смешались скрытность, злопамятность и зависть, и долго потом помнили этот наглядный урок, который преподал им «король-солнце». Однако, им, как и суду, пришлось признать, что многие обвинения против Фуке, который нередко путал государственную казну со своей собственной, были абсолютно справедливы. Ему был вынесен жестокий приговор – изгнание. Узнав о нем, король гневно сказал: «Если бы его приговорили к смерти, я позволил бы ему умереть». Людовик не мог допустить изгнания из страны человека, который знал слишком много «секретов государства», и поэтому заменил его пожизненным заключением. Остаток своей жизни Фуке пришлось провести вдали от своего сказочного поместья, в мрачной тюрьме маленького городка Пиньероля. Многие историки сегодня убеждены, что именно суперинтендант Людовика XIV был тем самым загадочным узником в «железной маске», о котором на протяжении трех столетий было сложено множество легенд.

После истории с Фуке уже никто из придворных не рисковал открыто соперничать с королем. Они воочию убедились в том, что Людовик XIV способен взять все бразды правления в свои руки и действовать быстро и энергично. Тем не менее королю все же приходилось сталкиваться с самоуправством некоторых министров, особенно военного, маркиза Франсуа Мишеля ле Телье де Лавуа, инициативность которого не всегда совпадала с пожеланиями Людовика. Будучи достаточно квалифицированным военным специалистом, он в то же время в качестве одной из основных мер при проведении внешнеполитических акций считал жестокость. Поэтому он часто настаивал на проведении репрессий на завоеванных землях. Именно по его приказу французскими солдатами был сожжен германский Пфальц, такую же участь он уготовил и Триру. Но король дважды решительно воспрепятствовал ему в этом. Не смирившись с отказом, Лувуа решил поставить его перед свершившимся фактом, сказав, что приказ об уничтожении города уже отдан. Разгневанный Людовик с каминными щипцами в руках бросился на него и под страхом смерти потребовал немедленно остановить кровавую расправу.

Вместе с тем король хорошо понимал, что талантливый Лувуа немало способствовал престижу французского государства на международной арене, ценил его как человека, который реформировал французскую армию. Ведь это именно он с одобрения Людовика XIV ввел рекрутские наборы солдат, создав тем самым постоянную армию, численность которой в военное время достигала 500 тысяч человек – непревзойденный по тем временам показатель в Европе. В ней царила образцовая дисциплина, новобранцы систематически обучались, а каждый полк имел свое, особое обмундирование. По инициативе Лувуа использовавшаяся до того на вооружении пика была заменена штыком, привинченным к ружью, построены казармы для постоянного проживания солдат, провиантские магазины и госпитали, учреждены корпус инженеров и несколько артиллерийских училищ. А еще при нем по проекту талантливого инженера Вобана было возведено более 300 (!) сухопутных и морских крепостей, проводились каналы, сооружались плотины. Но, несмотря на все эти достижения, Людовик к концу 1680-х годов накопил немало поводов для недовольства своевольным министром. По словам Сен-Симона, в тот самый день, когда пятидесятилетний Лувуа скоропостижно скончался, король велел приготовить приказ о его аресте и заточении в Бастилию.

Существенные изменения при Людовике XIV претерпело и управление провинциями. Король лишил там властной базы губернаторов – традиционных представителей короны, принадлежавших к высшему дворянству. Теперь они могли только с согласия короля ездить в управляемые ими области, а многие их обязанности были переданы королевским интендантам, которые сыграли неоценимую роль в концентрации власти и усилении авторитета короля в провинциях.

Абсолютную власть государя и полное подчинение ему подданных Людовик XIV считал чуть ли не Божьей заповедью. Он говорил: «Во всем христианском учении нет более четко установленного принципа, чем беспрекословное повиновение подданных тем, кто над ними поставлен». Но, требуя повиновения и должного исполнения своих обязанностей от других, Людовик XIV был достаточно требователен и к самому себе. Свое «королевское ремесло» он исполнял добросовестно. В его представлении оно было связано с постоянным трудом, с необходимостью церемониальной дисциплины, сдержанности в публичном проявлении чувств, строгого самоконтроля.

Даже развлечения его были во многом государственным делом, их пышность поддерживала престиж французской монархии в Европе. Обычно в определенные дни недели неукоснительно проходили регулярные заседания различных секций Королевского совета. Лишь к концу правления Людовика XIV ритм этих заседаний замедлился, и он стал бывать на них все реже и реже. Но даже когда участие короля в государственных делах было минимальным, как в случаях с решением специфических экономических вопросов, главный финансист страны Кольбер всегда подчеркивал личную его заинтересованность в этих вопросах. И подданные воспринимали это как возвращение к нормальному правлению после полувекового засилья первых министров и фаворитов. Так что самостоятельное правление Людовика XIV в целом воспринималось современниками с одобрением.

«Я слишком любил войну»

Если во внутренней политике страны Людовик XIV опирался на министров и советников и согласовывал с ними принимаемые решения, то во внешней политике вся ответственность за курс государства лежала только на нем. Это, впрочем, не исключало того, что время от времени тот или иной министр начинал играть очень большую роль в процессе регулирования международных отношений.

В годы правления Людовика XIV эта политика носила по преимуществу экспансионистский характер. Король нередко предпринимал военное вторжение на территории соседних государств без какой-либо правовой базы. Поэтому во второй половине XVII и начале XVIII века Франция почти непрерывно находилась в состоянии войны.

Первым военным конфликтом, в который он вверг страну, стала борьба за Испанские Нидерланды (1660 – начало 1680-х гг.). После женитьбы на испанской инфанте Марии Терезии, ссылаясь на каноны деволюционного (наследственного) права, Людовик XIV предъявил претензии на испанское наследство своей жены. Дело в том, что в их брачном договоре указывалось, что Мария должна будет отказаться от территориальных претензий, если получит значительное приданое. А поскольку таковое отсутствовало, то Людовик XIV решил добиться справедливости силой. В 1667 году он отправил в Нидерланды (Соединенные провинции) свои войска, которые в мае того же года заняли часть Фландрии и Геннегау, а в феврале 1668-го оккупировали Франш-Конте. Людовик сам участвовал в во всех тяготах этого военного похода, ведя при этом жизнь солдата. Согласно Аахенскому миру, подписанному в мае того же года, Франция сохранила за собой 11 городов во Фландрии, в том числе Лилль, но вынуждена была вернуть Испании Франш-Конте.

Однако постоянные столкновения между Соединенными провинциями и Францией продолжались. Так, в 1672 году Людовик XIV со своим войском перешел через Рейн и в течение шести недель захватил половину провинций, после чего с триумфом вернулся в Париж. В 1674 году король направил на территорию Соединенных провинций уже три большие армии: с одной из них он лично вновь занял Франш-Конте, другая, под командой принца Конде, победила при Сенефе, а третья – во главе с Тюренном – опустошила Пфальц. В 1676 году король с новыми силами явился в Нидерланды и завоевал ряд городов. В результате этих походов вся страна между Сааром, Мозелем и Рейном была превращена в пустыню. Только вследствие неприязненных действий со стороны Англии он в 1678 году заключил Нимвегенский мир, по которому за Францией были закреплены большие приобретения в Нидерландах и весь Франш-Конте.

Помимо территориального расширения, одним из результатов этой войны стало усиление могущества Франции на континенте. Это насторожило не только ближайших ее соседей – Испанию и Нидерланды, но и другие европейские страны. Пытаясь остановить дальнейшую экспансию Франции в Западной Европе, ряд государств (Испания, Нидерланды, Швеция, Бавария, Пфальц, Саксония и Священная Римская империя) заключили в 1686 году союз, получивший название Аугсбургской лиги. В 1689 году к ней присоединилась и Англия. На протяжении 1688–1697 годов Лига вела с Францией войну за так называемое Пфальцское наследство, вошедшую в историю под названием Девятилетней войны. Поводом для нее послужили притязания на Пфальц, предъявленные Людовиком XIV от имени своей невестки Елизаветы Шарлоты Орлеанской, состоявшей в родстве с умершим незадолго перед тем курфюстом Карлом Людвигом. Заключив союз с курфюстом кельнским Карлом Эгоном, французский король приказал своим войскам занять Бонн и напасть на Пфальц, Баден, Вюртемберг и Трир. В начале 1689 года они опустошили весь Нижний Пфальц. Но, несмотря на все эти победы, Людовик XIV был не готов к длительным военным действиям против европейской коалиции. Перед лицом изменений в европейской расстановке сил он лишь хотел превентивным ударом добиться долговечного владения предоставленными ему на 20 лет областями из пфальцского наследства. Однако он недооценил решимость европейских государств, которые 28 мая 1692 года почти полностью уничтожили французский флот.

Эта война принесла Франции большие трудности, поскольку по времени совпала с усиливавшимися в стране экономической депрессией и демографическим кризисом, вызванными катастрофическим неурожаем 1693 года. Потери населения из-за, так называемого кризиса пропитания были огромными. Сразу после начала войны дефицит французского государственного бюджета значительно увеличился и достиг к моменту ее окончания огромной цифры – 138 миллионов ливров. Страна была истощена и стала практически неплатежеспособной. Учитывая исключительно высокую цену этой долгой войны, Людовик XIV не только прилагал усилия к скорейшему заключению мира, но и впервые решился пойти на значительные уступки. По мирному договору 1697 года, подписанному в Рисвике, он отказался от большей части территорий, в частности, уступил герцогство Лотарингское сыну Карла V Леопольду и реституировал места в Южных Нидерландах и Люксембурге за Испанией, но все же сохранил за Францией Страсбург и другие земли в Эльзасе. В условиях создавшегося к тому времени баланса сил в Западной и Центральной Европе Людовик XIV вынужден был считаться с тем, что внешнеполитическое влияние Франции уменьшается, а также учитывать в своих политических амбициях экономические и социальные нужды страны.

Но, не успев почувствовать облегчения после окончания одной войны, всего через пять лет Франция оказалась на пороге новой, самой длительной и тяжелой из всех войн, что велись Людовиком XIV. В результате ее все признаки улучшения финансово-экономической ситуации в стране были сведены на нет. Новая война за Испанское наследство, которая длилась с 1701-го по 1714 год, стала неизбежной после кончины в ноябре 1700 года испанского короля Карла II, бывшего шурином Людовика XIV. Но еще задолго до этой смерти, наблюдая за агонией монарха, европейские правители начали делить богатый «испанский пирог». Венские Габсбурги надеялись, что именно их представитель станет полным наследником королевства, а Англия и Франция предполагали, что произойдет его раздел. Карл II ненавидел Людовика XIV, но и австрийцев не жаловал. Чтобы никого из претендентов «не обидеть», он еще в 1698 году сделал наследником своего внучатого племянника Иосифа Фердинанда, сына Баварского курфюста, который не был ни Габсбургом, ни Бурбоном. Но в феврале следующего года тот неожиданно умер. В числе претендентов остались только двое: эрцгерцог Карл Габсбург, племянник короля Испании, и Филипп де Бурбон, герцог Анжуйский, двоюродный внук Людовика XIV.

После смерти баварского наследника начались долгие переговоры о разделе Испанского наследства между двумя государствами. Арбитром на них выступал английский король Вильгельм III. Однако умирающий Карл II твердо стоял на том, что, к кому бы не перешло королевство, главным условием наследования является его целостность и неделимость. Сначала он подписал завещание в пользу Карла, но потом, поддавшись уговорам своего советника кардинала Портокарреро, изменил его в пользу Филиппа, но с условием, что обе бурбонские монархии (Испания и Франция) не должны слиться в одно государство. Комментируя это решение, маршал де Таллар писал: «Новость о завещании в пользу герцога Анжуйского разорвалась, как бомба, в Мадриде 2 ноября 1700 года и привела в замешательство австрийскую партию, но вызвала всеобщее удовлетворение испанцев». Действительно, нового короля, Филиппа V, встретили в Испании очень радушно. Современники даже отмечали, что «по его прибытии собралась такая толпа народа, что шестьдесят человек оказались затоптанными насмерть». Но с началом его правления у испанских придворных стало возникать недовольство и раздражение в связи с тем, что на многие руководящие посты в государстве король назначал французов, советников своего деда.

Людовик XIV не мог не воспользоваться выгодной расстановкой сил. Согласно грамотам, зарегистрированным парижским парламентом, 1 февраля 1701 года Филипп V, являясь теперь испанским королем, сохранял за собой право наследования французского престола. Поэтому уже весной 1701 года совместно с войсками Испании французы оккупировали нидерландскую крепость и выгнали оттуда голландских наемников. Такое развитие событий не могло не насторожить Вильгельма III и его союзников, которые начали открыто формировать новые полки, готовясь к войне. Но если английский король мог мобилизовать 100 тысяч солдат и его союзники столько же, то король Франции уже имел 200 тысяч хорошо обученных воинов, которыми командовали талантливые полководцы, прославившиеся в предыдущей военной кампании. То же можно было сказать и о флоте: Англия имела всего 150 военных кораблей, к которым могли присоединить свои суда Нидерланды, а флотилия Франции насчитывала 206 кораблей, к которым готова была присоединить свой флот Испания.

Первые три года этой войны продемонстрировали превосходство Франции и Испании. Во многом этому способствовал военный талант герцога Вандомского, двоюродного племянника Людовика XIV, одержавшего целый ряд ярких побед. 26 июля 1702 года его войска нанесли поражение противнику при Санта-Виттории, 15 августа – при Луццаре, 26 октября 1703 года – при Сан-Себастьяне, 16 августа 1705 года – при Кассано, 19 апреля 1706-го – при Капьчинато. В некоторых из этих сражений принимал участие и сам Филипп V, который не раз рисковал своей жизнью, как и его великий дед. А победа французского флота над британским при Велес-Малаге 24 августа 1704 года помешала Англии превратить Средиземное море в «британское озеро».

Людовик XIV открыто радовался успехам своей армии и оставался невозмутимым, если с военного театра приходили плохие новости. Одной из них стала высадка в 1705 году войска габсбургского эрцгерцога в Испании и присоединение им к своей державе Жероны и Барселоны. Он наблюдал за военными действиями из Версаля, заботясь о поддержании морального духа страны, духа патриотизма. Но война требовала прежде всего материальных средств, а их в казне было недостаточно. Теперь уже было мало того принципа революционного налогообложения, который Людовик XIV ввел в середине Девятилетней войны. Понимая, что простой люд страны находится на пределе своих возможностей, король решился на установление фиксированного налога на доходы. Таким образом, к необходимым финансовым жертвам было привлечено дворянское сословие.

Хотя в 1704 году маршал Франции Лафайет и герцог Вандомский одержали новые победы на полях сражений, ситуация в Баварии резко изменилась не в пользу Франции. Французы не смогли остановить продвижение герцога Мальборо, и он беспрепятственно опустошал завоеванные ими раннее земли. А 13 августа 1704 года ему удалось разбить в битве при Хехштеде, которая длилась в течение всего дня, 50-тысячную армию курфюста Баварского, графа де Таллара и де Марсена. Как сказал маркиз Данжо, «король переносит это несчастие с невообразимой твердостью».

1705 год стал переломным в ходе этой войны. Сначала армии Людовика XIV, несмотря на неудачи, оправились и даже перешли в наступление. На севере маршал Виллар наносил поражение за поражением герцогу Мальборо и осуществил удачный поход в Германию. Герцог Вандомский смог удержать до весны Италию, правда, с апреля по сентябрь его преследовали неудачи. Людовик XIV отозвал его и перебросил на защиту тех земель, которые еще остались от Нидерландов. Но после отъезда герцога из Италии Франция потеряла Миланскую провинцию, Пьемонт и Савойю. В сентябре пришли тревожные новости из Турина, где принц Евгений Савойский разбил войска герцога Орлеанского, племянника короля. Потом один за другим пали такие опорные пункты французской армии, как Мантуя, Модена, Касале, Кивассо.

Следующие два года армии противников сражались с переменным успехом, но к зиме 1709 года Франция подошла с отчаянным военным положением, пустой казной и желанием мира на любых условиях. В историю страны она вошла как «грозная зима» – из-за очередного неурожая, катастрофического голода и лютых морозов. По свидетельствам современников, с 5 января по 2 февраля того года от холода «только в одном Париже умерло двадцать четыре тысячи человек». Жизнь столицы замерла. Не лучше было и в провинциях, а вскоре и все королевство перешло на режим чрезвычайной ситуации. По приказу короля были введены меры, которые помогали преодолеть в стране голод и связанную с ним волну бунтов, грабежей и мародерства. В их числе было перераспределение запасов зерна в городах и селах в пользу тех местностей, которые особенно пострадали от неурожая, ужесточение борьбы со спекулянтами, устройство сети приютов и домов призрения для бедняков, введение строгого режима экономии, в том числе и при дворе. Людовик XIV, как это уже было в 1689 году, вновь отослал на монетный двор свой золотой сервиз, тарелки, блюда и окладные венцы. Он призвал духовенство и придворных последовать своему примеру, и те также несли свою серебряную посуду и украшения, чтобы оказать помощь голодающим.

Чтобы помочь накормить народ, военно-морской флот занялся доставкой зерна из других стран. Все эти усилия, а также урожай 1710 года наконец помогли победить голод. А вот одержать победу в войне, похоже, было уже невозможно. Оставалось лишь надеяться на скорейшее заключение мира.

Переговоры о мире Людовик XIV доверил министру иностранных дел маркизу де Торси, который слыл талантливым дипломатом и переговорщиком. За три недели, которые тот провел за столом переговоров в Гааге, карта Европы была перекроена много раз. В результате долгих дебатов было выработано сорок пунктов, названных «гаагскими прелиминарными условиями». Большинство из них были унизительными для Франции. Самым оскорбительным для Людовика XIV стало требование признать эрцгерцога Карла королем Испании. Ему давалось два месяца на то, чтобы Филипп Анжуйский покинул трон, а французские войска были отозваны с полей сражения. Кроме того, Франция должна была отдать Кельн, Страсбург, Ландау и Брейзак, сохранить в Нижнем Эльзасе свои права только на «префектуру Десяти городов», ликвидировать все укрепления Дюнкерка и согласиться на торговый договор, выгодный Англии. А еще Людовика XIV обязывали признать королеву Анну, дочь Якова II Стюарта, и протестантское наследование в Англии. В обмен Франция получала лишь перемирие… на два месяца. Торси, уполномоченный вести переговоры от имени короля, знал одно – Франции нужен мир. Но он также хорошо знал предел уступкам, на которые был готов пойти король. И когда коалицианты потребовали, чтобы любящий дед лишил владений ни в чем не повинного внука, Торси отказался дать согласие на это.

Доведенный до крайней степени унижения такими условиями, Людовик XIV решил обратиться к своему народу с письмом-воззванием. В нем, в частности, говорилось: «Чтобы установить этот мир, я уже принял условия, которые прямо противоположны безопасности моих приграничных провинций, но чем больше я выказывал сговорчивости и желания рассеять подозрения моих врагов, которые делают вид, что сохраняют эти подозрения по отношению ко мне, моей силе и моим замыслам, тем больше они предъявляли требований… Хотя я разделяю все то горе, которое война принесла моим подданным, проявившим такую верность, и хотя я показал всей Европе, что я искренне желал бы дать мир моим подданным, я убежден, что они сами воспротивились бы получить этот мир на тех условиях, которые в равной мере противоречат справедливости и чести французской нации». Заканчивалось это письмо призывом добиваться мира новыми усилиями. И французы повсеместно откликнулись на призыв короля. Они сумели мобилизовать свои силы и за три месяца изменить положение на полях сражений в пользу своей страны.

По приказу короля командующим большой фландрской армией был назначен Вилл ар. Эти силы должны были остановить вражеское вторжение на территорию Франции. Маршал хотя и отличался неуемным тщеславием, но был храбр, блестяще умел вести наступление и увлекать за собой людей. Прибыв к войскам, он в первую очередь накормил солдат, а затем сделал все, чтобы поднять их моральный дух. И уже 7 августа 1709 года они одержали победу на Каталонском фронте, а 26 августа – при Румерштейне. Затем последовал еще ряд победных сражений, в результате которых французы овладели Бриансеном и Жероной. Но самой знаменитой стала битва при Мальплаке, которая состоялась 11 сентября. В ней приняла участие вся французская военная элита: старые полки Пьемонта, Наварры и Пикардии, французская и швейцарская гвардии и кавалерия королевского дома. В результате сражения потери армии коалиции составили более 20 тысяч человек, что вдвое превышало потери армий Виллара. За удачно проведенную кампанию 1709 года Людовик XIV по достоинству вознаградил маршала, присвоив ему титул пэра.