Любимов высунулся из кабины:
– Вы что, места получше найти не могли? Проезд перегородили. Сваливаете прямо в канаву. Как отсюда забирать боеприпасы будете?
– Приказано немедленно разгрузиться. Пока немцы не налетели. Проезжайте, не задерживайтесь, – огрызнулся лейтенант-артиллерист.
– Как же я проеду? Я ведь не на велосипеде, – удивился Любимов.
– Сейчас разгрузимся и отъедем. Давайте быстрее! – поторопил лейтенант своих бойцов.
– А снаряды? – не понял Любимов.
Артиллерист промолчал. Бойцы подтаскивали к заднему борту тяжелые ящики.
– Лейтенант, вы вообще понимаете, что делаете? – повысил голос Любимов.
Артиллерист, не поворачивая головы, пробурчал что-то себе под нос. Очевидно, нецензурное.
– Где ваш командир, где замполит? – Полный негодования Любимов соскочил на дорогу.
– Вам какое дело, лейтенант? Заняться нечем? – окрысился артиллерист.
– Не забывайтесь, товарищ лейтенант! – рявкнула из кабины Катрин. – Вы разговариваете с полномочным делегатом связи штаба корпуса.
– Нужно – тогда с командиром дивизиона разговаривайте. У меня приказ, – лейтенант-артиллерист слегка подтянулся, но отвечал, мягко говоря, с неприязнью. – А замполит еще вечером уехал.
Любимов быстро пошел вперед. Катрин вылезла на подножку, ненавязчиво прислонила к ноге «СВТ».
– Вы бы, товарищи бойцы, пока перекурили. А то как бы все обратно грузить не пришлось.
Лейтенант покосился на непонятную девицу, но возражать не стал. Очевидно, у него и самого оставались сомнения в целесообразности вываливания боезапаса в придорожную канаву. Бойцы отошли шагов на десять, сели на откос. Вид у них был замученный. Новенькое обмундирование выглядело грязным и засаленным, как будто война шла уже не первый месяц.
Катрин хмыкнула, вспомнив о собственном внешнем виде.
Дальше по дороге гудели двигатели. Несколько грузовиков пытались развернуться. Между ними ворочался горбатый тягач. Темнели остовы сгоревших машин. Один из грузовиков уткнулся бампером в канаву. Стояло несколько 122-мм орудий. Между всей этой беспорядочно стоящей и тыкающейся в разные стороны техникой можно было протиснуться с большим трудом. Зачем дивизион растопырился посреди шоссе, девушка догадаться не могла. Чуть дальше виднелась сосновая роща. По другую сторону шоссе стоял полузакрытый туманом хутор. Там бы пушкарям и остановиться.
К Катрин неуверенно подошел лейтенант.
– А вы, – артиллерист замялся, – товарищ, извините, из какого корпуса?
– Из 8-го. Я прикомандирована ЦК комсомола для связи и выяснения обстановки, – охотно отозвалась девушка. – По постановлению сверху, как смежный специалист.
– Понятно, – кивнул ничего не понявший лейтенант. – А во Львове, не знаете, что происходит? Говорят, немецкий десант в городе?
– Националистическая агентура выступила, но ее уже добивают.
– Да? – В голосе лейтенанта сквозило и облегчение, и недоверие. – Вроде бы даже танки применяли?
– А что ж, неужели жалеть этих белогвардейцев хохляцких, когда они в спину с чердаков бьют? По законам военного времени с ними и обошлись. Какие сомнения?
– Да я не к тому, что сомневаюсь в чем-то. Общую обстановку до нас совсем не доводят. Как дивизион сформирован, еще и трех месяцев не прошло. Личный состав неоднородный. Всякое болтать начинают.
– Пресекайте, товарищ лейтенант, безо всякой жалости. На то вы и командир Красной Армии. Я вместо вас следить за дисциплиной не буду. Я хоть и комсомольский работник, но по другой части. Хотя, если наблюдать, как вы лихо боезапас в канаву сваливаете, поневоле задумаешься.
– Да я что? Приказ, – лейтенант потупился, неопределенно махнул рукой куда-то по дороге, – у меня командир есть.
– Повезло, – Катрин хмыкнула, – будет на кого сослаться, когда до Москвы отступим.
– До какой Москвы? – вскинулся лейтенант. – Я сам из Серпухова. Не бывать там немцам. На старой границе насмерть встанем.
– Там тоже командиры будут. А если нет, всегда на низкий боевой дух бойцов «неоднородного состава» сослаться можно, – негромко сказала Катрин.
– Вы хоть и из ЦК, а так говорить не смейте, – у лейтенанта даже челюсть выпятилась. – Мы за Родину насмерть встанем, где прикажут.
– Верю. Только у тебя на петлицах пушки или у меня что-то со зрением? Снаряды свалили, орудия побросаете. На хрена ты Родине без пушки с боекомплектом нужен? В штыковую пойдешь? Так хоть винтовку у бойца отбери.
– Так приказ же! – почти выкрикнул артиллерист. – Вывести личный состав. Ночью пятерых убило, тягач разбомбило. В двух других тягачах горючки километров на тридцать. На одном «СТЗ»[22 - «СТЗ» – транспортный тягач. Использовался для буксировки тяжелых орудий.] далеко не уйдем. Разбомбят ведь засветло.
– Тогда конечно. Тогда да. Тогда ты, лейтенант, добежишь до своего Серпухова. Там дадут тебе новенькую 122-мм дуру. В Серпухове их мно-ого. В ножки тебе дома поклонятся за то, что привел гостей из Европы.
Казалось, лейтенант сейчас схватится за кобуру.
Катрин спрыгнула на землю, закинула за спину винтовку:
– Пойдем.
– Куда?
– Снаряды загрузим. Если уж решили драпать налегке, то хоть в нормальном месте сложите. Может, пригодятся кому.
Катрин съехала по скользкой от росы траве вниз, уцепилась за ручку ящика. Блин, тяжеленный какой. У бойцов эта работа получалась лучше. Девушку попытались оттеснить, но она упорно помогала и не заметила, как подбежал Любимов.
– Товарищ Мезина, они уходят и матчасть бросают! Их майор меня послал и уже укатил. Сволочь тыловая. «В связи со сложившейся обстановкой». Авиации, гад, боится.
– Не ругайся. У майора небось семья в Караганде. Шутка ли, в такую даль драпать придется, – Катрин покосилась на сопящего от натуги лейтенанта-артиллериста.
Большая часть ящиков вернулась в машину. Правда, бойцы начали растерянно переглядываться.
– Может, свяжешься с комполка? Он недалеко.
Любимов несколько смутился.
– Я на танковой рации могу. А на полковой не очень. У вас, лейтенант, радисты остались?
– Радисты есть. Связи нет вторые сутки, – пробурчал артиллерист.
– Попробуйте на нашей. Радиста нашего… Смертью храбрых. Да не возитесь. Немцы кофе попьют, действительно бомбануть могут, – намекнула Катрин.
Оба лейтенанта рысью убыли искать радиста.