Психоделика. Книга для мертвых

«От улыбки станет всем светлей!» – подсказал мой испуганный мозг и туннель засиял яркими праздничными гирляндами блуждающих огоньков. Неплохо, что ж буду петь.

«И слону…» Тут я понял, что погорячился. Скользкий хобот протрубил мне прямо в левое ухо и попытался захлестнуть ногу. Я вырвался и не оглядываясь двинулся к отметке 129+70.

Сразу перешел к припеву. В голове было пусто и страшно.

«… наверняка. Вдруг запляшут облака. Не здесь, а там наверху. Пусть пляшут, мне без разницы. И вообще мне все без разницы. Дойду только, а там уже сами. Ничего… Так дальше что? Ага, кузнечик запиликает на скрипке…»

Метрах в двадцати нарисовался одинокий скрипач. В военной форме. Времен войны с немцами. Да это же Кузнечик, лейтенант Александров, ну тот, из фильма про «в бой идут одни старики». Лейтенант казался совсем не опасным, я на всякий случай отдал ему честь, а он наградил меня грустным взглядом артиста Иванова и исполнил что-то толи из Моцарта, толи из Гайдна.

На отметке 130+20 совпавшей со словами про голубой ручеек, сквозь дюпинги ожидаемо хлынула вода, но к этому я был готов и даже матюкаться не стал, чтобы не перегораживать себе и так непростой путь частоколом разномастных половых членов, ну и чем там еще люди матюка…

Потом без всякого перехода я затянул песню про Голубой же вагон и сразу вскочил на банкетку. Вагон пронесся примерно под 30 км в час причем без паровоза и машинистов, следом быстро промчалось два десятка рептилий в черных строгих шляпах. Они немного напоминали хасидов. Такие же сосредоточенные и глаза мертвые. Меня они не тронули и я благодарно поклонился вслед. Все правильно, крокодилы Гены из подсознания должны быть добрыми. Правда пасти у них были зубасты и хищны.

Еще сорок метров без мыслей, без песен…

Ага похоже на поэзию. Повторим.

Еще сорок метров без мыслей, без песен…

Неплохо может, стоит посочинять? Так глядишь, и на станцию выйду. Вспомнилось, как бригадой мы сочиняли стишки в пять утра перед выходом из тоннеля.

«Вот идем мы все толпой на Сад на Ботанический и вдыхаем полной грудью воздух венерический»

Сад – де Сад… Ага накаркал. На плечо графу присела ворона. Но Граф не выявил агрессии, похоже ему было интересно, он присел на корточки и заинтересованно щупал рельс. Ну да в его времена о таком даже не мечталось, я прошел мимо словно тень, а кто знает, может Граф и видел меня в качестве тени?

Проверил «АукцЫон» в наушниках:

…Меня почти что догоняет, моя любовь… – пропел мне Федотов и я сорвал наушники. Этого мне только не хватало!

Так, как там у классика? В смысле у меня… Без мыслей без песен…

Девочки играли в классики. Девочки были странными, синими, словно из фильма про Аватара, и белыми, словно только что из мертвецкой, и еще красными. Особенно меня поразили красные девочки с начисто содранной кожей. Им было очень больно, но они все равно прыгали через свою натянутую веревочку, падали между шпал, до хруста в костях, вставали и снова прыгали… Я разбежался, и перед самой веревочкой прыгнул на банкетку, а потом попрыгал все дальше и дальше от их разноцветных жадных рук и волчьих глаз, наполненных океаном боли…

По сути, я был их палачом…

Этого только не хватало. Мое воображение сорвалось и полетело на бреющем. Я так и знал… Мы уже забыли родные места, и одни не знают, где родились, а другие не желают об этом говорить. Некоторые уже владеют в этой стране домами и слугами по праву наследования, некоторые женились на сирийках или армянках и даже на принявших благодать крещения сарацинках. Один живет с зятем, или невесткой, или тестем, другой окружен племянниками и даже внучатыми племянниками. Этот обрабатывает виноградники, тот – поля. Они говорят на разных языках, но уже научились понимать друг друга. Разные наречия становятся общими для той и другой нации, и взаимное доверие сближает самые несхожие народы. Чужеземцы… стали местными жителями. А странники обрели пристанище…

Когда я увидел железную дверь, то немедленно толкнул ее, пытаясь спрятаться от назойливого голоса в моей несчастной голове. Она поддалась… Это был трактир «У Голема», в предместьях Берлина. И был 1945-го года, апрель. В роли голема выступал Карл, в роли единственного посетителя ваш покорный слуга. В штатском. В штатском, но с такими железными документами, что позавидует любой военный.

Пьем пиво у стойки, а Карл свободной от кружки рукой все трет и трет полировку. Наверное, хочет протереть в ней дыру, и зная его тевтонское упорство, думаю, сумеет достигнуть желаемого.

– Отчего же все-таки нескладно все так? – задаю неопределенный вопрос с претензией на легкую ироничную философию.

Карл сопит и все трет полировку.

– Да, – хочется общения вслух, но спровоцировать этого молчуна на задушевную беседу, задача для избранных, – Наверное, не буду тебе сегодня платить…

Еще один круг и тряпка наконец-то останавливается. Голова Карла вопросительно поворачивается в мою сторону – это молчун задает свой вопрос:

«Что на этот раз?»

Ну, хотя бы так.

– Русские на подходе, они несут с собой коммунизм, а при коммунизме деньги будут не нужны. По крайней мере, так утверждает их пропаганда.

«Я слышу эту шутку уже две недели». Сокрушенно ворочает головой молчаливый бармен, не произнося при этом ни единого слова. А что? Так мы и общаемся. А еще он посмотрел на меня с таким видом, что и следующая фраза стала мне сразу понятна:

«Придумай, что-нибудь новенькое».

Теперь киваю я, типа понял. Делаю хороший глоток и говорю:

– Все философы – немцы.

В ответ удивленный домик из бровей:

«Немцы?»

– Ну, арийцы, арии. Скажу, как ты любишь.

Довольный кивок и тряпка плавно пошла на новый круг. Продолжаем беседу.

– Истинная философия заключается в том, что ничего не имеет никакого смысла, а точнее все не имеет никакого смысла.

Допиваю пиво, протягиваю кружку за новой порцией. Карл кладет тряпку, открывает кран и медленно наполняет мою кружку темным пенистым напитком. Пены при этом получается немного, ровно столько сколько я люблю.

– Благодарю, – легкий кивок в ответ и бармен наполняет собственную кружку, после чего значительно тычет в бочку пальцем и грозит им куда-то на восток.

– Согласен, – комментирую вслух,– им эта бочка не достанется.

Многозначительное подмигивание, традиционное кружечное приветствие, пара хороших глотков и беседа продолжается. На работу мне сегодня не идти.

– Смысл жизни, настолько простая штука, что после третьей кружки твоего удивительного пива, я чувствую, что постигаю его во всем, так сказать, глубине и величии.

Ироничный взгляд из-под рыжих кустистых бровей. Еще один хороший глоток. Через миг на стойке появляется тарелка с неимоверно вкусно пахнущими колбасками. Это за глубину и величие, несомненно.

– И еще… Когда нам не хватает смысла, мы приходим в трактир. Его тут предостаточно.

Карл улыбается, Карл доволен. Такая вот нехитрая немецкая философия.

Желая развить успех, я продолжил, но то ли напиток уже стал оказывать на меня свое действие, то ли, что-то еще, хотя врядли, какое там еще «что-то»? Короче, я понес полную чушь:

– И самое смешное, мой любезный Карл, во всем этом,– я многозначительно обвел рукой помещение,– есть четкая, наполненная аксиомами система. И даже, я бы сказал, система в системе. Вот так!

Истина, находящаяся на дне бутылки, там и остается. Во как. И чтобы понять ее, чтобы, хотя бы краешек увидеть, мы начинаем пить новую бутылку. И когда уже все, уже почти вот-вот… У меня кончаются деньги, и истина в очередной раз ускользает от нас, осенив… Ммм… Я хотел сказать…

– Мимолетно… – подсказал Карл, как всегда верно ухватив суть. Молодец. Истинный арий. Люблю этого человека. Он сует мне сдачу, машинально беру блестящую монетку и сую в нагрудный карман. Киваю и говорю:

– Да!