Плата за рай
Дни сменялись днями. Ежедневный быт, словно вода, размыл землю, и когда в ней появились русла, для Валерии все стало обыденным и скучным. День начинался с отсутствия любимого рядом, который уходил спозаранку, при этом жалея ее; он не будил возлюбленную, чтобы она как следует отдохнула. Затем она завтракала и начинала придумывать себе занятия, которые помогут скоротать время. Временами девушка пыталась прибраться в доме, но едва начинала, как на нее находила тоска, и, бросив незаконченное дело, Валерия шла полежать. Случалось и так – когда она все же заставляла себя завершить начатое, качество работы было невысоким. Сказывалось отсутствие энтузиазма и большой объем накопившихся дел. Иногда Валерия рисовала – но и тут ее постигала та же учесть, рисунки оказывались незаконченными либо плохо выполненными. Также она пыталась читать, но не продвинулась дальше десятой страницы каждой из имевшихся книг. Читая, начинала мечтать, отвлекаться, представлять встречу с семьей, которая, восхищаясь ее самостоятельностью, принимает ее как взрослую… Валерия представляла все в деталях и видела, как никто из домашних не может скрыть слез радости, а отец и вовсе не выпускает дочь из объятий.
Но мозг не всегда рисовал картины в столь радужных красках. Бывало, что мысли приводили ее домой, а там – никого нет… Повсюду беспросветная темень. Валерия кричит, силится найти отца, мать, братьев… Кличет без устали, но лишь эхо раздается в ответ… В таких грустных думах и проходила большая часть дня Валерии. И какие бы дурные мысли не посещали голову, ее никогда не покидало внутреннее ощущение, что она – гусеница, которая непременно скоро станет бабочкой. И жизнь ее поделится на два этапа: «до» и «после». И в жизни «после» не будет места для разочарований, тягот, нужды и зла… Эта надежда навсегда поселится в ее сердце, но так и не сбудется. И гадая, что ее ждет в будущем, Валерия не переставала с нетерпением ждать Ифриса.
Она полюбила ночь, наступление которой ознаменовывалась приходом любимого. Все пережитые мучения, тяжкие думы предавались забвению рядом с ним. Время, проведенное в каждодневном ожидании, приумножало их обоюдные еще не успевшие остыть чувства, страсть и влечение друг к другу. Валерия с нетерпением ждала заветного часа. Ифрис же с нетерпением рвался с работы домой, мчался, обо всем забывая.
Ифрис ошибся в расчетах. Полученной прибыли от продажи наркотика, точнее, ее десятой части не хватило и на полгода совместной жизни. Он успел подыскать работу. Но все же отсутствие сноровки, опыта, хитрости и ловкости, физическая неразвитость из-за многолетней жизни в условиях комфорта не позволили ему найти более или менее приличный заработок. Нужде успешно противостояли чувства, но однажды положение одного из них изменилось. Причиной беспрерывной тошноты Валерии, плохого сна, хандры, сонливости и усталости стала беременность… Валерия была на втором месяце. Разумеется, любящим сердцам всегда приносила радость подобная новость, но по мере роста живота возрастали и нужды, которые легли бременем на плечи обоих. Весть о будущем ребенке и отсутствие средств на его содержание подтолкнули их, точнее Ифриса, к действию.
Ифрис, угнетенный положением, в котором он находился как мужчина – представитель сильного пола, обязанный решать проблемы подобного рода и избавлять свою семью от голода, холода и нужды, был в смятении. Он знал, что это именно его обязанности, с которыми, как ни старался, пока не справлялся. Он жаждал решить все проблемы лично, но не знал, что делать, с чего начать, с какого конца подойти. Привыкший и всегда уповающий на помощь Зепара, Ифрис был брошен последним на съедение жестокой судьбе – спаситель перестал навещать молодое семейство и помогать. Попытки связаться с любезным до той поры другом или найти его были тщетны. Телефон был постоянно отключен. Беспомощный, безропотный, словно напуганный жизнью, трясущийся зайчонок, постоянно прячущийся под крылом родителей, Ифрис не имел понятия, откуда брать деньги. Его сумка-выручалка, благодаря Зепару давно опустела, и деньги были потрачены на повседневные расходы. Одни только коммунальные услуги – червь, имя которому государство, с неутолимой жаждой крови и с бездной вместо пасти – пожрали пятую часть полученных денег, а оставшуюся часть пожрал червь, сидящий внутри каждого из нас, и аренда жилья, которая, к слову, благодаря Зепару была необоснованно велика. Положение, в котором оказались влюбленные, изо дня в день становилось все хуже и хуже. Зепар стал заходить все реже. Валерия, несмотря на все тяготы своего положения, безропотно терпела. Но ее тревожило будущее здоровье ребенка, которое зависит от правильного питания. И, возможно, Валерия не проговорилась бы, будь у нее хоть чуточку больше еды, способной на некоторое время унять неуемное чувство голода. «Я бы ответила тебе, когда я в последний раз ела досыта, если бы помнила, когда в последний раз вообще ела», – эта ее фраза явилась последней каплей в море тягостных дум, переполнявших голову Ифриса; плотина не выдержала, и дамбу прорвало. Он перешел к решительным действиям.
Разумеется, Ифрис уже перезанимал деньги у всех своих новых знакомых и поработал во всех местах, где хоть немного платят за непомерно тяжелый труд. И, несмотря на все свое нежелание, он не видел больше другого выхода, кроме как продать душу Зепару – дьяволу во плоти. Ифрис хотел обратиться к нему за помощью, рассчитывая заключить сделку. Естественно, Ифрис был не так глуп и, исходя из своего опыта, заключил, что Зепара заинтересует лишь выгода. И поэтому обращаться к нему без заведомо выгодного предложения было бесполезно. Он бы и слушать не стал; главное для него – возможность выигрыша, как не двигай по полю ворота. Данное наблюдение Ифриса было не просто верно подмеченным, оно отражало реальность бытия. Но он шел к Зепару не пустым. Он был уверен в успехе своего предложения, которое периодически обдумывал еще с юного возраста, по мере нужды в деньгах для легкой жизни. У Ифриса не оставалось другого выхода, кроме как привлечь Зепара в сообщники, чтобы воплотить в жизнь задуманное. Эта задумка была для Ифриса, словно спасательный круг для утопающего. По крайней мере, такой путь давал ему возможность с достоинством выполнять свои обязательства перед женой и будущим потомством.
Ифрис был уверен в успехе переговоров. Оставалось лишь найти Зепара.
XXXV
В час, когда Ифрис отправился на поиски Зепара, на улице стояла ночь. Он брел по тротуару, не имея ни малейшего представления, где приятеля найти. Одно он знал точно – нельзя вернуться домой, пока не найдет Зепара.
Уже полчаса моросил мелкий дождь и дул прохладный ветер. Тоненькая, уже порядком поношенная белая льняная рубашка Ифриса вся промокла и местами прилипала к телу. В любой другой день он бы, несомненно, ощутил дрожь, которая буквально пробирала его, но не сегодня. В его голове роились разные мысли, они, словно патроны в барабане револьвера, прокручивались в ожидании выстрела.
Ифрис решил попытать удачи, положившись на случай. В первом же попавшемся многолюдном заведении, где проводили время за стаканчиком спиртного, он осмотрелся в надежде высмотреть Зепара, но безуспешно. Так Ифрис обошел почти все знакомые точки, в которых мог бы, по его мнению, находится Зепар. Надежда на успех и вера в будущее без голодного урчания в животе двигали его обессилившие ноги. Каждый раз, заходя в очередное кафе, ресторан или шашлычную, он расспрашивал завсегдатаев этих мест. Те спешили высказать, что лично знают Зепара, что жизнь за него готовы отдать, что он смелых кровей, истинный предводитель и тому подобное. Все его знали, все ценили его личные качества и характер, все отзывались о нем только положительно. Только никто не знал, где Зепар проводит свое время и где живет… Никто не мог назвать его точный адрес. Ифрис выходил в очередной раз разочарованным и подавленным.
Теряя самообладание и дрожа от холода, он почти рыдал от собственного бессилия, от ситуации, в которой оказался. В отчаянии Ифрис забежал во двор, расположенный на пересечении улиц Боконбаева и Свердлова, чтобы укрыться в беседке от дождя. Вбегая, заметил, что она не пуста. В углу сидели молодые ребята возрастом двенадцать-четырнадцать лет. С первого взгляда Ифрису показалось, что их больше десятка, но оказалось, что всего восемь. Уже сидя на скамье в беседке, он на какое-то время, забыв про озноб и голод, позволил себе внимательней приглядеться. Большинство ребят были плохо одеты. Стоптанная обувь, грязные, местами заштопанные футболки темных цветов. Засаленные, торчащие в разные стороны, видимо, не поддающиеся расческе волосы. Сигареты в зубах, осипшие голоса и грустные песни под звучание расстроенной гитары. В центре круга сидел маленького роста бойкий паренек, который и играл. Кепка в мелкую клетку прикрывала его белесую курчавую шевелюру. Пел песни он словами, душу бередящими, сокровенными, трогающими. Вокруг сидевшие товарищи поникли головами, думая каждый о своем. Видимо, в памяти их всплывали грустные картины, вызванные песней мальца с гитарой, и хотелось слушать и слушать, и на сердце щемило. Мальчишка пел правду.
Между припевами он выпивал из граненого стакана водку, которую ему периодически доливали. По тому, как к нему относились окружающие мальчишки, по их восхищенным взорам можно было предположить, что этот подросток пользуется большим уважением среди сверстников.
Прекратив петь, он выпил очередную порцию и, горько вздохнув, закурил сигарету. Мальчишка уже давно следил краем глаза за невольным слушателем, стараясь угадать, что таится у того на душе. Он пытался понять, какое из несчастий заставило его в «нелетную погоду» искать спасения. В конце концов он заключил про себя, что Ифрис, если и находится в лучшем положении, чем они, бездомные, никому не нужные ребята, то не намного. И проникнувшись к нему необъяснимым сожалением, сердечно предложил выпить водки, чтобы согреться.
– Байке, а, байке, продрог ведь совсем! На вот, возьми стакан, пей! «Не угаснуть в пьянстве, тлея угольками, мы стремимся – а лишь согреться хотим!..» – пропел несколько строк своей песни.
– Нет, спасибо, джигиттер. Чон рахмат!20 Вижу, что у вас самих не в избытке горючего, потому воспринимаю как вспоможение…. Поделиться последним – один из самых великих поступков, на который способен человек. А продрог я изрядно, но пить не могу, дела есть, – Ифрис повернул голову и замер, словно каменное изваяние.
– Байке, горе тебя преследует какое? Вижу, страдаешь, маешься и не можешь решить. Голос дрожит, и ответов на вопросы твои молит устами душа твоя… Вот только не удивляйся и не спрашивай, откуда знаю! – ухмыльнулся мальчишка. – Мы сами отверженные мира сего, и те чувства, которые на тебя внезапно нахлынули, есть наше повседневное состояние.
– Ты прав, нужда, на которую я обрек мою семью, гонит меня вперед. А впереди обрыв, и даже спрыгнув, я ничего не смогу найти, кроме конца и вечных мук… – Вспомнив свое отчаянное положение и разозлившись на себя, Ифрис засмеялся настолько неестественно, что подросток вполне мог бы посчитать, что рассудок его помутился. Но на самом деле этого не было. Мальчишка не заметил короткого, необычного всплеска эмоций у Ифриса. Он был воодушевлен текущей беседой с новым собеседником, которому мог и хотел поведать о своем видении различных ситуаций. Ему не терпелось перейти поскорей к более взрослому обсуждению насущных тем. Его жгло желание высказать все, что накипело на душе.
– Так ведь вся страна, как бичом, отхлестана, нуждою сражена. Но сдаваться не повод, бороться – наш путь. Назло кровопийцам опровергнуть их ставки. Доказать им, что они ошиблись, и остаться верными себе, заставить нас выслушать. Вот что движет нами. Вот что не дало нам умереть холодными и голодными вечерами лютой зимой в канавах сточных, которые так и зовут коварно, обещая прекратить все муки… Без хлеба и крова, без поддержки людей мы сумели восстать. Но веру в добро в нас пожрало зло, и, злобой пропитанные, мы стоим наготове, чтоб сменить старшее поколение и устои его моральные в корне разрушить. Всеми брошенные, судьбой наказанные, злом выращенные, ждем мы возможности воздвигнуть обелиски добру, чтоб к миру и процветанию народ свой неустанно вести.
– А где же ваши семьи? – спросил Ифрис, искренне удивляясь рассуждениям, не свойственным возрасту мальчишки. Тот поспешил ответить:
– Моя семья перед вами. Мои братья – верные, преданные, которые никогда и ни за что не бросят. Смерть – единственное, что нас может разлучить. У нас общее горе, кто в четыре года нашим братом стал, кого с двух лет приютили, а Алешку – так и вовсе мы ходить научили. Только вместе держась, друг за друга болея, и выжили. – Он, согнувшись, облокотился на колени и, понурив голову, замолчал.
Наступила пауза. Ифрис ее нарушил.
– Я вам не отец и учить вас не вправе, но водка губительна для здоровья растущего организма. Она одна из тех змей, которые пожирают человека, – Ифрис подумал о собственной зависимости. – Вроде бы сулит радость, блаженство и решение всех проблем, а на деле – это всего лишь их отсрочка, после которой твое состояние ухудшится в разы, и ты сам не заметишь, как окажешься ее рабом, отдавая ей все, что у тебя есть… Она отбирает у нас возможность создавать то, что для нас так дорого и важно. Отбирает те моменты, которые мы лелеем в своих воспоминаниях в тяжелые минуты жизни, те моменты, которые заставляют нас не сдаваться, но встать и идти дальше. – Ифрис невольно вспомнил свою мать. – Водка разрушает наши жизненные цели. Сокращает жизни… Погоди смеяться, мальчишка! И вправду, не мое это дело, да и своих проблем по горло, но на вашу доброту хочу ответить тем же. Да вот только, кроме опыта, ничем, что вам может помочь, не располагаю. Оттого и хочу научить… нет, не то слово, скорее подсказать.
Слушайте, я вижу, что для вас понятие «семья» – это не пустой звук, как для многих в нашей стране. И это неудивительно в вашем мире, поскольку нет ближе людей, чем те, кто согревает своим телом твое, – Ифрису представился момент из его детства, когда мать укрывала сына от ветра, заслоняя собою, крепко прижимая к себе. – Я вижу, что вы есть семья, и не просто семья, а, возможно, семья в самом правильном понимании этого слова. Я вижу, что вы преданы друг другу до конца дней своих. Вижу ваши нерушимые традиции заботиться друг о друге, вижу вашу готовность в случае необходимости пожертвовать всем ради ближнего. Именно поэтому, учитывая ваш несовершеннолетний возраст и закон, говорю вам: водка – это напасть, угроза для вас и для вашей семьи, которая вмиг может отнять все, что вам дорого. – На этот раз Ифрис вспомнил отца. – Попадись вы в руки органам опеки над детьми, по закону, разделят семью вашу и распределят без спроса – кого куда, без всякого снисхождения.
– Зако-о-он?! – почти вскричал мальчишка, вставая со скамьи. – О каком законе может идти речь?! Что такое закон и для кого он? Кем написан? Государством, которое забыло про нас?.. Оно говорит: не жги леса и не пей водку, чтобы согреться, ибо не имеешь права на злодеяние; но разве это злодеяние? Эка сказать – умри от холода праведным! А как же необходимость выживания? Ведь им она неведома, так же, как и условия, при которых стирается грань, что считать преступлением, остаются лишь отчаяние, нужда, слепой, животный инстинкт самосохранения. Именно что животный, ибо условия нашего существования отключают человеческое сознание, разум и превращают нас в животных. Власть имущие не хотят тратить средства, ресурсы, чтобы создать по-настоящему человеческое общество, они хотят управлять стадом, а «сэкономленные» деньги положить себе в карман. Их не смущает то, что золото это краденое. Их привлекает только блеск, и плевать на последствия! Их законы написаны и напридуманы в изобилии, избытке, уюте и роскоши… Как они могут говорить о голоде ртом, набитым черной икрой, о холоде – будучи одетыми в дорогущие шубы, о страхе и ужасах повседневной жизни – спрятавшись за неприступными стенами своих крепостей!
– Но … – хотел было возразить Ифрис.
– Я еще не закончил! – с еще большим воодушевлением вскричал мальчишка. Отблеск светившейся неподалеку лампочки озарился в его глазах, придавая ему еще более решительный вид человека, которому есть что сказать и которого не остановить, пока он всего не доскажет. Он продолжил: – И почему так удобно для них все устроилось? Не иначе как само провидение – да чего уж там, божье благословление – им руки развязало, чтоб на муки, страдания и непомерную ношу народ свой могли обречь! При этом открыто, безнаказанно грабя людей и перегрызая глотки друг другу, обвиняя один другого в том, что кто-то из них украл больше! Ведь они губят нацию ради своей личной выгоды! Им присущи нечистые помыслы и корысть, преступные цели разбогатеть любым способом при наименьших затратах, даже если это обойдется во множество человеческих жизней, – им плевать!
Ведь рассказывают старцы, что было время, когда человек, действуя порой даже во вред себе, так сказать, жертвуя собой во благо общих целей, ради процветания земли, страны, народа, был уважаем, любим, богат – хоть и не материально, но духовно. И такие люди слыли сильными, могучими, с непоколебимой волей и со способностью видеть дальше, чем видит простой смертный. Их способности давали им возможность предугадать последствия своих действий в общенациональном масштабе. Их знания и власть могли дать им огромные богатства, которые даже при невообразимых ежедневных тратах, невозможно потратить. Но цена такому богатству была бы смерть нации, хаос, разруха и война. Несмотря на то, что тяготы жизни обошли бы этих людей стороной, и они бы покинули наш мир еще до того, как случилась бы такая трагедия, несмотря на то, что они в любом случае остались бы безнаказанными, они все равно не смогли нарушить собственные принципы, изменить своим убеждениям. Эти люди пожертвовали личным благом, собой ради народа. Вот это настоящее, именно настоящее! Подлинная цель в жизни, к которой должен стремиться каждый человек, чтобы обрести покой, благополучие и процветание, – это достичь мира и всеобщего довольства. Только принесение себя в жертву каждым из нас – и есть залог нашего будущего…
– Да! Точно! Правильно! – вырвалось у ребят, окружавших юного оратора. – Правду говоришь, хоть и чужими словами, но правду! – сказал мальчишка, сидевший с краю скамейки, в порыве воодушевления даже привстав с нее. Это последнее замечание резануло слух и показалось оскорблением мальчишке, державшему речь, и он, осекшись, резко повернулся к обидчику. Секунд десять пристально, не отводя взгляд, смотрел на своего товарища. Но, не теряя самообладания, все же заключил, что тот ляпнул необдуманно, сам не поняв значения своих слов, и поспешил научить своего младшего братца думать правильно.
Ифрис, которому было очень интересно, нашел суждения подростка слишком зрелыми для его возраста и был потрясен. А фраза, произнесенная его товарищем, подтвердила догадку Ифриса, что мысли действительно заимствованы у кого-то другого, но интереса это не убавило.
– Алешка, ты чего там кумекаешь? Правда есть правда! И нет у нее принадлежности! Причем и Зепар-ава21 нам не чужой совсем… – Ифрис, услышав заветное имя, вздрогнул и, надеясь на то, что мальчик может знать, где искать спасителя, стал внимательно слушать. Он выжидал момент, чтобы, прервав, не обидеть рассказчика, и в тоже время направить его внимание в нужное русло. – Вот вы сказали: поймают, разделят, распределят, упрячут в дома… – продолжал мальчик, обращаясь к Ифрису. – А вы думаете, нас не ловили? Скажите, ребята, братья мои, не ловили нас, что ли? Не травили, как зверей, не устраивали ловушек?..
– Ловили и травили, будь они прокляты! Да сколько мы ног сломали об их капканы! Тьфу на них, черти их братья! – закричали ребята.
– И ловили, и травили, и делили, и упрятать в дома различные пытались. Я вот что скажу, очень возможно, что, в конечном итоге, нас, как вы говорите, всё-таки распределили бы, если не Зепар-ава. Он только и хлопочет за нас, потому он один из нас. Вот один случай – если бы я лично не был свидетелем, так и не поверил бы… Вспоминаю тот день, а у самого мурашки по коже размером со слона и слезы горькие, как масло машинное… Забирали нас тогда за то, что грелись под балконами одного из домов, тут недалеко; привычное дело. Ветер был сильный, вот и пришлось от него прятаться! А когда он прекратился, под балконами и остались, идти-то ведь все равно некуда… И вот, видать, чей-то блаженный покой нарушили, так сказать, вывели из равновесия состояние гармонии души – громко кашляли от боли в легких. Тогда вон Колька чуть коньки не откинул!.. Так вот, забирают нас всех, так и силятся в уазик запихнуть, а мы и сопротивляемся, вопим: «За что?! Дескать, сволота свободы честный народ лишает?!.» Тут-то и проходил мимо Зепар-ава с бойцами своими, каждый ростом под два метра и с руками, как у милиционеров ноги! – мальчишка немного приукрасил внешность приближенных Зепара. – Заглянул в каталажку – а там мы! Кто слезами, кто кашлем заливается, про одежду и гигиену и говорить нечего. Смотрит на нас, а у самого глаза кровью налились, реакция, как у быка на красное; грудь ежесекундно так и вздымается, и, не отводя взгляда от нас, как крикнет: «Начальник, сюда иди, бегом!»
Тот товарищ милиционер, когда нас ловил, прям герой был, а в присутствии защитника, с которым по долгу службы органы должны бороться, сразу заробел. Так и прибежал на зов, словно пес дрессированный. «Отныне это мои ребята! Отпусти их и больше никогда даже думать не смей, чтоб их забирать куда-то без моего ведома! Я за них теперь в ответе, и все что их касается, только через меня решать будете», – заявил Зепар-ава. Но милиционер решился возразить, нерешительно упомянул про служебный долг и последствия: «Я, Зепар-ава, вы же сами знаете… Только этот исполняю, долг… Как скажут, так и делаю… Это не я сам хочу… это… это ж Касен-ага приказал задержать… Ему… Я… я…» – не успел он договорить, как его перебили: «Ты бетон косою не коси и ребят отпусти! Если слова моего тебе мало, беру в свидетели всех присутствующих, небо, землю, воздух, вездесущего Бога твоего и клянусь жизнью своей и твоей и жизнями всех тех, кто посмеет обидеть моих ребят, что пока глаза мои не сомкнутся, не узнают покоя их враги, ибо они моими врагами станут! А с Касеном я сам поговорю. Ты не волнуйся, он тебя еще и похвалит за правильно принятое решение».
Хотел было что-то сказать товарищ майор, да вот от страха у него дыхание сперло, и он решил молча выполнить указание Зепара-ава. Чего тут говорить, несомненно, верное решение! Не успели нас отпустить, как мы вместе с Зепаром-ава и его ребятами сидели где-то в кафе, пили, ели – как в жизни никогда не пили и не ели! Да от жадности так наелись, что после всем было худо… Зепар-ава расспрашивал нас обо всем, а потом сам рассказывал, смеялся и грустил. Именно загрустил, как-то внезапно – раз! – и вдруг грустит. Как бы даже ни с того, ни с сего, только ведь смеялся, а глядишь, и грустит уже… Мне это запомнилось. Думаю, что грустил он о нас. Жалко ему стало нас, пожалел наше положение, наше будущее и ношу тяжелую нашу в жизни этой. Крепко нас пожалел, ибо относился к нам, как к равным, как к семье, как к братьям. Разговоры держал не детские – взрослые, чем удивил. Уму-разуму пытался научить, а под конец сказал: если какие возникнут вопросы или нужда замучает – его двери всегда открыты для нас. С тех пор нас никто и не трогает, и живем мы в свое удовольствие, свободно, не прячась ни от кого и не боясь никого… Что еще надо бедному бродяге?
Ифрис окончательно убедился, кому принадлежат высказанные чуть раньше мысли, озвученные пареньком. Рассказ о встрече с Зепаром окончательно расставил все на свои места.
– Выходит, вы им облагодетельствованы! Весьма благородно, – задумчиво произнес Ифрис. – Продолжает ли он вас навещать? Если да, то как часто? Не оставил ли попыток научить чему-то доброму или тогда был разовый порыв его души?..
– Облагодетельствованы? – засмеялся мальчишка, а вслед за ним и другие. – Это, байке, не то слово, скорее спасены – больше подходит. Благородно? Ну, даже не знаю, можно ли и так сказать… С его стороны поступок скорее великодушный, нежели благородный. Я многое слышал про Зепара-ава, но одно точно знаю: он – человек слова. Он сказал, что он в ответе за нас, и это так. Мы сейчас ни в чем не нуждаемся. У нас есть деньги, и мы берем все, что хотим, даже гитара есть… Зепар-ава часто нас не навещает, но не забывает, людей присылает с продуктами, деньгами и всем необходимым. А что сегодня есть нравственная необходимость для человека? Деньги, деньги, и только деньги – а почему так? Это просто: если есть деньги, можно все и всех купить, вопрос лишь в количестве. Если сегодня у тебя есть деньги, то ты можешь не мучиться в очередях, не обнимать трубы с горячей водой, чтобы согреться зимой, не плакать из-за брата, который при смерти, но его не принимают в больницу, заполненную богатыми людьми с простудой… Эти люди не знакомы с отказами и запретами. Бывает, Зепар-ава приглашает нас к себе, но только когда у него выдается свободное время. Мы редкие у него гости не из-за того, что он морду от нас воротит, а из-за того, что дел много и человек он занятой. А когда мы у него в гостях – всегда расскажет, что в мире творится и как бороться со злом! Убедит, что мы – будущее этой страны! Именно на наших плечах лежит бремя спасения от тирании, жестокости, произвола, безнаказанности, алчности и несправедливости, именно поэтому он учит нас разбираться в делах, происходящих в стране! Учит, как отличить ложь от истины. Учит думать правильно. Учит тому, что есть неверные мысли, и как их распознать, как с ними совладать. Много чему учит… Иной раз мне кажется, хоть он этого и не говорит, что большие надежды на нас возлагает, будто бы готовит к войне какой.
