Военные повести и рассказы

– Давай, Бутырёв! Показывай, чему Матунин обучил.

Капка весь покраснел, в ушах стало жарко. Капка вспомнил, как давно уже, когда был он еще маленьким, заходил к ним в воскресенье попить чайку Михайло Власьевич Бусыга. Стол накрывали во дворе, под деревом. Мать наливала почтенному гостю чашку за чашкой – Бусыга один мог выпить полсамовара. А к вечеру отец звал уже сонного Капку, ставил его на стул и, при держивая рукой, чтобы не свалился, приказывал сказать стишок, желая похвастаться перед гостем талантами сына. «Ну-коси», – грубым голосом просил гость. И пятилетний Капка, поглядывая то на сладкий кухен, стоявший посреди стола, то на огромного и страшного гостя, читал: «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?.. Римка, не нашептывай, без тебя знаю… Ездок запоздалый, с ним сын молодой».

Глаза у Капки слипались, рот тоже: он уже успел попробовать варенья. Стул шатался под ногами, и в сумерках лохматый, зеленобородый Бусыга сам становился похожим на Лесного царя, о котором говорилось в стихотворении. Потому у Капки очень искренне выходило: К отцу, весь издрогнув, малютка приник… И он тесно прижимался к прочному и теплому плечу отца. «Ну, хватит с него, молодец!» – говаривал Бусыга. «Я дальше тоже знаю», – обижался Капка и, уже спущенный на землю, торопился дочитать стишок до самого конца…

Но сейчас предстояло испытание посерьезнее… Одной левой рукой он быстро, не глядя, взял деталь, вставил в заправку, проверил шпиндели, правой пустил станок вручную и включил самоходную подачу так мягко, что старики одобрительно крякнули. Потом Капка снял готовую деталь, обтер ветошью и подал мастеру. Деталь пошла по рукам. – Ну как, Васильич, отец пишет чего? – спросил старый Бусыга у Капки, поковыривая деталь зелено-фиолетовым ногтем, толстым, как у носорога. Капка глотнул комок, внезапно возникший в горле, и собрался было что-то ответить, но директор опередил его:

– Напишет еще, напишет. Знаете, теперь как почта идет… Ну, пошли дальше, товарищи. Старики проследовали к другому станку, а Корней Павлович, чуточку поотстав, оглянулся и подмигнул своему питомцу: молодец, мол, Бутырёв, не подкачал. С этого же дня решили работать по два лишних часа вечером. День этот с непривычки казался нескончаемым.

Освоить новый урок было не так-то легко. Детали заедало на станках. Мастер-наладчик сбился с ног. У ремесленников были усталые лица, посеревшие от металла, глубоко въевшегося в поры кожи.

Глава 12

Морей альбатросы и волжские чайки

Уже темнело, когда шли с Судоремонтного ремесленники. Бледны были плохо отмытые, словно задымленные лица. Ремесленники шли молча, и огромными казались глаза, подведенные темным налетом копоти и металла.

А у Сада водников толпился народ перед афишей кино. В парке играла музыка, а по аллеям, метя? песок дорожек широкими отутюженными клёшами, в чистеньких бушлатах, сдвинув бескозырки на правую бровь, по четыре в ряд прохаживались затонские новоселы – юнги с острова Валаама. И, когда проходили они мимо не затемненного еще входа в кино, выделялись на бескозырках буквы темного золота: «Краснознаменный Балтийский флот». Девчонки с пристаней Затона и Свищёвки, сидевшие в ряд на скамьях, перешептывались, провожая любопытными взорами молодых балтийцев.

Мальчишки с уважением, без особой приязни, но зато не без зависти смотрели, как, покачиваясь по-морскому, шли аллеей юнги. И общее мнение было уже таково, что «ремесленникам нашим теперь крышка. Морячки верх возьмут по всем статьям».

Пронырливый Лёшка Ходуля был уже тут как тут. Он так ныл в цеху, что всем осточертел, и добился своего: мастер отпустил его из-за больного пальца раньше других. Сам Ходуля никогда на море не бывал и по Волге ниже А

хтубы не плавал. Но он любил уснащать свою речь морскими словечками, хвастался, что непременно будет служить во флоте, и на руке у него был грубо вытатуирован якорь. Поэтому сегодня он смело подошел к юнгам, присевшим отдохнуть на длинной садовой скамье.

– Разрешите пришвартоваться? С благополучным прибытием. Надолго бросили якорь у нас, в песчаных степях аравийской земли?..

– Там видно будет, – сдержанно ответил худощавый юнга с длинными и тонкими бровями. Это был Виктор Сташук, с которым утром познакомилась Рима. – А вы местный?

– Тутошний, как говорится, – отвечал Ходуля. – Здесь родился, и это все, что я любил…

– Ну, как у вас тут ребята, ничего? – Ребята, конечно, имеются, – заискивающе поспешил сообщить Ходуля. – Всякие, конечно, есть. Есть чересчур кляузные, к начальству подъезжают. Вообще, конечно, вы тут всем этим шпинделям сто очков дадите. Одно слово – моряки, флотские, морей альбатросы. Сам давно имею мечту. Ку?рите? Юнги покосились на предложенные им Ходулей папиросы, потом посмотрели на Сташука. Он, очевидно, был у них вожаком. Сташук чуть заметно сделал головой знак: ни боже мой. Юнги вздохнули и отвернулись. – Некурящие, – жестко отрезал Сташук.

– Могу зажигалочку предложить, собственной работы, – сказал Ходуля, вынимая зажигалку, которую ему вернул утром Капка. – Пожалуйста, для приезжего человека, тем более морякам, без всякого возмездия. Насчет расходов не беспокойтесь, сочтемся как-нибудь. Вы – альбатросы, мы – волжские чайки. Одно к одному, и всё в порядочке.

Сташук смутился было, не хотел брать, но Ходуля насильно вложил ему в руку зажигалку, прихлопнул ла донью сверху и сказал при этом: «Шито-крыто, взято-бито и с кона долой». Однако Сташук уже не смотрел на Лёшку. Машинально опустив зажигалку в карман бушлата, он привстал, завидя появившуюся в аллее Риму Бутырёву с подружкой.

– А, по синим волна?м океана, лишь звезды блеснут в небесах, – задекламировал Ходуля, – уж Римочка наша несется, несется на всех парусах… Сташук не слушал его. Он во все глаза смотрел на Риму, с трудом узнавая в этой красивой приодевшейся девушке простенькую девчонку, с которой он так небрежно разговаривал утром.

– Что? Познакомить? – заторопился Ходуля.

– А мы уже с ней немного знакомые, – ответил Сташук и четко откозырял Риме.

– Здравствуйте, – сказала она. – А это подруга моя… Здравствуйте, Лёша.

Ходуля так удивился, что даже не сразу ответил, и только через минуту спохватился:

– Здравствуй, Римочка, здравствуй, Лидочка. Добрый вечер, честь имею. А мы тут, знаете, с морячками то да сё, обнявшись крепче всех друзей…

– Кино будем смотреть? – спросил Сташук у Римы.

– Так билеты, наверно, уже все.

– А у меня и у одного моего товарища уже имеется как раз четыре, случайно рядом, вон дожидается стоит, – сказал Сташук.

И они пошли в кино, оставив в аллее оторопевшего Лёшку Ходулю, который все же пробормотал:

– «Мне дурно», – проговорила она…

Сташук познакомил девочек со своим товарищем Серёжей Палихиным. Вчетвером они направились в кино. Рима и Лида шли под руку и посередке, а юнги по краям и чуточку на отлете. Причем оба так отчаянно вышучивали друг друга, что девочки то и дело покатывались со смеху, не замечая, как ловко товарищи помогают один другому сострить и показать себя с наилучшей стороны.

– О, он у нас рыбак известный, – говорил Сташук про Палихина. – Вы его спроси?те, как он на Ладоге камбалу ловил, а сам немецкую мину выудил…

– Нет уж, – отвечал Палихин, – пускай сам расскажет лучше, как он трубочистом сделался, когда в Ленинграде на крышу зажигалка упала в трубу, а он за ней туда полез… Красивый фасон после имел!

Потом Палихин и Лида ушли немного вперед. Рима и Сташук поотстали.

– Да, Рима, – сказал вдруг Сташук, – вы, кстати, местная? – Да, родилась тут.

– Тогда вы, может быть, мне скажете, кто это такие тут у вас синегорцы. Я тут никого не знаю, а не успел приехать, уже письмо получил. И написано что-то не разбери поймешь. Стою на вахте, а какой-то мальчонка подбежал, сунул мне письмо, а сам драла. – Он протянул Риме письмо. – Вот, видите? «Синегорцы Рыбачьего Затона приветствуют вас на своем берегу. Да скрепит верность вашу боевую дружбу и закалит отвага ваши сердца, и пусть будет сладок плод ваших трудов, и да взойдет над вами радуга победы. Синегорцы Затонска надеются, что балтийские юнги послужат делу процветания и славы города. По поручению штаба синегорцев – Амальгама». Сбоку был нарисован знак – радуга со стрелой. – Вот уж ничего не пойму! – сказала Рима.

– Да и я не знаю, что это такое. Может быть, командованию показать? – А это который выходил, усатый такой, нашито много вот здесь… Он у вас главный командир? Капитан? – Не капитан, а мичман. Пора разбираться, Римочка. Антон Фёдорович Пашков. Известно: четыре узкие нашивки – это значит мичман, а шевроны углом на рукаве – это за сверхсрочную службу. Он еще в ту войну кондуктором[11 - Кондукто?р – в российском флоте до 1917 г. старшее унтер-офицерское звание, получаемое после окончания обязательного срока службы; ближайший помощник офицеров-специалистов.] был.

– На поезде?

– При чем тут, извиняюсь, на поезде? На корабле. На поезде конду?ктор, а на флоте кондукто?р. Надо понимать.

А ремесленники шли усталые и злые. Юнги казались им бездельниками и щеголями. Не знали ремесленники Рыбачьего Затона, что эти аккуратно подобранные парни в бушлатах и в бескозырках хлебнули такого, что и не снилось затонским. Под огнем и бомбами финских самолетов ушли юнги с острова Валаама в Ладожском озере. Лютую голодную зиму провели они под осажденным Ленинградом. И немало их еще прошлой осенью пало в главном деле у Невской Дубровки, когда юнги, сами совсем еще мальчишки, задержали немецких десантников и отстояли важнейший рубеж до прибытия частей Красной армии. Не знали затонские, что у самого Вити Сташука с голоду умерла в ту зиму близ Нарвской заставы мать. Не подозревали затонские, что Серёжа Палихин в ледяной воде Ладоги своими руками отвел мину, на которую едва не наскочила шлюпка с балтийцами. Многого не знали ребята и с пренебрежительным как будто, а на самом деле с завистливым высокомерием посматривали на приезжих. Но юнги словно и внимания на них не обращали.

Глава 13

Вечер командора

Валерка и Тимсон ждали Капку у сада. Они встретились, как встречаются обычно мальчики, хорошо знающие друг друга, то есть без приветствий, рукопожатий и других церемониальных проволочек.

– Слыхал новость? – спросил Валерка, подстраиваясь на ходу, спотыкаясь и никак не попадая в ногу с шагающим Капкой. – Девчонки-то наши с этими флотскими ну прямо с ума тронулись.

– И пусть их, – буркнул Тимсон.

– Вы когда про них узнали? – не останавливаясь, спросил у Черепашкина Капка.

– Еще утром.

– Ну и как?

– Все в порядке. Послал приветствие. В восемь ноль-ноль. Колька отнес, Венькин брат.

– Исполнение проверил?