Я вынул из давно нестриженых волос на голове маленький флакон и ласково погладил его пальцем. Он блеснул на солнце, словно подмигнул. Подмигнув ему в ответ, я отправился в сторону каменоломни…
* * *
Инспектор Хваловски. Чикаго. Наши дни.
И в отделе тоже было до безумия душно. Кондиционер не работал, или его забывали включить. Инспектор тихо выругался про себя и скрипнул зубами. На миг откинулся в кресле, закрыл глаза, лицо приняло каменное выражение.
«Ну, хоть немного помоги…»
Наверное, полицейский обращался к Всевышнему, а быть может внутрь себя, он сам не знал точно, он просто ужасно устал и вымотался, ему хотелось женщину, нормальной человеческой еды, и немного хорошего виски, а приходилось сидеть в душном кабинете и ждать результатов запроса по интересующему его делу. Хваловски не ожидал от этого шага ничего интересного, и потому слегка удивился, когда в кабинет вошел сияющий Джек и протянул ему распечатку. Джек всегда сиял, на миг Хваловски показалось, что помощник окружен светящимся нимбом, словно святой на той картине, что проходила по делу Рона Филипса.
– Есть! Сработало!
– Да ну… – изобразил удивление, чуть приоткрывший глаза инспектор, сунул в рот очередную сигарету и другою рукой взял листок двумя пальцами. Взмахнул им в воздухе, гася нимб над головой Джека, и быстро пробежал глазами печатные строчки.
Это был ответ на его запрос в Интерпол по идентификации способа совершения преступления на 123-й авеню. Синтия Смил была убита выстрелом из арбалета железной стрелой с черным оперением. Интерпол сообщал, что позавчера в Швейцарии, в тихой мирной Швейцарии точно таким же образом завершила свой жизненный путь некая Кароль Шиллер-Рене, шестидесяти двух лет, незамужняя, служащая одного из банков Женевы. А самое интересное заключалось в том, что накануне эта благообразная старушка по данным швейцарской полиции умудрилась застрелить из снайперской винтовки некого Герберта Шуппа, крупного финансиста, и скрыться.
– Так,– громко произнес инспектор и крепко потер виски,– ты хоть что-нибудь понимаешь, Джек?
– Нет, я только… – запинаясь, произнес помощник и потупился.
Хваловски отметил про себя в очередной раз, что Джек похож на одного туповатого артиста из Голливуда, который и играет как раз эдаких Джеков в глупых фильмах про полицию, но делиться своими наблюдениями с помощником не стал, а только негромко проговорил:
– Вот и я ничего не понимаю…
* * *
Брат Эрвин. Париж. Наши дни.
Я стоял, облокотившись на парапет, и рассматривал проходящих внизу людей. Каждый из них представлял собой неповторимую индивидуальность, такую уязвимую и беззащитную перед суровым лицом Великого Космоса, что становилось немного не по себе. А с другой стороны, в каждом из них был заложен огромный источник энергии, спящей, неосознающей себя, свою мощь…
Структура нашей Вселенной настолько проста, что человеческий Разум, как это ни парадоксально, не в силах уловить эту простоту, тонет он в ней. Атом материи – громадный энергетический импульс, по сути своей отображает структуру Вселенной. Элементарная частица, энергия нулевой точки, потенциал удерживающий электроны на орбите. Вот суть нашего мира. Все начинается с нуля, к нулю и приходит. Атом порождает молекулу, молекула – Вселенную, Вселенная – атом. Короче, яйцо – курицу, курица – яйцо…
Ужасно захотелось есть. Причем цыплят-гриль. Я втянул носом воздух и побрел на аппетитный запах, доносящийся из ближайшего летнего ресторанчика.
* * *
Брат Эрвин. Париж. Несколько часов спустя.
– Ты помнишь? – спросила она.
– Тысячи шпор, снятых с убитых, были сложены в мастрихтской церкви как трофеи победы,– ответил я первое, что пришло в голову.
– Нет, не то…
– А ты знаешь, последнее время я часто думал о том, что же все-таки произошло тогда…
– Тогда?
– Да, именно… И чем больше я об этом думаю, тем больше у меня возникает вопросов.
– Мы так спешили…
– Мы всегда спешим, но знаешь, я не могу понять, зачем по большому счету ему это было нужно.
Марго помолчала.
– Я знала его немного лучше, чем ты…
Я кивнул:
– И, тем не менее, все можно было сделать гораздо проще. В конце концов, можно было найти двойника.
Она задумчиво помешивала ложечкой кофе. Потом, не поднимая глаз произнесла:
– Я раньше не говорила тебе… Он просто уже ничего больше не хотел. Понимаешь?
– То есть?
– Ну, вообще ничего. Он просил Их о Покое…
– Это не удивительно, он много старше нас всех. Последнее время я его очень понимаю.
Мадам Лакруа немного порозовела, совсем чуть-чуть.
– Ты, Эрвин, не видел его глаз, так как их видела я. Он очень устал, очень…
Я непроизвольно сжал зубы.
– Понятно…
– Вот видишь, он не мог иначе. Ему нужен был Уход. Как никому из вас тогда. Иначе…
Она понизила голос:
– Я это потом поняла, гораздо позднее…Иначе он мог стать «черным»…
Меня как обухом по голове ударили.
– Так. Ты думаешь, он это предчувствовал?
Марго молча смотрела мимо меня. Было слышно, как воркуют голуби.
– А у тебя, Эрвин, никогда не было такого чувства?
Я откинулся на спинку стула:
– Было однажды…