Стон Ходынской катастрофы пронесся над всей страной. Миллионы простых людей увидели в ней мистическое предзнаменование страшных событий в грядущее правление нового императора. Народ не простил того, что молодой царь не преклонил голову над могилами погибших на Ходынке, ставшей для них смертельной ловушкой, не простил и запомнил надолго его глумливые танцульки под омаров и шампанское на свежих гробах своих подданных. Это тогда, с первых дней его правления, он получил в народе титул Николая Кровавого, который впоследствии, вольно или невольно, подтверждал раз за разом.
А на самом верху, в аристократических и чиновничьих кругах, приближенных к царской власти, разгорелась не шуточная схватка противоборствующих придворных группировок. Трагедия стала почвой для разного рода светских интриг. Началась жестокая свара между полицией, которая отвечала за обеспечение порядка на ходынском гулянье и министерством двора, организовывавшим все коронационные церемонии, в том числе и на Ходынке. А так как действия полиции и обустройство Ходынского поля курировал генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович, кровный родственник молодого императора и к тому же еще и муж сестры императрицы, а министром двора был граф Воронцов-Дашков, представитель одного из древнейших родов и авторитетнейшая среди московской знати фигура, то борьба разгорелась не на шутку.
Чья же чаша весов перетянет, кто окажется сильнее? – Такая увлекательная и такая азартная аристократически-чиновничья игра!
«И пошла, как говорится, писать губерния. Наверху высшие чиновники начали делиться на партии; одна партия за Воронцова-Дашкова, за министра двора, который, как известно, пользовался особым благоволением матери императора, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, которая в то время имела еще очень большое влияние на государя. Поэтому одна партия утверждала, что здесь министерство двора ни при чем, что виновата в катастрофе исключительно московская полиция, а другие почли более для себя выгодным пристать к партии великого князя Сергея Александровича и потому утверждали, что великий князь и его полиция тут ни при чем, а вся вина падает исключительно на чинов министерства двора.
В это время, впрочем, многие сановники находились в недоумении, на какую сторону стать: на сторону ли московского генерал-губернатора или на сторону министра двора, так как они еще себе не отдали ясного отчета, кто будет иметь более влияния на Императора: вдовствующая Императрица-мать или Великий Князь Сергей Александрович, женатый на сестре молодой Императрицы».
В результате эта свара благородных князей закончилась ничьей. Виновным, как и прежде, и потом часто бывало, был назначен стрелочник – простолюдин обер-полицмейстер Власовский, поплатившийся своей хлебной должностью.
«Таким образом, дело было заглушено».
А бедный Кузьма так и сгинул в одной из безымянных братских могил вместе с другими несчастными жертвами незадачливых организаторов Ходынки.
«Да будет земля ему пухом…» – еще долго вздыхал по ночам его закадычный товарищ Иван.
Черная женщина
Шли годы… Поначалу Аликс не очень лезла в дела государственные. Ники царствовал, неторопливо вживаясь в новую для него роль. Принимал министров, предпринимателей, банкиров и парады. Подписывал бумаги, открывал памятники и балы, продолжая папенькину традицию, ездил на охоту, чтоб напиться там до чертиков. Играл в карты, посещал любовниц и нянчил дочерей, которых Аликс рожала ему одну за другой. Шли годы, однако, как ни усердствовали они с Аликс, никак не получалось у них с наследником, что очень огорчало обоих.
Это была самая болезненная проблема для супружеской четы и для всей многочисленной семьи Романовых. Вот уж сколько лет прошло с тех пор, как они вместе, что ни год, Аликс, словно кошка, ходит на сносях, а на свет появляются одни девчонки. И вот беда, как ни старается, не может разродиться наследником престола. Уж и доктора, и знахари, и колдуньи всех мастей бились над ней как могли, а все без толку. Не помогали ни снадобья, ни травки, ни колдовские заклинания.
– Ты знаешь, сегодня у меня была Милица, – однажды загадочно прошептала Аликс в постели.
– И что же? – сонно спросил Ники. – Она у тебя, почитай, каждый день бывает…
– Да ты не спи, послушай, что я хочу тебе сказать, – растормошила Аликс спящего супруга. – Мы долго с ней беседовали. По моей просьбе она гадала на картах Таро, и они рассказали, что очень скоро я наконец подарю тебе наследника.
– Милица… Карты Таро… Может, и правда, на этот раз все сложится?.. – пробормотал Ники и отвернулся лицом к стенке.
Милица – дочь черногорского короля Николая Негоша, супруга великого князя Петра Николаевича – была страстной любительницей оккультной литературы. В придворных кругах ее побаивались и шептались, что, начитавшись этих вредоносных книг, она овладела черной магией и теперь, с этими знаниями, ей ничего не стоит навести на человека порчу и – о, ужас! – даже свести его в могилу. «Черной женщиной» знатные дамы называли ее за глаза и старались по возможности поменьше с ней общаться и уж точно не ссориться.
Зато Аликс, с ее неустойчивой психикой, будучи и сама еще в юности заражена мистицизмом, почувствовав в Милице родственную душу, приблизила ее к себе и готова была часами быть с ней в уединении, читая вслух «черные книги», слушая бредовые россказни черногорки или гадая на воске, кофе или картах.
Милица, успешно освоившая приемы внушения, с течением времени все более погружала свою царственную подругу в мрачный мир призраков, колдовства и средневековых суеверий, чем изрядно подорвала ее и без того нездоровую психику.
В результате в слабой головенке царевой супруги, навсегда так и оставшейся чуждой православным традициям русского народа, под влиянием чертовских проповедей черногорки образовалась такая каша, что окружающие только диву давались, почему император не запретит ей раз и навсегда общение с этой колдуньей, да и с другими подобными шарлатанами, и не определит на попечение хороших психиатров. Однако Ники и сам все больше попадал под влияние чар черногорки, а точнее, ее красивых черных глаз и аппетитных форм. Злые языки поговаривали, что, когда им доводилось оставаться наедине, занимались они вовсе не гаданием на картах или кофейной гуще, а совсем другим, более приятным делом.
И вот Милица, став для обоих супругов дорогой и желанной, начала таскать во дворец одного за другим «колдунов», «прорицателей», «ясновидцев» и «народных целителей». Где уж она их выискивала, в каких темных притонах, в какой российской или европейской глухомани – даже трудно представить.
Поначалу пред светлые очи императрицы был представлен некий Митя, найденный ею где-то под Козельском и прозванный за нечленораздельную и совершенно лишенную смысла речь Гугнивым. По описанию царской охранки, на всякий случай установившей за ним слежку, он носил «длинные, распущенные волосы, ходил круглый год босиком, опираясь на посох. Одет был в рясу монашеского покроя». Те, кому доводилось близко пообщаться с ним, называли его просто идиотом. Но царской семье Митя-Гугнивый, видимо, своим интеллектом вполне соответствовал.
Ники очень любил побеседовать с ним по душам.
Когда душеспасительные беседы со слабоумным Митей наконец наскучили царской чете, а никаких чудес он так и не совершил, он был бесцеремонно изгнан из царских чертогов. Однако шустрая Милица вскоре нашла ему «достойную» замену, торжественно приведя во дворец Матрену-Босоножку.
Одетая в полуистлевшее, пропахшее потом рубище, она шастала по дворцовому паркету, мелко-мелко семеня своими босыми, немытыми ножонками, при этом то и дело выкрикивая какие-то заклинания. Матрена-Босоножка подолгу пребывала в спальне Аликс и Ники, рассовывая по углам, под перины и подушки царского ложа замусоленные тряпицы, щепочки, камушки и куриные перья, обещая императрице, что от этих тряпочек и перышек она обязательно вскорости забеременеет и разродится наследником трона.
Но время шло, а Аликс ну никак не беременела ни от Матрениных тряпочек, ни от перышек. Так что и Матрене-Босоножке пришлось убираться из дворца восвояси. А Аликс впала в очередную депрессию. Она почти не выходила из своей половины дворца, объявила нерадивому Ники бойкот, надолго не подпуская его к своему высочайшему телу. Целыми днями она валялась в постели с мокрым полотенцем на лбу и горячей грелкой в ногах. Так что бедному Ники пришлось ютиться на холодном кожаном диване в своем прокуренном и пропахшем коньяком кабинете.
Милица, видя, что ее влияние на императрицу катастрофически падает, сбилась с ног в поисках нового чудотворца для Аликс. А решение ей подсказал не кто иной, как супруг – великий князь Петр Николаевич. Как-то раз, за утренним кофием листая парижские газеты, он наткнулся на забавный фельетон о завзятом аферисте месье Филиппе, гастролирующем по всей Европе под видом предсказателя будущего и врачевателя всех существующих и даже не существующих в природе недугов.
– Ты знаешь, дорогая, я, кажется, нашел для твоей подруги очередную игрушку. Вот послушай-ка…
Газета писала, что некий месье Назьер Вашоль, именующий себя предсказателем и врачевателем, утверждает, что способен запросто общаться с потусторонним миром, беседовать с умершими, выведывая у них информацию о будущем, о судьбах людей, а также с их благосклонной помощью выполнять различные просьбы и пожелания своих подопечных, в том числе и самого деликатного характера.
Далее в газете сообщалось, что за время своих гастролей этот самый месье Филипп за надувательства своих клиентов был неоднократно бит, но Петр Николаевич не стал в эти детали погружать свою супругу. Зачем же портить впечатление об очередном потенциальном любимце императрицы!
– Какой же ты у меня умница, Петруша! – в восторге воскликнула Милица, когда супруг кончил читать. – Но как же нам заполучить эту знаменитость?
– Я полагаю, это не составит большого труда. Все эти шарлатаны… Извини, дорогая, я хотел сказать, все эти чародеи и маги обычно нуждаются в деньгах и стоят, я думаю, не очень дорого. Я сегодня же распоряжусь, чтобы его как можно скорее доставили к нам в Петроград. А дальше уж – твоя забота. Подсунешь сей парижский товар под нос этой дуре.
– Зачем ты так, Петруша! Я ее очень люблю, и она во мне тоже души не чает. Она ведь здесь так одинока!
– Ну-ну, ты там не очень… Поосторожней с любовью. А то ведь весь Петроград судачит о ее, как бы это поприличней выразиться, весьма необычных пристрастиях.
И вот месье Назьер Вашоль уже в Петрограде. Но встреча с императрицей еще не состоялась. Милица пока обкатывает приезжего чудодея по модным салонам столичной знати. Надо же, чтобы о нем заговорили в светском обществе. И заговорили.
Это был «человек около пятидесяти лет, маленький, черноволосый и черноусый, с ужасным южнофранцузским акцентом. Он толковал о падении религии во Франции, на всем Западе… – брезгливо отзывался о нем великий князь Константин Константинович, поражаясь его плебейским манерам. – Когда прощались, он попытался поцеловать мне руку, и я с трудом ее вырвал».
– Какой жалкий, дремучий, никчемный человечишко! – поделился князь своими впечатлениями о заезжем французике с княгиней Юсуповой.
Однако на Ники и особенно на Аликс этот тип произвел совершенно иное впечатление. Видавший виды, битый жизнью и людьми, месье Филипп с первой встречи с ними понял, что напал на золотую жилу, что в лице Ники и Аликс он имеет дело с натурами мистически одержимыми и духовно жалкими, а значит, совершенно беззащитными перед его хорошо отработанными приемами. И в последующем общении с ними он успешно использовал весь свой арсенал циркового фокусника. Очень скоро Ники и Аликс, словно подопытные кролики, оказались под его абсолютным влиянием. Придворные кто с насмешкой, кто с ужасом наблюдали за очередной разыгрывающейся трагикомедией, главными действующими лицами которой были царственная чета и заезжий шарлатан.
Вдовствующая императрица Мария Федоровна, всегда недолюбливавшая Аликс, была до глубины души возмущена тем, что не только она, но и ее сын принимают во дворце очередного афериста, выставляя на посмешище и себя, и всю романовскую семью. И вот втайне от сына она дала поручение департаменту полиции через свою агентуру в Париже накопать побольше компромата на этого балаганного фокусника.
И очень скоро выяснилось, что над этим шарлатаном уже давно потешался весь Париж. Журналисты наперебой высмеивали его в газетах, а в приличных домах считалось дурным тоном даже упоминать его имя. А еще французские газеты писали, что месье Филипп в последнее время стал фаворитом совершенно потерявшей рассудок по причине неспособности родить наследника российского трона императрицы Александры Федоровны.
Читая донесение своего агента, перелистывая кипу французских газет, разоблачающих шарлатана и высмеивающих русскую императорскую чету, Мария Федоровна то безудержно хохотала, то хваталась за сердце.
«Нет, пора с этим кончать!» – решила она и на следующий же день нанесла визит своему Ники.
Несмотря на его протесты, Мария Федоровна рассказала ему обо всем, что она узнала о Филиппе, выложив перед ним на стол подборку французской прессы и в гневе потребовав немедленно изгнать из дворца взашей этого жалкого французишку.
– Я обязательно сегодня же все эти газеты передам Аликс! И в самое ближайшее время отправлю Филиппа назад, в Париж, – под впечатлением от увиденного и услышанного пообещал Ники.
Он и правда попытался было серьезно поговорить со своей благоверной о том, что хорошо бы избавиться от Филиппа, но Аликс устроила ему такую истерику, что ее милый, но совершенно безвольный муженек тут же с позором сдался.
И все же, чтобы не дразнить общественность и в очередной раз не сердить Марию Федоровну, Аликс и Ники стали встречаться с Филиппом тайно, и не во дворце, а в доме Милицы.
Филипп, как и все предыдущие шарлатаны-прорицатели и псевдоцелители, держался при дворе тем, что обещал Аликс скорую беременность и рождение наследника. В этом его якобы заверил сам покойный Нострадамус, с которым он имел случай пообщаться.
И – о, чудо! Аликс вдруг на самом деле начинает чувствовать, что отяжелела. Ее живот пухнет прямо как на дрожжах. Проходит несколько месяцев. Слух о том, что императрица на сносях и вот-вот разродится наследником, облетел всю страну. Все с нетерпением ждут того дня, когда же наконец свершится сотворенное Филиппом чудо… Но вместо этого наступает день великого конфуза. Беременность оказывается мнимой, мыльным пузырем, затянувшимся бредом истеричной особы.
– Просто жрать надо было меньше, хренова дура! – с расстройства напившись до чертиков, разразился ругательствами Ники.
«Путем гипнотизирования Филипп уверил императрицу, что она беременна. Поддаваясь таким уверениям, она отказалась от свидания со своими врачами, а в середине августа призвала акушера Отта лишь для того, чтобы посоветоваться о том, что она внезапно стала худеть. Отт заявил, что она и не была беременна… Объявление об этом было сделано в “Правительственном вестнике” весьма бестолково, так что во всех классах населения распространились слухи, что императрица родила урода с рогами, которого пришлось придушить, и т. п. Такой эпизод не поколебал, однако, доверия императорской четы к Филиппу, который продолжает в их глазах быть превосходным и вдохновенным человеком… Все это было бы смешно, если бы не было столь грустно».