Как Серёжа на войну ходил

Вышли они в поле. Дед долго осматривался, что-то прикидывал. Потом выбрал место у одинокого развесистого вяза и сказал:

– Здесь танкоопасное направление. Будем окапываться, рыть окоп.

– Что это такое… окоп? – спросил мальчик. – Яма?

– Окоп – солдатский дом, четыре стены, а вместо крыши небо.

– А если пойдет дождь? – поинтересовался Серёжа.

– Наденем плащ-палатки. Вот и вся крыша… солдатская. Бери лопату!

Дед поплевал на руки и взял тяжелую лопату.

И Серёжа поплевал на руки и взял лопату поменьше – малую саперную, так она называется по-военному.

И они стали рыть окоп. Земля была плотная, лопата резала ее ломтями. У деда ломти были ровные и увесистые. А у Серёжи тонкие и часто рассыпались.

– Бери на полный штык, – командовал, учил Дед.

Но «полный штык» не получался у мальчика. К тому же он натер руки.

А дед был неутомимым: помолодев и став снова солдатом, он мог копать без устали. В дороге дед жалел Серёжу, а помолодев, разговаривал с ним как с равным:

– Сам захотел узнать, что такое война. Теперь терпи. Война требует терпения.

Яма, именуемая окопом, медленно становилась глубже, и от нее веяло прохладой, словно на глубине земля была не летней, а зимней, холодной.

Солнце село за линию фронта, когда дед сказал:

– Будет!

И воткнул лопату в землю.

У Серёжи болели стертые руки и от непривычной работы ломило все тело. Он постелил на дно окопа шинель, свалился на нее, свернулся калачиком и заснул. Обычно он засыпал медленно и неохотно. Да еще требовал, чтобы ему почитали. На войне он заснул сразу.

Как это случилось? Как произошло?

Серёжа лежал на дне окопа с открытыми глазами и смотрел на небо. Сердце его стучало часто-часто, словно он и на самом деле только что бежал.

Было тихо – так тихо бывает только на войне. Над Серёжей светились звезды. И казалось, что там, в вышине, раскинулся огромный город и множество огней освещают его дома и улицы.

Серёжа снова подумал о маме, которую напомнила ему санитарка, не поднявшаяся с земли, и горькие слезинки защипали глаза. Но он вытер слезу жестким рукавом военной гимнастерки.

Взвилась зеленая ракета и, не долетев до звезд, погасла. Где-то слева – как говорят военные, «на левом фланге» – дробно заработал пулемет. И снова тихо.

Война затаила дыхание.

И вдруг мальчик услышал шорох. Он привстал и выглянул из окопа. Прислушался, присмотрелся. Неподалеку вздрагивала высокая трава. Кто-то полз прямо к окопу. Кто? Друг или враг?

– Дед! – мальчик энергично потряс спящего солдата за плечо.

– А? Что? Тревога? – пробормотал дед. И сон как рукой сняло.

– Кто-то ползет, – шепнул Серёжа.

Дед подхватил лежащий рядом автомат и выглянул из окопа. Некоторое время он, как говорят военные, изучал обстановку. И вдруг тихо, но строго крикнул во тьму:

– Стой! Кто идет?

И для острастки лязгнул затвором автомата.

Трава сразу перестала вздрагивать, замерла.

– Стрелять буду! – с угрозой в голосе предупредил Дед.

И тут от земли отделились три фигуры. И густой голос спросил:

– Это ты, Манюшин?

– Он самый! А ты – старшина Волчак, как я понимаю?

– Волчак и есть. Со мной Володя Савичев и Ка-мыкваль. Помнишь новенького с Чукотки?

– Давайте ко мне! – Дед махнул рукой.

И трое солдат, пригнувшись, подбежали к окопу и прыгнули вниз.

Друзья обнимали друг друга, хлопали по плечам.

В окопе стало тесно. От ночных гостей пахло махоркой, кожей, ружейным маслом. И еще от них пахло травой и землей.

– Как твоя маманя, Володя Савичев? – расспрашивал друзей дед. – А ты, Камыкваль, письма с Чукотки получаешь?

– Приходит почта… мало-долго.

И тут старшина Волчак спросил деда:

– Ты-то как здесь очутился? Ведь тебя убили…

– Внук потребовал, чтобы я его на войну сводил. Пришлось подняться. Знакомьтесь.

С этими словами дед подтолкнул вперед Серёжу.

– Молодец, сеголеток! – похвалил Серёжу старшина Волчак. – Смотри и запоминай, какая она – война. А то все мы погибнем, некому рассказать будет про нас. Верно?

– Верно-то верно, только пуля-дура не разбирается, где взрослый солдат, а где малец. Тебе не страшно? – спросил Володя Савичев Серёжу.

– Нет! – ответил мальчик. – Только когда солдаты полегли, страшно было.