Офицерская честь

– Высадился он вчера. Думаю, через два-три дня он будет в Париже.

– Арестовать! – вскочив, заорал Гойе.

– За что? – тихо спросил за его спиной Сийес.

– За то, что бросил армию! – оглянувшись, завопил тот.

Усмехнувшись, Сийес поднялся:

– У меня, Поль, такое предложение: давайте сообщим Совету пятисот. Посмотрим, как они отреагируют.

Похоже, предложение его принималось. Никто не возражал. Тогда Баррас спросил:

– Кому поручить ехать туда?

Опять подал голос Сийес:

– Зачем нам ехать? Вы знаете их настрой. Пошлем сообщение на листе бумаги. И все.

Баррасу предложение понравилось. Он ожидал, что они назовут его. А там… начнутся вопросы, издевки… Нет, правильно! Пошлем бумагу. Проголосовали.

– А мы его будем принимать? – приподнявшись, спросил Мулен.

Баррас не успел ответить, как подал голос Сийес:

– А как же. И подарок нужно сделать!

Было непонятно, не то он это сказал с издевкой, не то действительно сделал предложение. Баррас решил принять второе и объявил:

– Я думаю, это будет… правильно. Только что имел в виду господин Сийес?

– Я имел в виду богатый перстень из королевских сокровищ.

Баррас поморщился. Этого он делать не хотел, и так много разных разговоров.

– Я думаю, в части подарка Сийес в принципе прав. Хотя я человек и не военный, но мне думается, для военного оружие будет лучшим подарком.

Спорить никто не стал, тем более, что Баррас объявил, что он лично сейчас поедет в Мануфактуру Клингенталь, где в Версальской мастерской «Братья Коло» выберет подходящее оружие.

– Не забудьте потом представить ценник, – съехидничал Сийес.

Баррас неприязненно посмотрел на него.

Подписав бумагу в Совет, Баррас отправился к братьям Коло. Хотя в мастерской кого только не было, все же появление главы государства всех удивило. Давненько их никто не баловал, а тут такой человек. Старший брат, выслушав директора, провел его в кладовую, где хранилось готовое оружие, и показал ему одну саблю. Это была офицерская легкая кавалерийская сабля, булатной стали, вороненая. Украшена серебром, чеканкой, позолотой. Ножны из темной кожи, тоже украшены позолотой, серебром, шитьем, ковкой. Оружие Баррасу понравилось, и он попросил счет.

– Мы отдаем его даром и к вашим поздравлениям прибавляем свои. Мы верим, что Бонапарт еще возвеличит Францию.

Баррас улыбнулся покоряющей улыбкой. Но в душу словно кто-то плюнул, когда подумал о себе: «Значит, я не могу прославить Францию». Любезно попрощавшись, он возвращался к себе. И не узнал Парижа. А произошло следующее: когда Директория уведомила Совет пятисот, как было сказано в бумаге, «с удовольствием, что генерал Бонапарт вернулся во Францию и высадился у Фрежюсе», зал заседания невозможно было узнать. Поднялась неистовая буря рукоплесканий, радостные крики, вопли восторга. Все Собрание народных представителей встало и долго выкрикивало приветствия. Когда, наконец, депутаты угомонились, вышли на улицу, и народ узнал о полученном сообщении. Столица внезапно как бы сошла с ума от радости. Везде: в театрах, в салонах, на улицах и домах повторялось имя Бонапарта. А к этому времени в Париж стали поступать известия о неслыханных встречах, которые оказывались генералу населением, начиная с юга. В Париже войска гарнизона вышли из казарм и с музыкой прошли по улицам города.

Ни Бонапарт, ни сопровождающие его лица не могли себе представить такую внезапную и грандиозную манифестацию в его честь. Все это укрепляло уверенность в правильности принятого им решения. Увидев такой небывалый настрой, в Париже зашевелился политический муравейник. Многие стали копаться в своей памяти, в поисках когда и какие услуги оказали генералу. К сожалению, таких было немного. Одним из них оказался Талейран. Да, почувствовав в нем восходящую звезду, он помогал ему организовать военный поход в Египет. Но главной своей заслугой Шарль считал другое. Это он помог ему найти женщину его мечты. При этой мысли он улыбался: перспективный генерал – его должник, а мерзавец Баррас, который не захотел его взять одним из директоров, наказан.

– Но… – остановил себя Талейран, – ставя все на карту, неплохо бы убедиться, что она не будет бита.

Ему захотелось более подробно разобраться в восходящей французской звезде. Не дай бог, будет перебор. Шарль не ошибся и в другом, когда в разговоре с Баррасом сказал, что газетчики все вывернут наружу. Так и случилось. Уже к вечеру газеты пестрели такими заголовками: «Генерал успешно шествует по новому “Карнизу”»[2 - «Карниз» – приморская горная гряда Альпийских гор. (Примеч. ред.)], «Слава победителю Держанто!», «Слава победителю Виктора-Амедея!», «Мы помним победу под Лоди», «Слава победителю Вурмзера и Альвинцы!» Газеты с такими заголовками кипами ложились на стол Барраса. Заголовки напоминали ему, как и многим другим, блестящие страницы недавней истории Франции, творимые Бонапартом! Кто-кто, а Баррас хорошо помнил, как вел себя победитель монархического мятежа 13 вандемьера. Внутренний враг был разбит, но положение Франции не становилось более спокойным. Ей по-прежнему угрожала, может быть, даже сильнее, чем внутренние враги, старая коалиция, в которую входили: Австрия, Англия, Россия; королевства: Сардиния, обеих Сицилий, Бавария, Вюртемберг и другие. И эта угроза не давала спокойно жить. И обе стороны готовились к решительной схватке.

Стратеги считали, что главным театром воен-ной кампании будет западная и юго-западная Германия. Там французы под руководством генерала Моро готовили армию, отдавая ей все. Бонапарт же, вопреки мнению военных светил, стал настаивать на организации вторжения из южной Франции, где Директория, на всякий случай, держала армию, хотя про нее и говорили, что «это сброд вперемежку с оборванцами». Ей отводилась роль пугала для австрийцев. Это предложение Бонапарта было хорошо тем, что заставило венский двор раздробить свои силы, отвлечь внимание от предстоящего главного театра военных действий. Так как к этой армии относились «наплевательски», то, по существу, там не было и главнокомандующего. Баррас вспомнил, как к нему пришел Лазар Карно, член Директории, и предложил на эту должность Бонапарта. Сегодня Баррас кусал себе губы, что сам не сделал этого, а потом, одумавшись, стал утверждать, что это было… его предложение. Вспомнил он и другое: Бонапарт принял предложение и уже на третий день после женитьбы на любимой женщине выехал к армии. «Да, женитьба! И кто это так ловко подстроил, что он так быстро получил такую женщину. Не иначе Шарль… Перигор… ловкач. Нет, хорошо, что я его не взял к себе». Баррас никак не мог забыть обиды. Но и винить Бонапарта не хотел, откуда он мог знать… «Да он и меня спас, нет у меня на него зла. Однако каков молодец! Рвался Бонапарт к настоящему делу. И нужно сказать, оно ему удалось».

Воспоминания нахлынули на него: и его донесения, и работа комиссий, рассказы очевидцев. Ему говорили, что не успел Бонапарт приехать, как узнал, что накануне один батальон отказался выполнять команды, так как был раздет и разут. Это случилось потому, что солдаты видели повальное воровство, от которого они так страдали и с которым никто не боролся. Новый главнокомандующий сделал войскам смотр. То, что он увидел, его ужаснуло. Грязные, раздетые, босые, голодные. О какой дисциплине могла идти речь? Пройдя молча вдоль строя, всматриваясь в озлобленные лица солдат, он вдруг повернулся к сопровождавшей его свите и скомандовал громко, четко, властно:

– Интендант, ко мне!

Разваливающейся походкой вышел крепыш: морда лоснится, сам в новеньком мундире. Подошел к генералу.

– Слушаю вас, – небрежно бросил он.

– Что это? – показывая на голые ноги бойцов, грозно спросил Бонапарт.

Тот или для издевки или настолько он был умен, не без насмешки ответил:

– Хм, пальцы!

Наполеона взорвало. Сдерживая себя, он тихо, но твердо сказал:

– Вверенной мне Директорией властью я приговариваю вас – вора, жулика, мерзавца, к расстрелу!

С того вмиг слетела вся спесь. Он присел от испуга. Видать, не ожидал такого оборота. Привык к безвластию.

– Капрал! – Бонапарт повернулся к строю, который вдруг встал по стойке смирно. – Взять пять человек и немедленно привести приговор к исполнению.

Все произошло так быстро и стремительно, что никто не успел опомниться, как прозвучали выстрелы. Но этим дело не кончилось. Он тут же назначил преемника, приказав за неделю навести порядок, а перед солдатами произнес короткую речь:

– Солдаты! Вы голодны и раздеты. Правительство должно вам много, но не может ничего дать, а если дает, то таких, – он кивнул на труп, – что все растаскивают. Больше они не посмеют этого сделать. Ваше терпение и храбрость, проявленные среди этих скал, восхищают. Но они не приносят вам славы – даже отблеск ее не падает на вас. Я поведу вас в самые плодородные земли, богатые провинции, роскошные города – все будет в ваших руках. Вам ли занимать смелости и выносливости…

Давно уже эти горы не слышали такого восторженного, такого громового, дружного и потрясающего: «Веди! Слава Наполеону! Слава! Слава!» На глазах свиты произошло немыслимое. Вдруг этот сброд, эти бандиты стали… солдатами! Да…

Понять-то они поняли. Но вот признавать 27-летнего Бонапарта своим начальником им казалось просто оскорбительным. Такие начальники отдельных частей, как Массена, Серрюрье, Ожеро и другие, охотнее бы подчинились старшему или более заслуженному, вроде Моро. Дело, говорят, однажды дошло до того, что Ожеро, этот великан с орлиным носом, очень дерзко ответил маленькому Бонапарту. Тогда тот, снизу вверх глядя на высокого Ожеро, сказал ему довольно внушительно:

– Генерал, вы ростом выше меня как раз на одну голову, но если вы будете грубить мне, то я немедленно устраню это отличие.

По той решимости, с какой Бонапарт расправился на его глазах с интендантом, тот понял, что он, не колеблясь, приведет это в исполнение. Сам Бонапарт доносил ему в Париж очень коротко: «Приходится часто расстреливать». Сообщал это без всяких пояснений.

Ни в Париже, ни в Вене, никто не ожидал, что Бонапарт так быстро начнет свой первый поход. Причем путь он выбрал самый трудный, о котором никто не мог бы и подумать. Он повел свои войска через Альпы по самой короткой и опасной дороге, по знаменитому «Карнизу» приморской гряды Альпийских гор под пушками английских кораблей. Причем с первых дней своего командования он обнаружил доходившие до дерзости смелость и презрение к личной опасности.

Путешествие по «Карнизу» прошло благополучно, и Бонапарт очутился в Италии. Перед ним стояли австрийские и пьемонтские войска. С ходу, не раздумывая, пока противник придет в себя, он обрушился на австрийцев. Сражение произошло у Монтенотте и завершилось полным разгромом австрийской армии под командованием генерала Держанто.

Дав самый короткий отдых солдатам, он обрушился на пьемонтцев. Битва произошла при Миллезии и тоже закончилась победой Наполеона. Вскоре король пьемонтцев Виктор-Амедей запросил мира. Мир был подписан на жестких для него условиях.

Франция ликовала. Такого давно не было. Теперь можно было бросить свои силы против других австрийских армий. Десятого мая произошло знаменитое сражение под Лоди. Самый ожесточенный бой завязался у моста, который переходил из рук в руки. Мост остался за австрийцами, которые усилили его оборону двадцатью орудиями. Французские солдаты боялись идти дальше. И вдруг они увидели, что вперед со знаменем в руках пошел… их главнокомандующий. Первым из гренадер поднялся Морис Жерю. Вскоре весь батальон, опережая генерала, ринулся вперед. Атака была такой стремительной и яростной, что австрийцы бежали, побросав знамена, пушки, раненых. Преследование продолжалось. Оно задержалось лишь на одно мгновение. Перед строем Морис Жерю за храбрость был произведен в лейтенанты. Бонапарт преследовал врага так стремительно, что 15 мая вошел в Милан, написав в Париж: «Ломбардия принадлежит Французской республике».