Кнайпы Львова

Днем здесь собрались журналисты и поэты, которые подтрунивали друг над другом на страницах «Sygnalow», «Dziennika Polskiego» или «Chwili» (здесь самым острым на язык был Юзё Нахт), а в кнайпе в дружеском обществе пили водку, не отказывая себе в удовольствии подшутить. Так Мацек Фрейдман продал Тадзю Голлендру за чарку водки загадку: «Какая разница между Фрейдом и Фрейдманом? Такая же, как между графом и графоманом!»

Кроме постоянных львовских завсегдатаев, можно было здесь встретить всех знаменитостей, бывавших проездом в нашем городе. Множество ярких в ту эпоху имен называют современники среди гостей «Атласа».

Своеобразным украшением заведения был поэт, песенник и журналист Генрих Збежховский – организатор всех забав и любимец пана Эдзя. Утром до одиннадцати отсиживался в ратуше на должности скарбового урядника, затем до часу – в редакции «Газеты утренней», а остаток дня и ночи проводил в кнайпе. Именно здесь его отыскивал редакционный мальчик, робко напоминая: «П’шу пана советника – вершик…»

И пан Гень брал бумажную салфетку, чтобы, не отрывая ни на секунду от нее карандаш, сотворить свое очередное стихотворение, которое являлось под псевдонимом Немо. В честь своего друга хозяин ресторана даже назвал один из самых популярных напитков «немовкой». По описанию, этот напиток имел «белый воротничок» и его перед употреблением размешивали палочкой. Можно догадываться, что этот воротничок создавали сливки, хотя я могу и ошибаться.

Уже легендой стали его славные алкогольные трехдневки, во время которых Гень пил по 72 часа без перерыва. А компанию составлял ему чаще всего Франтишек Блотницкий, редактор церковной газеты, поэт и священник. Однако рекорда Геня не побил никто, даже поэт Ян Каспрович, который просидел здесь однажды 36 часов.

Збежховский был невероятно популярным как автор многих песен и ежедневных злободневных стихов. Это ему потом поставил в вину Юзеф Виттлин, напечатав в «Zdroj» (1920, № 3–4) его «некролог»: «автор пречистых сонетов напечатанных в «Химере», поэт с выдающимся лирическим талантом умер.

С тех пор встретить его можно ежедневно между 6 и 8 часами в одной из львовских кофеен, занятого работой над остроумным стишком о Сейме или спекуляции, или над почтенной поэмой о «Вилле польского солдата», или о Задушке, или о Пилсудском – в зависимости от годовщин и календаря. Наше искреннее сожаление будет его сопровождать вечно. Кажется, он умер от нужды».

Его комедия «Замужество Лёли» ставилась более тысячи раз, даже в войну и после войны. Для Львова он стал идолом. Именно его стихотворение красовалось над входом в кнайпу.

Гей, пиймо охочо, щодня без наказу,
Як пращури пили вiдвiку,
Бо хто не зазнав пиятики нi разу,
Той зватись не варт чоловiком.

По версии Анджея Хцюка, этот стишок звучал иначе:

Киньте надiю, ви, що входите сюди,
Що тут тверезiсть буде вам удiлом.

Другое стихотворение, посвященное «Атласу», звучало так:

Щодня у кнайпi Атласовiй
Серед карикатур Груса
Теньгi ся вбирают голови —
Дiти Музи i Бахуса…

По воспоминаниям современников, лучшая забава в «Атласе» начиналась тогда, когда там появлялся король богемы Гень – казалось, словно задымленный зал светлеет от взгляда его голубых глаз и лукавой улыбки. Он любил сидеть возле фортепиано с бокалом вина и сигаретой в зубах и импровизировать куплеты.

В рекламном «Календарике Атласном» под карикатурой на Геня был стишок:

Письменник такий львiвський,
Що досить для нього трьох слiв:
Львiв – то Збежховський,
Збежховський – то Львiв.

Будучи музыкантом, он писал также легкие, сентиментальные песенки и играл их целыми ночами на клокочущем пианино «Атласа». Молодые музыканты называли их «музыкой под водку». Но одна из них, «Вальс ночи», произвела сенсацию и стала шлягером.

Возникла она следующим образом. В 1907 г. Збежховский привез из Парижа мелодию популярной французской песенки, композитор Георг Криер переработал ее в «La Valse Вшпе». Збежховский сделал из этого «Вальс ночи», начинавшийся словами: «Это песня тех, чьим домом является улица…».

Эта песня очень понравилась «милостиво нам господствующему императору Францу-Иосифу Первому», который в награду назвал пана Генрика – праправнука защитника Вены в 1683 г. – Надрадником Избы Скарбовей. Но, зная о его легендарной растрате денег, запретил поручать ему какие-то финансовые дела.

На входе в кнайпу Эдзё поместил на оригинальной ренессансной подставке «Золотую книгу», которую украсил великолепными миниатюрами Казимир Грус, а Гень должен был написать стихотворение, за которое Эдзё заплатил заранее. Но у Геня не пошло, и довольно долго лист титульный… светил белизной. Только когда пан советник получил судебный иск от пана Эдвина Тарлерского, смог Грус выкаллиграфовать «Оду к вину».

Интересные воспоминания оставил писатель Ян Бжоза, которого в кнайпу ввел сын пана Эдзя Мёцё Тарлерский. Король богемы Гень Збежховский сидел на бочке под окном и «принимал». Между тем на соседних бочках ждали в очереди фанаты поэта, чтобы выпить с мэтром. Мецё подошел к нему и шепнул что-то на ухо, тот кивнул.

– Нас примут вне очереди, – сказал Мецё, – это большая честь для тебя.

Церемония состояла в том, чтобы каждый фан, садясь у стола мастера, спрашивал, что тот желает, и, заказав, выпивал с ним, платил и отходил, освобождая место для следующего. «Со мной было иначе. Збежховский не согласился, чтобы мы с Мецём платили. Нам поставил сам хозяин. Мы выпили по бокальчику ганусовки Бачевского, закусили и заглотили по «бомбе» пива. Поэт перекинулся с нами несколькими словами и, попрощавшись, кивнул следующему в очереди».

Пан Эдзё всегда с большой радостью резервировал столик для кабаре «Наше очко» и юмористов, которые выступали в невероятно популярной радиопередаче «Веселая Львовская волна», – Щепко, Тонько и советника Стронько. Ибо так уж хозяин завел, что никто из артистов или певцов не имел права отказать публике, если та требовала их выступления. Да, в конце концов, пан Эдзё не оставался в долгу.

Руководитель хора «Эриана» и кабаре «Наше очко» Ян Эрнст вспоминал:

«Трогательным доказательством памяти и душевности Эдзя было его прощание, когда я уезжал в январе 1937 г. на годовую стипендию в Рим. Я уже был в вагоне, меня провожали близкие друзья и знакомые, когда за пару минут перед тем, как поезд должен был тронуться, подбежал официант из «Атласа» с литровой бутылкой «немовки» и вручил открытку, в которой Эдзё желал мне не забывать Львов и время, которое я у него провел».

Гордостью «Атласа» был сборник карикатур, которые висели во всех залах. Их авторами были известные художники и поэты Львова. Например:

Не забуду аж по грiб —
тих пробутих з тобов дiб.

Еще даже при первых советах они сохранялись и вызывали восхищение у Корнейчука и Алексея Толстого.

Поэт Роговский (он был замучен позже немцами) оставил на стене остроумное четверостишие в ответ кому-то, кто упрекал его за интимную связь с актрисой:

Нiхто тим Бога не образив,
Що влiз туди, звiдкiль вилазив.
І то не грiх, а насолода
Побути там, звiдкiль ти родом.

Поэт Габриэль Карский, хорошенько залив вином свою любовную трагедию, рассчитался с неверной женой такими строками:

Покинула ти мiй будинок,
Тобi вiн чомусь непридатний.
Та я й не дивуюся дуже,
Бо дiм цей, кохана, – приватний.

Думаю, читатели уловили намек. Ведь бывают еще дома публичные.

Известный актер кино и знаток алкоголя Антоний Фернер написал: «Люблю Геня, люблю Львов, и хоть уеду – вернусь вновь». А мировой славы певец Ян Кепура оставил такие слова: «Хоть я никогда и не пью, но всегда пьян Львовом».

В памятную книгу гостей, которую старательно вел хозяин, в 1942 году вписался сам гаупткомендант шуцполиции из Берлина repp Р. Мюнхау: «Lemberg ist schon und grossten ist der Atlas!» Несмотря на то, что пан Эдзё был евреем, Мюнхау поручил ему организовать прием у баронов Гредлей в Сколе, куда должен был прибыть сам Геринг. Блюда и алкоголь для 300 человек везли в Сколе из Львова. Пан Эдзё позже рассказывал: «Тот сукин сын жрал, как корова в клевере, а если бы я тогда знал о нем то, что потом узнал, то я бы ему в его гренки со шпиком насыпал отравы».

Больше всего карикатур создал Казё Грус. Никто так виртуозно – лишь несколькими движениями руки – не рисовал шутливых портретов пьяниц, как Казё. А прославился он двумя историями. Однажды утром приперся в редакцию газеты, где работал, с проституткой и попросил 20 золотых аванса, потому что не было чем рассчитаться со жрицей любви. Конечно же, ему дали аванс, но заставили в тот же день с перепоя делать рисунки к газете. А вторая история, связанная с ним, заключалась в том, что Казё любил занимать у людей деньги – «но только в дулярах, чтобы не девальвировали». Заемных денег никогда не возвращал из убеждения, ибо был человеком чести. А самолюбие не позволяло ему отдавать деньги. Казё считал, что, принимая ссуду, делает честь тому, кто дает. «У кого попало не занимаю», – повторял часто.

Выдающийся художник Вигживальский известен был тем, что как только впадал в депрессию, и не шло у него рисование, это был определенный знак, что женщина ему надоела, и пахнет разводом. Вследствие тех своих депрессий был четырежды женат.

Генрик Гешелес, безумно остроумный критик из еврейской газеты «Хвыля», имел обыкновение сидеть стиснув губы, и в течение вечера открыть их не более трех раз.

Профессор Леон Козловский устраивал грандиозные пиры стоимостью в несколько сот злотых.

– Сколько платится, пан Эдзё?

– Пятьсот злотых.