– Сказала, что в Филадельфию, но мы не общались с тех пор, так что сейчас она может быть где угодно.
– Но почему? Вы же нравились друг другу.
Щеки вспыхивают, но я не отступлюсь, потому что он не просто мой учитель – он мой друг.
– Я не мог дать ей того, что она хотела.
– Чего же она хотела?
– Многого. Прежде всего любви. Но встреча с ней помогла понять, что я не способен впустить другую женщину ни в свой дом, ни в свое сердце. Я слишком давно живу один, хотя это обстоятельство не было решающим. Она хотела ребенка, но его я тоже не мог ей дать.
Мой рот остается открытым так долго, что в него успел бы заехать товарняк.
– Я думал, что бесплодие – мое проклятие, но со временем понял, что это дар. В Корке довольно опасно иметь потомство.
– Мне жаль.
В этом весь мистер Прикли: пытается найти плюсы, скрыться за остроумием, но глубоко внутри это приносит ему боль.
– Когда я узнал об этом, то понял, что должен остаться в Корке. Думал, раз у меня не будет детей, я попробую проявить себя в чем-то ином.
– В борьбе с системой?
Он кривится.
– Это громко сказано, но… да. К несчастью, после смерти жены мой пыл заметно поубавился.
Я обращаю внимание на обручальное кольцо на его пальце – все еще носит его. После стольких лет? Носил ли он его, когда встречался с Блейк? Надеюсь, у него хватило ума этого не делать, иначе неудивительно, что она сбежала сверкая пятками.
Он ловит мой взгляд и уязвленно прячет руки в карманы. Я прочищаю горло.
– А знаете, – я позволяю себе смешок, – вы подходите на роль преподобного намного больше, чем Патрик.
– Это почему?
– Я много думала об этом… Священники – вечные сыновья. Они не имеют права становиться отцами, поэтому не взрослеют. Они обязаны соблюдать воздержание, быть сыновьями Божьими, не смея занять его место. Мы оба знаем, что Патрику это не удалось.
– Я тоже не соблюдаю воздержание, если на то пошло. По крайней мере не специально.
Я одариваю его удивленным взглядом, и только тогда до него доходит смысл сказанного – мы оба прыскаем от смеха, но быстро унимаемся. Знаем, что Корк не выносит радости и тут же карает за малейшее ее проявление.
Патрик мог иметь детей, но не хотел. Нил хочет, но не может. Судьба та еще стерва. Я и раньше это знала, ведь ко мне она редко бывает благосклонной. Если что-то плохое может случиться, то не стоит сомневаться: это случится. Внезапно разразившийся ливень, убийственная мигрень, машина из-за угла – все это я уже проходила, что выработало во мне привычку обдумывать происходящее, прислушиваться к шестому чувству и планировать наперед, чтобы никто и ничто не могло сбить с курса. И пусть это требует тяжких умственных усилий и моральных затрат, но планирование и умение слышать себя – прекрасные навыки, которые помогают не терять рассудок и быть готовой к чему угодно.
Итак, Нил считает, что доктор Гарднер опасен, хотя он не совершает ничего противозаконного. Возможно, он ошибается. Но сколько раз он ошибался до этого? Вот именно – ни разу. Чутье Прикли развито куда лучше, чем мое.
– Я вам верю, – спустя долгие минуты говорю я.
– Это не имеет никакого значения.
– Почему?
– Потому что ты уедешь. Может, мое мнение для тебя не важно, но знай, я хочу, чтобы ты уехала.
Я выпрямляюсь как струна. Я не хотела оставаться в Корке и до сих пор не хочу, но к сердцу якорем привязан долг. Долг, который когда-то повесил на себя Патрик: освободить это место. Если я ничего не сделаю, детство и жизнь Молли будут обречены.
– Я могу помочь.
– Можешь, но не станешь. – Его глаза гневно сверкают.
– Я должна.
– Флоренс, не вынуждай меня становиться противным учителем.
– Я уже не ребенок!
– Тебе не место в этом городе. Не твоим способностям и амбициям.
– А вам в нем место?
– Я сделал свой выбор, ты сделала свой – так следуй ему.
– Вы мне не указ!
– Твой отец хотел, чтобы ты уехала.
– Он мне тоже не указ!
– Этого хотел Сид!
Опомнившись, он отводит взгляд. Его лицо заливает краска.
К глазам подступают слезы, задерживаю дыхание в попытке сдержать их, а после громко выдыхаю. Нет, я не буду плакать. Не при свидетелях.
– Прости, – едва слышно произносит он, указательным пальцем подвигая очки выше на переносицу.
– Моя помощь вам не нужна, – твердым голосом заключаю я, – как мои способности и амбиции. Тогда чего вы хотите?
– Чтобы ты уехала и жила нормальной жизнью.
– Как благородно.
– Наверное, зря я на тебя это взвалил. Может быть, у меня просто разыгралось воображение. Последнее время мне не с кем поделиться. С тех пор как Патрик слег, я толком ни с кем не говорил, кроме шахматных фигур, но они никудышные собеседники.
– Говорят, он сгорел за два дня.
– Так и было.
– Почему его не отвезли в больницу?