Прииск «Безымянный»

И Иван старательно промыл гальку, в душе ругая Кузьмича за его занудство.

– А шлих ты отобрал откуда? Это же нижняя часть косы, там материал перемытый. Видишь, порода вся отсортированная, будто вышла из-под сита. Выхода тяжёлой фракции тут не будет, весь мелкий материал унесло вниз по течению. Если уж ты решил опробовать косу, так надо взять пробу из головки. Лучше брать несортированный грубообломочный материал с примесью глины, а место для отбора шлиха надо выбирать там, где золото оседает. Вон смотри, – он показал на перекат, за которым река резка успокаивалась и русло расширялось. – Вот там в самый раз отобрать пробу. И не забывай про лоток, смотри за ним, – наставлял его Кузьмич. – Когда закончишь отмучивать и сбросишь крупную фракцию, тогда лоток можно будет держать на плаву, а пока терпи. И полегче им двигай, малость плавней.

Если у Ивана не получалось, Кузьмич от души матюгался и лез за папиросой. Курил он много, но махоркой не баловался. Считал, что брошенная в тайге самокрутка может сама разгореться и наделать много бед.

– Слушай меня внимательно. Ты без пяти минут инженер, а до сих пор не знаешь такой простой истины, – говорил он, затягиваясь. – Когда домываешь, надо меньше оставлять воды, чтобы не сбросить тяжёлую фракцию. В ней как раз всё золотишко, которое ты намыл. Вот тут, парень, надо смотреть в оба. Понял?

Иван послушно кивал головой, а Кузьмич, докурив папиросу, в очередной раз брал лоток в руки, и тот, как послушный кораблик, плавал в воде. Он то крутил его волчком, то двигал вперёд, то возвращал назад или клал с одного бока на другой, то резко останавливал. При этом шлих катался по всей плоской поверхности лотка, лёгкие песчинки уходили вместе с водой, а чёрный шлих оставался в бороздке. У Ивана вначале ничего не получалось. Лоток, загруженный породой, тонул, и, чтобы его удержать, приходилось прикладывать немыслимые усилия. Потом студент приспособился, стал буторить острым носиком геологического молотка. Желтый глинистый шлейф поплыл вниз по ручью. Увидав, как легко его ученик вышел из затруднительного положения, Кузьмич только ухмыльнулся.

– Можно, конечно, и так пробуторить, если здоровье не позволяет, да только хороший промывальщик так не моет. Для этого есть гребок. Вот им и перемешивай породу, а муть сливай. Тебе, Ваня, надо срочно поправить здоровье. Я вижу, нет у тебя сил, а тайга, она, знаешь, слабаков не любит.

От обиды Иван чуть не бросил лоток. Слабаком его никто ещё не называл. Высокий, широкий в плечах, Иван в институте играл в волейбол, участвовал в легкоатлетических кроссах и лыжных гонках, занимался гирями. Его голубые глаза и приветливая улыбка свели с ума ни одну однокурсницу.

«Я пятьдесят пять километров отмахал по этой самой тайге, а он мне – слабак. Сам ты слабак, попробуй пройди столько!»

– Вообще, твоей сообразительности могут позавидовать многие, – словно почувствовав дурное настроение студента, бросил ему леща Кузьмич. – Всё у тебя получится, только нужно терпение. Никогда не горячись, а то, я вижу, ты норовишь всё сделать быстро, а тут выдержка нужна. И ещё учти, что кроме умения удержать на лотке золото надо познать все тонкости и, главное, найти место, где отобрать пробу. От этого зависит результат твоей работы, а может даже, и всех поисков.

Кузьмича считали лучшим промывальщиком экспедиции. Как он оказался в партии Белкина, Кузьмич никогда не говорил, но зато любил рассказывать о своих приключениях и особенно о том, как работал на Алданских золотых приисках. Промывальщик открыл Ивану свою душу: поведал, как искал богатые россыпи золота, и какие сильные люди окружали его в тайге. В конце полевого сезона студент знал многое из его биографии и в душе мечтал оказаться на Алдане.

* * *

Видно, в те дни у Брукса укрепилось желание во что бы то ни стало попасть на Алдан. Но судьба распорядилась иначе: после окончания института вместе с красным дипломом ему вручили направление на работу в Магадан. На угловой печати он увидел надпись: «ГРУ треста “Дальстрой” Министерства цветной металлургии МВД СССР»[9 - «Дальстрой» – государственный трест по дорожному и промышленному строительству в районе Верхней Колымы, осуществивший в 1930–1950-х годах освоение Северо-Востока СССР. С 1938 года – Главное управление строительства Дальнего Севера НКВД СССР «Дальстрой», с 1945 года – ордена Трудового Красного Знамени Главное управление строительства Дальнего Севера НКВД СССР «Дальстрой», с марта 1946 года – подведомственно МВД СССР, с марта 1953 года – переподчинено Министерству металлургической промышленности СССР.]. В то время Магадан ассоциировался с Колымой – край света, куда ссылали заключённых.

А ещё это был край жутких морозов и вечной мерзлоты – гиблое место, чуждое всему живому.

На поезд Москва – Владивосток, которым он должен был ехать почти до конечной станции, билетов не оказалось. Не осталось их ни на ближайшие дни, ни на последующие. Подумав, Иван пошёл к начальнику вокзала, и, когда тот увидел дальстроевское направление на работу, билеты сразу нашлись, и на выбор. Так впервые он узнал, какой страх испытывают люди к организации, через которую прошли тысячи узников ГУЛАГа.

За окнами поезда мелькали степи, горы, бескрайняя тайга, и однажды, когда только занималась заря, Иван увидел Байкал. Над водой стелился плотный белый туман, а на горизонте тёмно-серое небо сменилось тёмно-синим, потом стало зеленовато-голубым и наконец розовым. Вдруг всё вокруг изменилось: ослепительным потоком полились солнечные лучи. До самого горизонта лежала водная гладь, а над ней висели редкие островки тумана. Неожиданно поезд замедлил ход и, дёрнувшись, резко остановился. В мгновение ока Иван оказался в ледяной воде. Сбылась его давняя мечта.

В находкинской «транзитке», как называли ведомственную гостиницу «Дальстроя», казалось по-домашнему чисто и уютно. По записке дальстроевского представителя Ивана определили на постой в хорошем номере и даже покормили, а потом принесли билет на пароход до Магадана. Капитальное здание «транзитки», как памятник сталинскому режиму, возвышалось над городскими домишками, пугая своей мрачной безмолвностью. Здесь останавливался только начальствующий состав этого ведомства, а заключённых ждали бараки за колючей проволокой, с часовыми на вышках.

Светило солнце, дул лёгкий ветерок, приносивший прохладу и запах морской воды. Иногда в воздухе ощущался едкий запах йода, доносившийся от морских водорослей, выброшенных на берег могучими волнами. Иван брёл по песчаному берегу Японского моря, волны с тихим шелестом накатывали на ноги.

«Конечно, это не Чёрное море, но всё равно – самое настоящее море. И главное – на самом краешке земли. Отсюда уже недалеко Япония, а до Китая – рукой подать. Какая же у нас огромная страна! – с восхищением думал Иван. – Трудно даже представить, что всего полмесяца назад я жил другой жизнью, а теперь оказался на краю света».

Теплоход «Ильич», совершавший рейс по маршруту Находка – Магадан, считался довольно комфортабельным судном, доставшимся по репатриации от поверженной Германии. Как положено морскому судну, тут было несколько палуб, каюты разных классов и кают-компании. Ивана разместили в каюте второго класса с крепким топчаном и круглым иллюминатором посередине. Когда заработали двигатели, он вышел на палубу и с грустью посмотрел на берег.

* * *

Матросы отдали носовые и кормовые концы, и, медленно отвалив от причальной стенки, теплоход набрал скорость. Слабый ветерок приятно обдувал лицо, навевая радужные мысли. Когда вышли в открытое море, подул сильный ветер, палуба стала уходить из-под ног.

– Держитесь, братва, на море шторм, – сказал проходивший матрос. – Сейчас лучше залечь в каюте и ждать, пока не стихнет.

Иван последовал его совету, а с утра снова стоял на палубе. Серое небо висело прямо над головой, не предвещая улучшения погоды. Волны захлестывали палубу и, превратившись в фонтан брызг, скатывались вниз. Неожиданно в небе появились два самолёта. На бреющим полёте они с рёвом пронеслись над теплоходом и, развернувшись, пошли на сближение.

– Разойдись по каютам! – заглушая шум волн и гул самолётов, закричал капитан. – Быстрей вниз! Это американцы, нас могут атаковать. Торопись…

На палубе поднялась невообразимая паника. Возле входа на лестницу образовалась давка, но Иван остался на палубе, не в силах сдвинуться с места. Что-то подобное трудно казалось даже представить: война с Германией закончилась её поражением, мы победили, и теперь бывшие союзники угрожают советскому судну, находящемуся в своих территориальных водах. Он подумал, что это ошибка, но при очередном заходе самолёты снизились ещё больше, и на крыльях он увидел белые звёзды и даже рассмотрел самих лётчиков: «Вот подарок! А ведь это и правда американцы. Они же нарушают государственную границу, летают, как у себя дома. А где же наша авиация, где пограничники? Вдруг американцы нас обстреляют?»

Иван быстро спустился в каюту. Здесь было тихо и, как он считал, безопасно. Самолёты улетели, а о произошедшем инциденте скоро все забыли. Теперь каждый думал только о том, как побороть морскую болезнь. Волны накатывали одна за другой, теплоход швыряло, как щепку, и временами казалось, что он вот-вот пойдет ко дну. Только на пятый день пути, когда вошли в бухту Нагаева, море успокоилось.

Бухта Нагаева служила морскими воротами Магадана – столицы Колымы. В неё заходили все суда, пришедшие в этот суровый край. Сюда же привозили и заключённых.

Ивана встретили у трапа теплохода как большого начальника, приехавшего с «материка» с какой-то проверкой, и на грузовике отвезли в очередную «транзитку», расположенную на четвёртом километре Колымской трассы. Из-за этого она так и называлась «Четвёртая».

Эта гостиница «Дальстроя» как две капли воды походила на находкинскую, только была построена не из кирпичей, а из добротного круглого леса. Здесь чувствовалась такая же основательность, внушавшая уважение и покорность. От капитального здания веяло гнетущей мрачностью, давившей на психику. В просторном полупустом бараке посередине стоял длинный стол, а рядом с ним примостились две печки-буржуйки, вдоль стен размещались деревянные нары. В империи под названием «Дальстрой» всё напоминало о том, что каждый может оказаться в бараке за колючей проволокой.

* * *

После исследований, проведённых экспедициями Обручева, Билибина и Цареградского в 1920–1930 годах, на Северо-Востоке страны, оказались открыты крупные месторождения золота и других полезных ископаемых. По геологическим прогнозам, запасы золота в бассейнах рек Колымы и Индигирки составляли более двадцати процентов всех известных мировых запасов. Наибольшими в стране были запасы олова. Это предопределило будущее региона, и решением Центрального Комитета ВКП(б) в ноябре 1931 года появился «Государственный трест по промышленному и дорожному строительству в районе Верхней Колымы» – «Дальстрой».

Главной задачей треста являлась разработка месторождений золота, разведка и добыча других стратегически важных полезных ископаемых, а также создание базы для освоения и эксплуатации необжитых территорий Северо-Востока СССР. Территорию «Дальстроя» выделили в особый автономный район, решения о деятельности которого принимались на уровне ЦК ВКП(б), СНК и СТО СССР, а позднее – НКВД СССР. Все решения являлись секретными. Структура «Дальстроя» представляла собой жёстко централизованный, индустриальный лагерь во главе с директором. В руках директора находилась вся полнота власти на Колыме. Трест пользовался правом на монопольное использование всех природных ресурсов, все товары освобождались от налогов и сборов, а выручка от их реализации оставалась в его ведении.

В начале 1932 года в бухту Нагаева пришвартовался пароход «Сахалин», которым прибыл на Колыму директор нового треста Эдуард Петрович Берзин со своим руководством. Этим же рейсом доставили первых заключённых. Так начался новый этап в освоении огромного региона под названием «Колыма». Под руководством Берзина «Дальстрой» превратился в мощное горнодобывающее предприятие, однако либеральное отношение к заключенным стоило ему жизни. Берзина обвинили в организации и руководстве «Колымской антисоветской, шпионской, повстанческо-террористической, вредительской организации». Расстрел всех 139 членов этой организации утвердили Сталин и Молотов. В короткий срок высший и средний состав дальстроевских руководителей полностью обновился, а «Дальстрой» переподчинили НКВД СССР. Так с 1938 года начался гулаговский период.

Производственная база «Дальстроя» считалась колоссальной даже по масштабам СССР и включала в себя к 1953 году 450 предприятий. В их числе попало 89 приисков, рудников и фабрик, кроме того – свои электростанции, нефтебазы, узлы связи, радиоцентры, морские и речные порты, аэродромы, узкоколейные железные дороги. «Дальстрой» имел свой морской и речной флот. До 1937 года район деятельности треста не имел чётких административных границ. Его площадь составляла 700 тысяч квадратных километров, а в 1941 году уже превысила 2 миллиона. На всех предприятиях и в учреждениях «Дальстроя» работали более 200 тысяч человек. Из них только пятнадцать процентов являлись вольнонаёмными. Остальные – заключённые и спецпоселенцы.

В экстремальных северных условиях заключённые построили несколько тысяч километров автодорог, около 100 различных посёлков. Особенно быстрыми темпами развивалась горнодобывающая промышленность. Геологические исследования охватили территорию более 1 млн 700 тыс. кв. километров, оказались открыты месторождения многих полезных ископаемых, но главным на протяжении всего существования «Дальстроя» оставалось золото.

К концу 1930-х годов трест «Дальстрой» стал крупнейшим золотодобывающим предприятием СССР. Одновременно Колыма вошла в число крупнейших мировых центров золотодобычи. В 1932 году на пяти колымских приисках было добыто 499 килограммов химически чистого золота, через пять лет – 51 500 килограммов, а в 1940 году – 80 000 килограммов. Это был пик, после чего количество валютного металла стало незначительно снижаться и в конце деятельности «Дальстроя» добывали не более 40 тонн в год. Всего же с 1932 по 1956 год включительно трест сдал государству почти 1060 тонн золота.

Глава 4. Зеленокаменный пояс

После работы Фёдора нашла Лена, стройная светловолосая девушка с бледно-голубыми глазами и ярко накрашенными губами. На ней было зелёное платье, на шее блестела золотая цепочка. Фёдор хотел пройти мимо, но девушка быстро шагнула навстречу. Лена работала геологом в геохимической партии, занимавшейся поисками полезных ископаемых, и так же, как все, каждый год ходила в поле.

– Федя, что случилось, ты почему, выскочил от шефа как ошпаренный? На тебе лица нет. – Тонко подведённые брови взметнулись вверх, глаза расширились.

Фёдор насупился. После встречи с Шурковским он едва пришёл в себя, и объясняться с Леной совсем не хотелось.

– Да так, – уклончиво ответил парень, – решил погулять на свежем воздухе, пошёл на реку. А там, знаешь, так здорово! Вот только собаки напугали.

Лена не отставала. Она хорошо знала Фёдора и считала, что он способен на опрометчивые поступки.

– Я же вижу, что у тебя какие-то серьёзные проблемы. Давай рассказывай, не тяни резину. Может, вместе что-нибудь придумаем.

Фёдор нехотя рассказал о разговоре с начальником партии и о своём решении, которое принял после той роковой встречи.

– Ну, и дурак ты, – не сдержав себя, резко сказала Лена. – Ты просто ненормальный! Шурковский – специалист, каких надо поискать, это человек с большой буквы, и к тому же он всегда был и останется в фаворе, а ты собрался от него уходить. Да у него лучшая партия во всей экспедиции, в которую все мечтают попасть. И я бы не против, да только он не берёт к себе, – разочарованно произнесла девушка. – Разве можно поступать так опрометчиво? Он же двигает своих, глядишь, и тебя бы подтолкнул.

Выпалив на одном дыхании, Лена тяжело вздохнула. Ей хотелось помочь, однако девушка чувствовала, что переубедить Фёдора будет непросто.

– Понимаешь, мне хочется заниматься своим делом, и я хочу, чтобы мне не мешали. Поэтому я ищу свою дорогу. Понимаешь, свою.

Он посмотрел на себя со стороны и увидел прилично одетого молодого человека с зачёсанными набок волосами и доброжелательной улыбкой. Но, присмотревшись, обнаружил, что эта улыбка исчезла, а на смену ей пришла какая-то упёртость и даже озлобленность, чего раньше он в себе не замечал.

– Ты же взрослый человек, а занимаешься ерундой. Мечешься из стороны в сторону, как ненормальный. И долго ты будешь её искать, эту дорогу?

– Как получится. Не всё зависит от меня.