Духовка Сильвии Плат. Культ

– Я не намерена уезжать.

Она презрительно хмыкает и скрывает лицо за чашкой.

– Тебе позволили не ходить в женский дом? – интересуется Роберт у Молли.

– Да, какое-то время.

– Я оставил в спальне рубашку. Она разошлась по шву на правом плече.

– Хорошо, я зашью. Можно мне сходить в церковь?

Он сдвигает брови к переносице. Думает о чем-то своем.

– Сегодня хор. Я хочу пойти, – настаивает Молли.

– Иди, но не забудь про рубашку.

– Хор? – встреваю я.

– Отец Кеннел руководит хором. Иногда мы поем во время служб. Ты бы знала это, если бы… – Она резко замолкает, уставившись в тарелку.

– Я могу пойти с тобой?

– Это детский хор.

– Я не говорила, что буду петь.

Она кривится и поджимает губы, а потом выдает:

– Как хочешь. Мне все равно, – она дергает плечиком, но на долю секунды уголки губ приподнимаются, отчего внутри разливается тепло, – она там. Моя Молли все еще там, мне только нужно откопать ее, очистить от песка и пыли, от всего, что Доктор скормил ей в мое отсутствие.

Когда отец выходит из дома, Молли выбегает за ним, чтобы отдать шляпу, – он сам не свой, машина, заправленная топливом. Я убираю со стола – хоть в чем-то могу быть полезной, а Молли принимается за порванную рубашку отца. Я мельком наблюдаю за ней. Мне никогда не удается попасть в ушко иголки с первого раза, ее же движения умелые и спорые, как у заправской швеи.

– У тебя так здорово выходит.

– В Корке все это умеют. Хелен нас учит.

– Научишь меня?

Она поднимает глаза.

– У тебя не получится.

За шесть лет она выросла словно на четверть века, пропасть из обид, боли, страха, отчаяния и разочарования стала такой огромной, что нам уже не докричаться друг до друга, но я пытаюсь. И буду пытаться, пока жива.

– Если не соберешься за двадцать минут, я пойду в церковь без тебя, – вдруг говорит она, откладывая рубашку.

Я тут же вытираю руки, бегу наверх и натягиваю на себя самую скромную одежду. На самом деле я надеваю то, что у меня есть, – я не рассчитывала провести здесь столько дней. Оглядываю себя в зеркале, которое прикреплено к внутренней стороне дверцы шкафа. Будь моя воля, я бы не оставила и его.

– Так нельзя идти в церковь. – Молли появляется за моим правым плечом, наши взгляды встречаются в отражении.

Я рассматриваю себя снова, на этот раз намного придирчивее: никакой укладки, никакого макияжа, раньше я тратила сотни долларов, чтобы поддерживать образ успешного адвоката. Впервые за несколько лет я надела свободные темные джинсы, скромные туфли с незаметным квадратным каблуком и кремовую блузку – оставила незастегнутой лишь верхнюю пуговицу. В последний раз я выглядела так… да никогда. Даже самые серьезные судебные процессы и строгие судьи не вынуждали так скрывать тело.

– Думаешь, преподобный не в курсе, что я женщина?

Шутка остается без внимания.

– Сними это, – она устремляет взгляд на нить жемчуга, которая едва видна в разрезе блузки.

Я делаю так, как она велит.

– Застегни пуговицу и собери волосы.

Я беспрекословно выполняю приказы, стирая последние штрихи внешнего мира.

– У тебя нет юбки?

Я качаю головой. Она еще раз обводит взглядом отражение и в итоге кивает.

– Ладно, так лучше, – говорит она в непривычно высокомерном тоне.

Я – гадкий утенок, она – девственная лесная нимфа с золотой косой, переброшенной через плечо. Тонкая, изящная, трогательная, точно цветок в росе. Но одинокая. На ней аккуратное льняное платье длиной по щиколотки, перетянутое поясом. Скромная вышивка украшает горловину.

– Ты сама ее сделала?

Она теряется и на секунду ослабляет оборону.

– Да, мне нравится вышивать.

– Тебе очень идет.

– Нет времени на пустую болтовню, – отрезает она, покидая комнату.

Несмотря на жару, дом снова покрывается коркой льда.

8

В церкви нас встречают голоса девочек из хора. Те, что помладше, порой забываются и переходят на крик, но старшие осаживают их, дергая за рукава и косы. Заметив меня, они затихают, но, не признав авторитета, продолжают перешептываться.

Я устраиваюсь в первом ряду, Молли – в центре хора. Все девочки облачены в простые платья, на лицах безусловное принятие и предвкушение, которое делает их более прекрасными и в то же время уязвимыми. Агнцы на заклание.

Появление отца Кеннела, кажущегося еще выше в сравнении с детьми, приводит к установлению полнейшего порядка. Девочки тут же подскакивают и выпрямляются, как клавиши пианино, с которых резко убирают пальцы. Он занимает место перед хором и, очевидно, обращает вопросительный взгляд на Молли.

– Мэри, не ожидал тебя сегодня увидеть. Не представишь нас? – он мягко указывает в мою сторону. – Было бы крайне невежливо оставить меня в неведении.

– Простите, преподобный. Это моя сестра.

Он оборачивается и устремляет на меня ничего не говорящий взгляд. Тишина затягивается, желудок сжимается.