Таёжный перегон

– Л-ложился. Душно стало, я пошёл на Индигирку воздухом подышать, сидел на берегу, ледоход смотрел и уснул. А теперь вот, она н-не пускает. Ну кто бы мог подумать, что такое случится? Кошке дверь открыла, а мне говорит: «Иди, бич паршивый, откуда пришел…» Я хотел проскочить – она собой дверь загородила. Её не отодвинешь. У-у, зараза толстая! Кто такую дуру сюда посадил? Вот собака…

Антон больше не стал ничего выяснять и, как встал с постели, босиком в одних трусах пошёл по длинному коридору. Добротная дверь прихожей, обитая полосатым матрасом, была закрыта массивным засовом и зачем-то подперта длинной, наклонно стоявшей скамейкой, упиравшейся внизу в порог дверного косяка коридора.

Неожиданно, откуда-то сзади, как из пустоты, его громко окликнули.

– Ты куда?

– Подышать, – буркнул Антон.

– Назад я не пущу. Там один уже дышит…

Антон открыл дверь, в неё сразу ввалился Алексей. Пока сонная дежурная отрывала от стула грузное тело и выходила из застекленной клетки, они успели проскочить в свою комнату.

– Сволочи, алкоголики, бичи! – понеслись вдогонку проклятия. – Как вы мне надоели! Я вас выведу на чистую воду! Завтра напишу рапорт коменданту, и вы у меня вылетите отсюда, как пробка из бутылки.

«Ох уж эта Фрося! Гоняет она там мужиков, спуску никому не дает. Вся общага дрожит. Такой попадись под руку…»

Согревшись в спальнике, Антон заснул. Под утро снова стало жарко. Он высунул голову наружу. Солнечный луч, пройдя через открытое окошко, прорезал палатку, пополз по стенке, коснулся лица парня. Тот попытался отмахнуться, как от назойливой мухи, ничего не получилось – луч слепил. Щурясь, Антон открыл глаза, посмотрел на часы.

«Ещё рано. Все спят, а мне лезет в голову всякая ерунда. – Он повернулся на бок, попытался заснуть, но сон больше не шел. – Нечего кривить душой, мне крупно повезло. Хорошо, что всё так получилось. Теперь не придется прятаться за тёмными очками Стрельникова от дежурной. Да и что там делать в этом Северном? Как привязанный, жди этот вертолёт. Бедный Леха! – посочувствовал он коллеге. – Нет, здесь лучше, но перегон – дело серьёзное. Пока вроде все идёт нормально. Лошади, правда, как на подбор, все с норовом. С такими дикарями я еще не встречался».

Антон ещё долго думал о предстоящем перегоне, и о своем месте в этом коллективе. Так и не сомкнув глаз, он поднялся с дежурным.

Глава 10

Приём лошадей

После обеда ребята снова пришли в загон. Солнце стояло уже высоко, и воздух так раскалился, что обжигал. От зноя всё вокруг притихло, будто притаилось.

– Саша, вот наш табун, – показал Антон на поляну за изгородью. Лошади заметно успокоились и, разбившись на три группы, разбрелись по всему загону.

Удовлетворенный увиденным, Дубовик потирал руки, едва сдерживаясь от накатившей радости, сказал:

– Да я уже с ними познакомился. Как только пришёл из посёлка, первым делом посмотрел.

– Ну и как впечатление? – спросил подошедший Костя. – Понравились?

Геолог невольно подался навстречу коневоду и усмехнулся:

– Откровенно говоря, я думал, будут хуже. Мы столько натерпелись в ожидании этих лошадей, что я не надеялся на что-то хорошее. Думал, пригоните по принципу на тебе, Боже, что нам не гоже, но, к счастью, ошибся. Прости, Костя, я был не прав. Вот только один серый мне не понравился. Это что за животина такая? – Он показал на лошадь, которая, как отшельник, стояла в стороне, понуро опустив голову. Можно было подумать, что все от неё отвернулись, и в знак протеста она ни к кому не примкнула. – Посмотри, впечатление такое, будто ее только пригнали из Бухенвальда: кожа да кости. Костя, я его не возьму, замени другим.

– Да ты что, Саня, этот конь совсем молодой, еще не окреп, – бурно отреагировал коневод, однако было видно, что он переигрывает.

– Какой там, чёрт, не окреп? – жестко сказал Дубовик. – Он же больной, еле на ногах держится, того и гляди упадет. Как вы его пригнали?

Понимая, что лошадь забраковали, коневод начал упираться.

– Нет, ты не прав, он ещё наберет в весе, зима только кончилась. Снега было много, поэтому он не смог копытить корм.

– А те что, не зимовали? – возмутился Александр, встретив упорство коневода. – Гляди, вон какие они исправные! Или, может, всю зиму вы их кормили одним овсом? Костя, сокола видно по полету.

Доводы геолога были более чем убедительными. Только слабые лошади не могут добывать себе корм из-под снега и отстают в весе. Коневод усмехнулся:

– Вы так всех наших лошадей забракуете. Антону вот Атара не понравился, тебе этот серый, а Роману еще кто-нибудь…

– Кто Антону не понравился? – спросил его Дубовик.

Коневод показал на лошадь, стоявшую в другой стороне загона. Осмотрев со всех сторон Атару, Дубовик заключил, что тот еще потянет.

– А серого я не беру. Зачем нам такой доходяга? По договору вы должны предоставить лошадей средней упитанности, прошедших полную санобработку, не моложе трехлетнего возраста. А что получается? Ты мне даешь какую-то дохлую клячу, которую я и до базы-то не догоню, а нам же с ними все лето работать. Зато после поля вы принимаете лошадей согласно договору. И, не дай бог, если кто-нибудь окажется ниже средней упитанности, – хлопот не оберёшься. Я уже имею печальный опыт: один раз в Борылахе недели две лошадей откармливал, прежде чем их приняли. Полтонны овса перевёл. Так что, дорогой Костя, чтобы не повторился второй Борылах, давай придерживаться договора. Как заменишь серого, я подпишу акт приёмки всех лошадей.

Коневод нехотя согласился и, когда со всеми разобрались, предложил свою помощь.

– Давай сразу наденем недоуздки. Тащите их сюда, мы с Августом покажем, как надо правильно работать с лошадьми.

Ближе всех, опустив голову, стоял Хромой. В руки он дался легко, но, видно, для приличия помотал рыжей головой с белой полосой, проходившей между глаз до самого носа, и попытался вырваться. Костя быстро его перехватил и натянул на голову новенький недоуздок, сшитый из сыромятных ремней, обвязанных капроновым фалом. Лошадь, потоптавшись на месте, еще сильнее замотала головой.

– Теперь, любезный друг, ты у нас меченый, и поймать тебя будет гораздо проще, чем голенького. Вы вообще-то неплохо придумали с этим фалом, – обратился он к Дубовику, – недоуздки не порвутся. А то за него схватишься, а он остался в твоих руках, потом ищи ветра в поле.

С помощью Дубовика Костя поймал так же легко вторую и третью лошадь. Трудней пришлось Августу. Здоровенный толстый конь, заросший густой шерстью, спрятался за скучившимися животными и забился в самый дальний угол загона. Вытащить его оттуда было непросто.

– Ну, Тойон, давай выходи, хватит тебе дурить, – уговаривал его коневод. Он пытался подойти к нему вплотную, но тот зло храпел и подставлять свою морду, чтобы на нее надели какие-то ремни, не вызывавшие у него доверия, совсем не собирался.

– Однако плохо тебя учили. Бригадир раскормил, как свиноматку, брюхо висит. Ай-я-я, – стыдил он лошадь, – ну как тебе не стыдно! Ну, давай шевелись, я жду. – Не вняв ни одному его слову, конь стоял не шелохнувшись. Однако с грехом пополам благодаря помощи Антона и Романа Тойон вскоре сдался.

С белой лошадью Августу повезло больше: через минуту она крутилась на месте, мотая головой с одетым на нее сыромятными ремнями, и помахивала лохматым черным хвостом.

– Вот видишь, Тойон, надо брать пример с Магана, он не выкаблучивается, как ты, потому что понимает – надо вкалывать. Отдохнули зиму – и хватит, пришло время поработать. Ты теперь не просто совхозный конь, а геологический конь. В экспедицию пойдёшь, будешь работать в тайге. Это тебе не в табуне носиться по степи.

– Хороша лошадка! – с восхищением сказал Антон, осмотревший Магана со всех сторон. – Такую впору ставить только под кавалерийское седло, а не вьюки на ней возить.

Роман внимательно смотрел за всем, что делали коневоды, и всегда вовремя оказывался там, где требовалась помощь. Белая лошадь ему тоже понравилась.

– Был бы росточком побольше – можно было бы и на парад, а пока его ждет другая участь. Вот если в тайге подрастет, тогда его карьера может сложиться иначе.

Слушая геологов, Август тоже залюбовался лошадью.

«Ничего не скажешь, конь и правда хорош! Белый-белый, как снег зимой. Однако как быстро время летит! Когда после армии я пришёл в бригаду Огонёра, он был тоненьким жеребенком, ни на шаг не отстававшим от своей красивой матери. Хотугу Сулус[3 - Хотугу сулус – Полярная звезда (як.).] теперь звездой не назовешь – в табуне есть лошади получше, но все равно, время будто не берет Сулус. Этот белый, видать, в мать, только еще белей ее. Поэтому Огонёр назвал его Маган ат[4 - Маган ат – Белая дощадь (як.).]. Для этого коня лучшего имени и не придумаешь. А для нас он просто Маган, ведь и так понятно».

– Его в тайге хорошо будет искать, залезешь на горку – издалека видать, – вытаскивая из пачки сигарету, сказал он вслух. – Конь что надо! – Он показал большой палец и закурил. – Я, однако, осенью попробую его поставить под седло, если нормально пойдет, – возьму себе, а то мой Батыр стал уже сдавать.

Геологи постепенно освоились и почувствовали себя уверенней. Раздевшись до пояса, молодежь обступили Августа.

– Ты давно работаешь коневодом? – прикуривая, спросил Роман. Эти молодые ребята, возможно, даже ровесники, вызывали у него восхищение, и он хотел узнать о них побольше.

– Да как тебе сказать, наверно, давно. Сколько себя помню, вокруг меня были лошади. Я, можно сказать, родился в седле. С лошадьми связано все, что меня окружает. Мой дед был коневодом, заслуженный человек. Его тут хорошо знали. Всю войну прошёл снайпером и ни одной царапины, а перед самой победой ранило вражеским осколком. До последних дней он носил кусок железа под сердцем. Доктора запрещали работать, а он всё равно бежал к своим лошадям. Видать, не мог без них.

Август, крепко затянувшись, продолжал: