Молот Тора

Больше Хельги не предпринимал попыток.

Он, как мы видим, маялся, а многие завидовали, как им казалось, его удаче. Эйвинд Кривой Рот послал к Хельги нарочного с просьбой пристроить ко двору Асы Сульки и Соти. Хельги, разумеется, тут же замолвил о них словечко. Но Аса, когда он к ней обратился с ходатайством, ничего по поводу Сульки и Соти ему не ответила, а лишь спросила:

– Эйвинд, кажется, обещал тебя сделать ярлом? Сделал?

36

Однажды в Харальдстадире Хельги встретил Эндота, своего бывшего наставника, и очень обрадовался встрече.

Они долго беседовали, рассказывая каждый о своей жизни. А в конце беседы Эндот вдруг говорит:

– Очень хорошо, что ты теперь служишь у Асы. Я, правду сказать, чем дальше, тем больше за тебя опасался, когда ты жил у конунга Эйвинда.

– Чего же ты опасался? – поинтересовался Хельги.

– Мне стало казаться, что конунг лишь притворяется, что ты ему как сын. Он к тебе берсерков если не подсылал, то разрешал, чтобы они с тобой бились на поединках… Меня от тебя отстранил, а к тебе приставил Рафна, велев ему следить за тобой… Потом у тебя начались поездки, одна другой опаснее. Мне твои друзья кое-что рассказали… Сдается мне теперь, что он хотел от тебя избавиться.

Хельги ему учтиво ответил:

– Если бы я не уважал тебя как своего старшего друга и наставника, я бы тут же предложил закончить разговор. Однако прошу тебя: никогда при мне не клевещи на моего благодетеля, конунга Эйвинда. Он воспитал меня так, как родных сыновей не воспитывают.

– То-то и оно, что так не воспитывают. Родных-то, – сказал Эндот, и разговор на этом так или иначе закончился.

Отец Хельги, Авальд Добрый, когда-то сказал сыну, что в Хель отправляются не только трусы и предатели, но также неблагодарные, которые сродни предателям и трусам. Хельги эти отцовские слова на всю жизнь запомнил.

37

Хельги уже год жил у Асы, когда однажды, в то время когда он упражнялся в метании копья, к нему стали задираться трое разряженных молодцов, только что приехавших в Харальдстадир и Хельги незнакомых. Среди них выделялся и ростом, и шириной плеч молодой человек в красном суконном платье; на правой руке у него было тяжелое золотое обручье, на голове – шелковая шапка, вытканная золотом и обитая золотой цепочкой.

– Что за девица тут за копья хватается! – воскликнул он, глядя на Хельги, и спутники его захохотали.

Хельги не стал отвечать.

– Я с тобой говорю, длинноволосая! – не унимался задира. – Какого рожна ты вырядилась в мужчину?!

Тут Хельги огладил свои золотистые волосы и говорит:

– Не нравятся мне твои злые речи, незнакомец!

– А мне твои руки не нравятся. Сроду не видывал таких тощих рук. И женщина, думаю, будет тебя сильнее. Как ты этими тощими руками смеешь обнимать Асу?

Хельги отложил в сторону копье, осмотрел свои руки и, к ним обращаясь, сказал:

– Придется вам, тощие руки, призвать к порядку невежу и отомстить за мать конунга.

– Это еще не известно, кто за нее будет мстить, – возразил незнакомец.

Тут же договорились, что три дня ждать не будут, отойдут в сторону и будут биться на мечах до первой раны. Было условлено, что тремя марками серебра должен откупиться тот, кто будет ранен.

Сражались не по правилам и даже имен своих не назвали перед началом поединка.

Противник Хельги достался настолько умелый, что Хельги никак не удавалось его ранить. Множество ударов было нанесено с обеих сторон, ловкие, стремительные выпады были сделаны, по два щита изрубили и хотя бы царапину кто-то из них заработал! Когда последний, третий щит пошел в дело, задира в шелковой шапке вдруг отпрянул назад и в ярости воскликнул:

– Не хочу дальше тупить свой меч! Мне его Аса подарила! Считай, что три марки твои.

– Они будут моими, когда я тебя раню, – отвечал Хельги.

– Это мало кому удавалось. Не хочешь три марки – возьми золотое обручье! – еще яростнее воскликнул молодой человек, снимая с руки браслет и протягивая его Хельги.

А тот отвечает:

– Меня зовут Хельги. А тебя как?

– Бьёрн. И прозвище у меня Железный Бок, потому что меня не берет никакое оружие.

– Ну, это я понял, – сказал Хельги.

– А я понял, что ты не только красавчик, но и настоящий воин.

Тут Хельги тоже снял с запястья браслет, и они обменялись обручьями. Однако бьёрново широкое обручье тут же скатилось с руки Хельги, а хельгов браслет не желал налезать на медвежью лапу Бьёрна. Но оба решили оставить у себя украшения в память о знакомстве.

Бьёрн пригласил Хельги выпить примирение. На что Хельги ответил, что прежде ему нужно испросить разрешение у своей повелительницы.

– Конечно, спроси, – сказал Бьёрн и ухмыльнулся.

Едва Хельги добрался до длинного дома, его тут же позвали к Асе. И Аса сурово спросила:

– Ты без моего разрешения дрался на поединке?

Хельги ей рассказал, как было дело, попросил прощения и сообщил о приглашении.

Аса тогда перестала хмуриться и милостиво разрешила принять приглашение, добавив:

– Такому человеку, как Бьёрн, не стоит отказывать. Но учти: с этим семейством надо держать ухо востро. Они из тех викингов, от которых всякое можно ожидать.

По лицу Асы всегда было трудно понять, о чем она думает. Но было похоже, что она знала о поединке еще до того, как Бьёрн стал задираться к Хельги. И что все произошло так, как ей, Асе, хотелось.

38

Надо ли говорить, что это был тот самый Бьёрн, который несколько раз гостил у Асы и отцом которого был знаменитый Рагнар Лодброк. Весну и осень он проводил в походах, а летом и зимой жил то в Скани, во владениях своего отца, то в Дании у конунга Хорика, сына Годефрида.

Своего дома в Харальдстадире у Бьёрна не было, так что в тот раз пировали они у его агдирского гостеприимца.

Пир был обильным едой и пивом. Хельги, по обыкновению, пил немного. Бьёрн же в выпивке себя не ограничивал и чем дальше, тем веселее рассказывал о том походе, который он совершил пять зим тому назад.

Дело было во Фраккланде. На шестидесяти кораблях они вошли в реку Лигер. Считалось, что в разгар лета ни один чужестранец не сумеет пройти по этой реке. Но они искусно миновали многочисленные песчаные мели и незаметно подобрались к большому и богатому городу Намнету. Его жители в это время отмечали большой праздник. Боевые корабли викингов они поначалу приняли за купеческие суда и не взяли никаких мер к защите, не ожидая такой дерзости от чужеземцев и чувствуя себе в безопасности за высокими и крепкими стенами. Они едва успели закрыть ворота, когда поняли, какая опасность им угрожает. Но Бьёрн и его люди по лестницам взобрались на стены, выбили ворота тараном, ворвались в город и захватили богатую добычу. Сокровища и множество пленных они погрузили на корабли, спустились к устью реки. Там они выгрузились на острове, который франки называют Нуармутье, Черный Монастырь. Монахи, ясное дело разбежались, а Бьёрн и его люди стащили на берег добычу и пленных, выстроили себе хижины и остались зимовать на этом красивом и удобном острове, будто стеной окружив весь рейд кораблями.

Описывая свои подвиги, Бьёрн три раза сообщил, что было ему в ту пору всего семнадцать лет, а люди его слушались так, как слушаются его отца, знаменитого Рагнара Лодброка. И два раза напомнил, что его прозвали Железнобоким, так как мать его, Крака, в раннем детстве заворожила сына от всякого оружия, и люди не раз видели, как от него, юного викинга, стрелы и копья отскакивали, не причиняя ему ни малейшего вреда.