История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника

– Есть же там оборонительный замок, – сказала она, – если бы и напали…

– Э! Тогда бы мы оборонились! – воскликнула Ядзя весело.

– Мы не напрасно солдатские дочки и жёны, – докинула мечникова, – мы бы справились! А! Если бы ты, приор добродетель, наших людей знал и их мужество, мог бы быть таким спокойным, как я…

Кс. Заяц так был удивлён, что ему ненадолго изменила речь, смотрел на этих неустрашимых женщин, слушал спокойные их ответы, и перекрестился, понять этого не в состоянии.

Наконец он глубоко вздохнул.

– Желаю хорошо подумать, – добавил он, – потому что опасность может быть больше, чем кажется…

– И мы благодарны вам, господин добродетель, за предупреждение, – отозвалась мечникова, – так как половина её убывает, как скоро мы о ней знаем.

Она посмотрела на Янаша, у которого засверкали глаза.

– Не правда ли, Янаш, – спросила она, – что сердце у нас от этого не убудет?

– Вырастет, пожалуй, – отпарировал бодро Корчак.

– С восхищением на это смотрю, – вставил приор, – но прошу об одном. Не верите мне или легко принимаете, что говорю, соблаговолите людей спросить… пусть подтвердят другие…

В эти минуты он ударил себя по лбу.

– С позволения, – добавил он, – как раз в костёле я видел шляхтича, брат которого у нас в послушниках есть. Синеутой зовут. Он вроде бы из тех сторон едет… Если его застану, попрошу его, чтобы пришёл передать дело…

Приор двинулся к двери и, что-то шепнув на ухо брату, послал его сразу за Сениутой.

Более десяти минут утекло, прежде чем дверь отворилась снова и впустила шляхтича, который прежде всего поцеловал руку приора и занял место недалеко от порога. Эта была особенная фигура, больше созданная для седла, нежели для пехоты… маленький, ноги имел искривлённые от езды, как два лука, плечи почти той широты, сколько имел высоты, на них большая голова, подбритая, с кустистыми усами, лоб как бы тремя частями, тремя глубокими морщинками перерезан… Руки спадали ему почти до колен, а обувь до них с другой стороны доходила… Грубая куртка, стянутая подбитым поясом, покрывала ему широкую грудь. Стоять, быть может, он не привык, потому что беспокойно переступал с одной ноги на другую и топтался, а то, что ещё говорить не имел возможности, поэтому откашливался.

– Пане Чесникович, – отозвался приор, – вы, видимо, от границ едете?

Громким, немного хриплым голосом он сначала рассмеялся, гладя чуприну.

– А ну! А вот уж, – сказал он, – потому что это… милостивый государь… этого… (тут он вздохнул) родители кислые яблоки ели, а у детей зубы болят… но… милостивый государь. Мы имели там прекрасные земли, а теперь до собак опустились. Я едва на хуторе… а брат в монастыре и оба голые… милостивый государь…

Он снова погладил чурину, переступил на другую ногу, откашлялся и добросил:

– А вот уж…

– А что же там слышать? Спокойно? – спросил кс. Заяц.

Сениута начал смеяться, тереть голову и кашлять… Кашель ему, видно, служил для собрания мыслей.

– Когда же это, милостивый государь, того… с позволения, в осином гнезде спокойно? Но? Но?

– Но татаров нет? – спросил ксендз.

– Как – нет! Этой мерзости, когда бы это не было? Их нет, но они скрываются в мышиные дыры… и вместе…

Тут шляхтич закричал, подражая крику дикарей, аж женщины вздрогнули.

– Вместе… как град!

Трудно было с фантастическим паном Сениутой разговаривать, поэтому, приор сказал прямо:

– Ясновельможная мечникова Збоинская как раз туда выбралась в свои земли… ты, наверно, Чесникович, его знаешь… тот Гродек, что на границе?

– А это Доршака Гродек? – подхватил Сениута.

– Это наш подстароста! – сказала мечникова.

Сениута сильно вытаращил глаза и раскрыл рот.

– Но того, – буркнул он, – он себя там наследником и паном именует! А что мне до этого, пусть будет, чей хочет! – и махнул рукой.

– А безопасно туда ехать? – спросил ксендз.

Чесникович, переступая с ноги на ногу, размышлял и кашлял.

– Лгать перед ясновельможной паной и перед достойным наимилейшим приором, у которого мой близкий родственник нашёл приют, да хранит меня Матерь Божья, – сказал он медленно. – То Сениуте покажется… Мы опустились до собак – нет слов, но собаку глаза не предают, но того… Поэтому я должен всю правду… Доршак – задира, а околица – как в крапиве.

Он закашлял ещё сильнее.

– А ну, чтобы из-за волка не идти в лес – то снова, ваша милость, но того, не выпадает… Может быть проблема. Может уйти сухим. Двоим бабка предсказывала. Человек раз родится и раз умирает…

Мечникова усмехнулась…

– Совершенно правильно, ваша милость, пане Чесникович, – воскликнула она, – я как раз поэтому еду, что Доршак задира… потому что его отсюда нужно раз вытеснить. Десять лет сломанного гроша не даёт.

Чесникович блеснул глазами.

– А скряга, но того, денег имеет, как еврей, – начал он, – и откуда? Один Бог знает, он – другой, дьявол – третий… а татарин – четвёртый… Гм! Гм!

Он очень живо задвигался.

– Куда едете, ваша милость, пане Сениута? – спросила мечникова.

– Я? – указывая на грудь пальцем, отозвался шляхтич.

– Да, ваша милость.

– Я приехал брата увести, потому что мне снилось, что ем кислое молоко… думал, упаси Боже, не случилось ли с ним какое несчастье… Ну! И, отдав долг уважения ксендзу-приору и обняв брата, – что делать? На хутор мой вернусь.

– В ту самую сторону?

– Вот в ту самую…

– Присоединяйтесь к нам, ваша милость, – воскликнула мечникова. – Сначала и конь ничего стоить не будет, а потом, как Бог даст, до Гродка… ещё что-нибудь найдётся…