Знаменитые мудрецы

Надежды эти, однако, не сбылись. Нерон оказался не только властолюбивой, но и преступной личностью. Сенека вынужден был в той или иной мере поступаться своими принципами, и эти уступки все дальше уводили его от нравственных норм, составлявших суть философского учения. После убийства Нероном своей матери Агриппины положение Сенеки при императорском дворе стало невыносимым. Он ходатайствовал об отставке и просил Нерона принять назад все полученные им богатства. Нерон отставки не принял и богатства обратно взять не пожелал. Но Сенека уже утвердился в столь мучительном для себя решении – окончательно удалиться от государственных дел. Увы, это не обезопасило его от Нерона. Да и сам император вскоре понял, что его учитель – серьезная преграда на пути к абсолютной власти. Подозрительный диктатор легко поверил клевете и доносу об участии Сенеки в заговоре против него и приказал своему наставнику умереть. Философ мужественно принял смерть, вскрыв себе вены. По завещанию Сенеки его труп сожгли без погребальных обрядов.

Жена Сенеки Паулина, преданно и страстно любившая мужа, пожелала вместе с ним уйти из жизни и тоже вскрыла себе вены. Однако Нерон, не питая личной ненависти к Паулине и не желая усиливать вызванное его жестокостью всеобщее возмущение, приказал не допустить ее смерти. Рабы остановили кровотечение, перевязав ей руки. Паулина долго болела от потери крови и пережила мужа лишь на несколько лет.

Не сумев в жизни примирить нравственность и власть, Сенека нашел выход из этого положения в своих сочинениях. Тем самым он снял для себя противоречия реальной жизни, уготованные «всевидящей судьбой». Творческое наследие Луция Аннея Сенеки весьма значительно. Его перу принадлежат философские сочинения, художественные и естественнонаучные сочинения, многие из которых, правда, утрачены. Сенека создал несколько философских трактатов, девять трагедий, одну историческую драму, девять философско-этических диалогов, восемь книг «Естественно-научных вопросов» и знаменитые «Нравственные письма к Луцилию».

Унаследовав от стоических и староримских традиций убежденность в существовании высших моральных норм, он сумел сохранить их до конца жизни. Это важно понять потому, что главные нравственные ценности в Римском государстве замыкались на гражданской общине. Нормы римской морали диктовали приоритет долга, мужества, доблести, стремления к благу государства. Но Сенека как римский гражданин шире трактовал проблемы личности и государства. Он писал: «Надо добиваться, прежде всего, чтобы мы не шли, как овцы, вслед за вожаком стада, направляясь не куда следует идти, а куда идется. Наилучшей мы считаем жизнь по разуму, а не по чужому подобию».

Сенека делал упор на долге человека перед собой и людьми. Исполнять этот долг учит пример основателей стоической философии, которые «выносили законы для всего рода человеческого, а не для одного государства. Выполняя эти законы, человек не запирается в стенах одного города, но выходит на простор мира, который становится ему отчизной». В этих рассуждениях нетрудно увидеть космополитические идеи, характерные для ранних стоиков. Важно, однако, учесть то, что их проповедует римский гражданин, который предпочитает служить не гражданской общине, превратившейся в толпу рабов для тирана, а вселенскому «сообществу богов и людей».

Эта позиция четко обозначилась в итоговой книге Сенеки «Нравственные письма к Луцилию». Всего писем 124 и собраны они в один солидный том. В них абсолютно все подчинено этике. Даже научные изыскания о природе, которыми Сенека занимался весьма основательно, включены в трактат с единственной целью, направленной на прояснение нравственных проблем.

Кому же адресовал свои философские письма Сенека? Формально – прокуратору Сицилии и своему другу, любителю изящной словесности Луцилию. Но фактически письма являются как бы посланиями самому себе, неким нравственным завещанием, продиктованным голосом разума. Обращение «ты» становится авторским «я», воплощающим свод стоической морали. В самом общем виде «Письма к Луцилию» явились программой нравственного самоусовершенствования. Эту программу предназначал Сенека и для самого себя, и для Луцилия, а в его лице и всему сообществу людей.

«Письма к Луцилию» начинаются с того, что Сенека советует другу освободить время для совершенствования души, обратившись к лучшему, что есть в ней самой. И неважно при этом, сидит ли человек в своем доме, или странствует, – он всегда наедине с собой. Важно, какие мы есть, а не то, где мы пребываем. И поэтому «ни к одному месту мы не должны привязываться душой, но должны жить с убеждением: не для одного уголка я рожден, весь мир для меня отчизна».

Сенековский «человек добра» никогда не ищет себе оправданий, лечит себя мудростью и пренебрегает похвалой. Вообще же, награда за добродетельный поступок – в самом поступке. Для достижения добродетели надо не ограничивать страсти, как советовали последователи Аристотеля (перипатетики), а совершенно их искоренять.

Однако, как считал Сенека, одного желания добра мало, необходимы еще и воля, воспитание чувств, пробуждение совести. На фоне прагматичной психологии древних стоиков, признававших только разумное начало, доводы Сенеки меняли весь стиль философствования: «Будем жить так, чтобы недавно бывшее словом стало делом. Когда несет волна, нужно держать руль, бороться с самим морем, вырывать у ветра паруса. Нужно не разговаривать, а править».

Сенека очень точно уловил момент воли, ответственного выбора поведения; свобода выбора у него расширяла свои границы в отличие от стоического фатализма с учением о роке как неизбежной и непреодолимой силе. Он предлагал соизмерить выводы собственного разума с волей созидающего Логоса, или божества, которая может быть только благой, ибо бог – величайший благодетель, он заботится о людях и наставляет на путь истинный.

В связи с этим возникал и вопрос о страданиях человека. Зачем они ему даны? Сенека отвечал: «Бог посылает страдания с тем, чтобы закалить человека добра в испытаниях. Бог подобен любящему отцу, а не ласковой матери. Ты велик, человек? А откуда мне это знать, если судьба не дает тебе случая показать добродетель?»

Как часть божественной воли человек добра должен воспринимать и смерть. В этом лучшее лекарство против страха смерти: «Нет никакой разницы, смерть к нам придет, или мы к ней. Внуши себе, что лжет общий голос невежд, утверждающих, будто «самое лучшее – умереть своей смертью». Чужой смертью никто не умирает. И подумай еще вот о чем: никто не умирает не в свой срок. Своего времени ты не потеряешь: ведь то, что ты оставляешь после себя, то уже не твое».

По-своему подошел Сенека и к проблеме самоубийства. Он утверждал, что нельзя уходить из жизни под влиянием страсти. Разум и нравственное чувство сами подскажут, когда самоубийство является наилучшим выходом. Вместе с тем, если не останется возможности исполнять свой долг человека, самоубийство, согласно Сенеке, не только допустимо, но и оправданно. Принуждение, неизбежность казни, рабство – вот те явления, которые делают смерть обязанностью мудреца.

Потерпев неудачу в государственной деятельности, разочаровавшись в нравственных критериях римского общества, Сенека тем не менее не замкнулся в высокомерно-бесстрастной мудрости. Из идеалов древней Стои ему, римлянину, ближе всего оказался идеал человеческой общности, пусть и в фантастическом образе «вселенского града». Дух объединит людей, считал Сенека, и этим он прокладывал путь к христианству. Напоминая об истинных ценностях Стои и древней мудрости в целом, мыслитель словно предвидел нравственные искания всех будущих поколений: «Я преклоняюсь перед всем, что создала мудрость. Мне отрадно видеть в ней наследие многих, накопленное и добытое их трудом для меня. Но будем и мы поступать, как честные отцы семейства: умножим полученное, чтобы это наследие обогащенным перешло от нас к потомкам. Много дела есть и теперь, и останется всегда, и даже тот, кто родится через сто тысяч лет, не лишен будет возможности что-нибудь прибавить к завещанному».

Нагараджуна

(ок. II в.)

Древнеиндийский философ. Основные произведения: «Сухрил-лекха» («Письмо другу»); «Ратна-авали-раджа-парикатха» («Строфы о драгоценностях»); «Муламадхьямика-карики», («Основополагающие строфы срединного учения»); «Виграха-вьявартани» («Обсуждение разногласий); «Чатух-става» («Четыре гимна»); «Махаяна-вимшика» («20 строф о махаяне»); «Вайдалья-пракарана» (комментарий к 73 сутрам) и др.

С именем легендарного мыслителя древности Нагараджуны исследователи связывают одну из грандиозных ветвей буддизма, персонально даже названную «нагараджуноведением». Его богатейшее письменное наследие сохранилось в оригинальных санскритских текстах, древних и средневековых переводах на китайский и тибетский языки. Образ самого философа породил огромный свод жизнеописательной литературы, включая мифы и легенды с многочисленными комментариями. Творчеству Нагараджуны буддисты всегда придавали особое значение, поскольку ему приписывается около 200 трудов, что в несколько раз превышает наследие любого другого буддийского автора. Правда, исследователи полагают, что число сочинений, которые можно считать подлинными, чрезвычайно ограничено ввиду многих разночтений, касающихся авторства Нагараджуны.

Собственно, то же самое можно сказать и о жизни знаменитого буддиста, в описании которой больше легенд и преданий, чем документально подтвержденных данных. Например, некоторые современные историки вообще выражают сомнения по поводу историчности Нагараджуны, считая, что «мистическая завеса» и множество мифов, возникших вокруг его имени, не дают возможности собрать подлинные свидетельства. Большинство же ученых считают, что Нагараджуна – лицо историческое: жил он спустя 700 лет после смерти Будды и был основателем первой религиозной школы буддизма – Махаяны, что подтверждает и крупнейший историк индийской философии С. Радхакришнан.

Итак, согласно наиболее распространенной версии, время жизни Нагараджуны – конец II в., место рождения – Южная Индия. Согласно преданию, мать родила его под деревом арджуна, потому мальчика в детстве так и звали – Арджуна. Имя Нага присоединилось позже, после того, как Нага (Дракон) участвовал в преображении философа из простого смертного в Посвященного.

Будущий философ происходил из браминской касты, что предполагало и соответствующее обучение: с девяти лет мальчик уже самостоятельно осваивал буддийские дисциплины. Исследователи отмечают поразительную одаренность юного Нагараджуны, изучившего в раннем возрасте четыре Веды, каждая из которых содержала 40 тысяч чатх (строк). Он выучил эти строки наизусть, познал их смысл, а затем принялся за изучение светских наук, к которым в то время причислялись география, астрономия и магия.

По-видимому, устав от длительной и напряженной учебы, 20-летний Нагараджуна захотел приобщиться к земным радостям и наслаждениям. Подтверждение тому – легенда о том, как молодой буддист проник вместе с тремя приятелями во дворец одного из правителей, где в его гареме устроил настоящий любовный шабаш. Стража вовремя заметила присутствие во дворце охотников до юных дев, и три товарища Нагараджуны пали от рук охранников. Самому инициатору этого неприглядного действа удалось спастись, но смерть друзей произвела на него удручающее впечатление. В Нагараджуне впервые пробудилась мысль о страдании, ибо он осознал всю порочность своих вожделений. Тогда-то и возникло у Нагараджуны желание оставить дом и посвятить свою жизнь изучению мудрости. Он сказал себе: «Если я обрету свободу, непременно сделаюсь отшельником и таким образом очищу свое сознание от дурных желаний и мыслей». После чего, уйдя в горы и приблизившись к пирамиде Будды, Нагараджуна в течение многих дней изучал древнее индийское учение под названием Питаки. В поисках истинных знаний он нашел также у одного престарелого мудреца редкую буддийскую Сутру Махаяны и отправился в путешествие в поисках других неизвестных сутр. Некоторые источники повествуют о том, что в юности Нагараджуна принял посвящение и постригся в монахи, но затем стал учителем и проповедником собственных взглядов.

Досконально изучив «мудрость столетий», Нагараджуна пришел к выводу, что земные вещи ничтожны в своем значении, а само учение Будды, хотя и является глубоким, но не завершено в логическом отношении. Молодой искатель истины рассуждал так: то, что несовершенно, возможно углубить; кто учит, тот должен прежде всего ясно понять суть учения; логика не должна быть противоречивой, а в предмете поиска не должно быть погрешностей. Так Нагараджуна пришел к пониманию новой религии, пожелав стать ее основателем. Эта новая ветвь буддизма получила в дальнейшем название Махаяны. Свое учение Нагараджуна излагал и разъяснял ученикам в течение всей жизни, составив обширное описание взглядов на проблемы религии, философии, этики и культа.

Традиционно нагараджуновские труды подразделяют на три группы. Первая – экзегетические трактаты (то есть дающие толкование священных писаний), в которых также содержатся комментарии к сутрам; политико-философские сочинения; изложение основных положений школы и антологии сутр. Во второй группе – гимны-молитвы, используемые как при медитации, так и при совершении буддийского культа. И в третьей группе – религиозные проповеди и поучения духовного содержания.

В Индии, Китае и Тибете одной из наиболее популярных книг является труд под названием «Сухрил-Лекху», настоящий «путеводитель» Махаяны, высоко оцененный специалистами за ясный стиль, художественное мастерство и поэтичность. Вкратце авторский замысел можно свести к следующему. Осваивая буддийское учение, соблюдая его заповеди и предписания, верующий увидит смысл… бытия и череды рождений в истинном свете. Освободиться от них можно лишь посредством вступления на путь духовного совершенствования, избавляющего от страданий, страстей и ложного мудрствования. Махаяна предлагает также кратчайший из путей, ведущих к нирване (просветлению). Не менее привычными для индийских слушателей были и этические рассуждения автора «Сухрил-Лекху»: о праведном и неправедном поведении; о нравственности, благоприятствующей хорошим рождениям; о психогигиене и т. д.

Определен и путь учения, изложенный в наставлении: «Широко действенный путь Махаяны – это творение добра всем живым существам, устремление к просветлению и буддизму, достижение совершенства и духовного могущества Авалокитешвары».

Такого рода дидактические сюжеты весьма характерны для многих произведений древнеиндийской литературы, начиная от эпоса и религиозно-культовых текстов до правовых и политических трактатов. Впрочем, свои наставления Нагараджуна адресовал не только простым смертным, но и владыкам мира. Характерен в этом отношении трактат «Райна-авали», целиком посвященный советам правителю. Среди назиданий философа можно встретить такие: «О царь, совершающий поступки, согласующиеся с законоучением до, в течение и по окончании действия, не попадет в беду ни в этом, ни в ином мире»; «Даянием, благочестием, добротой, совершенствованием в единственном предмете обучения да воссоедини мир и законоучение»; «Разве может знаток политики заниматься обманом других? На самом деле он обманывает себя, обрекая на многие тысячи рождений».

Встречаются в этом трактате и чисто житейские советы, типа: «О царь, с обретением мудрости ум становится решительным, он не полагается на мнение других и не обманывается ими, потому стремись к мудрости»; «В миру пьянство вызывает презрение, причиняет вред делу, влечет оскудение состояния, а затем в силу умопомрачения оставление обязанностей. Поэтому навсегда брось пьянство».

Собственно говоря, политические советы царю есть не что иное, как конкретная программа государственной практики главы державы. Это уже тот уровень нагараджунизма, когда учение берет ответственность за следование правовым нормам и поддержание иерархических отношений в обществе того времени. Кроме того, опираясь на традиционные представления о карме, автор убеждает царя, что тот обязан своим положением добрым делам в прежних рождениях. Коль скоро он окажется неблагодарным, жадным и перестанет творить добро, то в следующем рождении не будет иметь ничего. И наоборот, проводя добродетельную политику, царь не попадет в беду, достигнет счастья в ином мире и будет прославлен богами и людьми.

Источники сообщают, что Нагараджуна был не только выдающимся писателем и наставником, но и яростным защитником своего учения. При любой возможности он старался опровергнуть противников и доказать истинность Махаяны. Но известен он был не только своими сочинениями и проповедями. Историки рисуют философа как основателя множества школ Махаяны и буддийских храмов. Он строил храмы, как повествуют хроники, на Востоке в царствах Патаваша, Вугам, Одивиша, Бхангала и Радха.

Под конец своей жизни Нагараджуна прибыл в южные районы Индии, где так же успешно излагал свое учение и просвещал людей. Это подтверждает и фрагмент одной из хроник в изложении средневекового индийского историка Таранатхи: «В царстве Дравали были невообразимо богатые брамины Мадху и Супрамадху, которые стали состязаться с Нагараджуной в познаниях браминского учения: в четырех Ведах, 18 науках и пр. оказалось, что они не знали и сотой части того, что знал учитель. Тогда оба брамина сказали: «О ты, сын браминов, достигший (изучивший) до конца все шастры, относящиеся к трем Ведам, к чему ты сделался буддистом?» Тогда Нагараджуна изложил им все достойное порицания в Ведах и похвальное в религии (буддийской), от чего они чрезмерно возблаговели и стали чествовать Махаяну… Таким образом, Нагараджуна, поддерживая верховную религию всеми способами, как-то: слушанием, преподаванием, созерцанием, построением храмов, – оказал несравненное благодеяние преподаванию Махаяны».

О конечном восхождении Нагараджуны Таранатхи сообщил, что философ, занимаясь созерцанием на горе Шрипарвата, достиг первой области Бодхисаттв (высшего состояния мудрости), а «тело его украсилось 32 признаками, которые свойственны только Будде». Кстати, народное предание также подтверждает, что Нагараджуна ставил себя наравне с Буддой.

Древнеиндийский философ оставил впечатляющий след в творениях последующих поколениях мыслителей. Если брать индийскую философию, то можно утверждать, что взгляды Нагараджуны почти полностью идентичны веданте. Поэтому близость Шопенгауэра веданте равнозначна и влиянию на него Нагараджуны.

Заметны совпадения между воззрениями греческого философа Зенона Элейского и Нагараджуны, в частности в том, что касается диалектики. Однако наибольшее сходство заметно между диалектикой Нагараджуны и диалектическим методом Гегеля. Оба великих философа утверждали, что негативизм – душа универсума, ибо любой познаваемый предмет ложен, преходящ, иллюзорен, хотя на этом и покоится устройство реального мира. Еще больше точек соприкосновения с теми учениями, основатели которых настаивали на негативном методе познания Абсолюта (Николай Кузанский, Джордано Бруно и др.).

Главное же различие между Нагараджуной и европейскими монистами заключается в том, что он не верил в логику как в средство конечной цели познания реальности, тогда как Гегель и его последователи были убеждены в ее действенности. Однако мысль Нагараджуны, отрицавшего логику и придававшего большое значение интуиции, с успехом развили многие философы Новейшей истории и прежде всего Анри Бергсон.

Марк Аврелий

(121 г. – 180 г.)

Настоящее имя – Марк Анний Катилий Север. Римский император, философ-стоик. Основное философское сочинение: «Наедине с собой» (или «К самому себе»).

Во времена императорского Рима стоицизм как философское направление уже считался учением древним. У его истоков стоял древнегреческий мыслитель Зенон из Китиона, живший в IV в. до н. э. Последним представителем стоицизма стал Марк Аврелий, один из тех великих правителей, который в полной мере воплотил в своей политической и творческой деятельности знаменитое афористичное пожелание Платона: «Государства процветали бы, если бы философы были властителями, или если бы властители были философами».

Марк Анний Катилий Север, вошедший в историю как Марк Аврелий, родился в Риме 26 апреля 121 г. В детстве он получил прекрасное образование под руководством опытного педагога по имени Диогнет. Наставник, хорошо знавший античную философию, приобщил к ней 12-летнего воспитанника. По его советам мальчик приучал себя к аскетическому образу жизни, занимался живописью, упражнялся в составлении диалогов, которые были в те времена непременным атрибутом философствования.

Политикой Марк Аврелий стал заниматься довольно рано – в 16 лет. По рекомендации императора Адриана, благоволившего к юноше, он уже в 138 г. занял должность квестора, которая давала возможность занимать высокие государственные посты.

В 139 г. умер отец Марка Анния, и юношу усыновил преемник Адриана на императорском престоле Антонин Пий. С этих пор приемный сын императора стал именоваться Марк Элий Аврелий Вер Цезарь (а впоследствии, когда сам стал императором, носил официальный титул Цезарь Марк Аврелий Антонин Август). Вскоре Антонин Пий сделал Марка Аврелия консулом, а затем дал ему власть народного трибуна.

В 145 г. молодой консул женился на Фаустине, дочери императора, что еще больше упрочило его общественное и политическое положение. Правда, Фаустина оказалась не слишком верной и благоразумной женой. О ее нескромном поведении говорили в Риме многие. Знал об этом и сам Марк Аврелий, но на советы развестись с легкомысленной супругой отвечал: «Если я разведусь с женой, то надо будет возвратить ей приданое». Под приданым Аврелий, конечно, имел в виду самое дорогое состояние – императорскую власть.

Несмотря на высокое положение и участие в государственных делах, Марк Аврелий не прерывал философских занятий. Философствовать любили и его предшественники – императоры Адриан и Пий, но только Марк Аврелий сделал философию своим главным творческим занятием. Его наставником был вызванный в Рим философ Квинт Юний Рустик, познакомивший Марка Аврелия с сочинениями Эпиктета.

В начале 161 г. Марк Аврелий вступил в свое третье консульство вместе с другим приемным сыном Антонина Пия – Луцием Вером. В том же году император умер, и власть перешла к Марку Аврелию и Веру, чье совместное правление продолжалось до кончины Вера в 169 г. Правда, в период «двоевластия» решающее слово всегда принадлежало Марку Аврелию, поскольку Вер предпочитал правлению разгульную жизнь, чем напоминал современникам Нерона, хотя и без его жестокости. Однажды Луций Вер устроил в Риме грандиозный пир, обошедшийся в немыслимую сумму в 6 млн. сестерциев. Когда об этом узнал Марк Аврелий, то, как свидетельствовали современники, «испустил стон и пожалел о судьбе государства». И тем не менее он ни разу не упрекнул брата в беспутном поведении, ибо по природе был человеком мягким, терпеливым, снисходительным к чужим слабостям и даже порокам.

Время начала правления Марка Аврелия было едва ли не самым благополучным в истории Римской империи. Провинции широко пользовались благами мирного времени, переживая экономический подъем и соперничая между собой в благоустройстве и строительстве храмов, порталов, водопроводов, ремесленных мастерских. Вскоре, однако, наступили иные, более суровые времена. Римлянам пришлось пережить несколько войн, стихийные бедствия и нашествие чумы.

Жизнь заставляла императора быть и отважным воином, и осмотрительным правителем. Его нравственный портрет к этому времени в представлении современников уже полностью сложился. Античный историк свидетельствует об этом так: «К народу Марк Аврелий обращался так, как это было принято в свободном государстве. Он проявлял исключительный такт во всех случаях, когда нужно было либо удержать людей от зла, либо побудить их к добру, богато наградить одних, оправдать, выказав снисходительность, других. Он делал дурных людей хорошими, а хороших – превосходными, спокойно перенося даже насмешки некоторых. Он никогда не проявлял пристрастия в пользу императорского казначейства, когда выступал судьей по таким делам, какие могли бы принести казначейству выгоду. Отличаясь твердостью, он в то же время был совестлив».

В 162 г. римляне вынуждены были начать военные действия против парфянских войск, вторгнувшихся в Армению и Сирию. Через два года Армения и Парфия были покорены, за что императоры-соправители Марк Аврелий и Луций Вер были удостоены титулов «Армянский» и «Парфянский». Но победа была в значительной степени обесценена тем обстоятельством, что в 165 г. в римских войсках, находившихся на Востоке, началась эпидемия чумы. Затем она распространилась на Малую Азию, Египет, Италию и наконец на сам Рим. В 169 г. началась новая война – с германцами и сарматами, в разгар которой произошли волнения в Северном Египте. После их подавления и окончания войны с варварами наместник Сирии Авидий Кассий провозгласил себя императором, что угрожало Марку Аврелию потерей власти. Самозванца вскоре убили собственные воины. Узнав о расправе, Марк Аврелий не применил никаких суровых мер к детям и родным Кассия, как это было принято в те времена. Более того, когда ранее заговорщиками были перехвачены письма Кассия, император приказал сжечь их нераспечатанными, «чтобы не узнать имен своих врагов и не возненавидеть их непроизвольно». А когда кто-то из римлян упрекнул его в снисходительности к возглавившему мятеж Кассию, Марк Аврелий на вопрос: «А что, если бы он победил?», ответил: «Не так плохо мы почитаем богов и не так плохо мы живем, чтобы он мог победить».

В 178 г. на римские владения двинулось войско германских и других племен, враждебных Риму. Марк Аврелий вместе со своим сыном Коммодом возглавил поход, и ему удалось вначале добиться немалых военных успехов. Но тут в войске вспыхнула эпидемия чумы, от которой Марк Аврелий скончался в г. Виндобоне (нынешняя Вена). За два дня до смерти он сказал друзьям, что огорчен не тем, что умирает, а тем, что оставляет после себя такого сына. (Уже тогда в Коммоде со всей очевидностью проявились и беспутный нрав, и жестокость, не свойственные отцу.)