Таинственный двойник

Эртогрул вернулся назад в расстроенных чувствах. А дома его потрясло еще одно событие: пока он ездил искать управу на нарушителей, они угнали его стадо. И он почувствовал себя таким одиноким и беззащитным человеком, которому не на кого положиться, не от кого ждать поддержки. Старший его сын, надежда и опора отца, на деле оказался малодушным и даже трусливым человеком. Отец, отъезжая, наказывал ему в случае нового нападения дать захватчикам достойный отпор. Но, как оказалось, тот просто трясся от страха, отсиживаясь в шатре.

Но нет худа без добра. Совсем уже отчаявшегося отца вдруг порадовал младший сын. Он явился к нему в полном вооружении. На голове – шлем, на боку – сабля, за спиной – лук, в руках – ятаган.

– Отец, я отобью наши стада, – лицо его пылало решимостью, глаза сверкали боевым настроем, – дай мне воинов.

Какое тепло согрело отцовскую душу: «Есть надежда! Вот она, в этом юноше, почти мальчике!»

– Не горячись, Осман, любое решение надо хорошо обдумать. Но я дам тебе воев. Куда пойдешь ты? Где те злые люди, которые похитили наше добро? Как они тебя встретят? А вдруг приготовят ловушку? Нет, сын мой, так серьезные дела не делаются. Давай разберемся, и я дам тебе воинов. Будем защищаться сами, коль султан бросил нас на произвол судьбы.

Осман советом отца не пренебрег. Теперь в его шатре часто можно было видеть сотских отца, с которыми он обсуждал предстоящий набег. Когда надо было, он посылал разведчиков.

Первым его мощный укус почувствовал Умур-бей. Пастухи потом рассказали, что командовал нападавшими еще совсем юный воин. Умур-бей захотел узнать, кто был этот отчаянный смельчак. Так он впервые услышал его имя: Осман. Осман-бек.

В свое время Узун-Хасан больно расхвастался, какой успешный набег он совершил на племя кахьянцев. А теперь и он стал проливать слезы по угнанным стадам. У всех этих беев появился один общий обидчик. До ушей Эртогрула докатилась весть, что эти вожди делают попытку объединиться против общего врага. Но бей хорошо знал, что любой подобный союз недолговечен. Стоит любому из них увидеть блеск злата, как загорались глаза, но стиралась память.

Эртогрул оказался прав: союза не получилось. Но борьба продолжалась. И в этой борьбе немалую роль стал играть Осман. Особенно он допек Умур-бея. Умур понимал, что в одиночку ему с Эртогрулом не справиться. Но он знал и другое, что его младший сын организует все эти набеги. И у него созрела мысль лишить Эртогрула его опоры. Не будет Османа, племя Кайя рассыпится само. Старший сын не пригоден вершить дела.

С этой целью он пригласил к себе Саида, одного из его аянов. Этот человек был известен тем, что знавал многих купцов, сам вел с ними какие-то дела. Умур-бей посвятил его в свою задумку. Саид был солидный человек с длинной худосочной бородой. Он долго ее гладил, глядя то в пол, то в потолок, вероятно, просил помощи у Аллаха, а потом согласился. Но запросил у бея десять тысяч акче.

Теперь задумался бей: деньги были немалые. Саид, видя нерешительность бея, усмехнулся:

– Деньги не для меня, а тому, кто придет с вестью.

Бей скосил глаза на Саида и дал согласие. Тот, услышав это, ругнул себя: «Мало запросил. А сейчас придется тащиться в Конью, не ближний свет!»

А тот, против кого затевался заговор, ничего не подозревая об этом, продолжал вести прежний образ жизни. Юный Осман с бившей через край энергией не мог усидеть на одном месте. Ему обязательно надо было чем-то заниматься. Любил он, догнав волка, на всем скаку вонзить в его спину копье. Большое удовольствие приносила ему стрельба из лука. Особенно он любил стрелять по движущимся целям: по бегущему зайцу или летящей крякве. Отлично, для своих лет, владел и саблей. И встреча с одиноким воином его не пугала. Судьба хранила его, оберегала от каких-либо экстремальных случаев. Поэтому его сердце было пока свободно от страха.

Как-то краем уха он услышал, что настоящее мужество проявляет тот, кто не побоится охотиться на каракала. Это опасный зверь, он легко справляется с джейраном, хитер и коварен. И не один смельчак погиб от его острых зубов и когтей. У юноши загорелись глаза: он должен взять каракала! Надо было узнать, где он водится. А чтобы никто ни в чем не мог его заподозрить, он решил ехать один. Длительные расспросы привели его к цели. Он узнал, куда надо ехать, и стал готовиться. Эти-то расспросы и навели кое-кого на определенные мысли.

В одну из ночей, когда Осман спал и видел свою охоту на зверя, приоткрылся полог одного из соседних шатров, и из него выскользнул человек. Стараясь быть незамеченным, он выбрался из поселения и, найдя заранее привязанного коня, прыгнул в седло и был таков. Знание дороги позволяло гнать лошадь. И, когда взмыленный конь мог вот-вот рухнуть, человек увидел отблеск догоравших костров. Цель была близка. Спрыгнув с лошади, он бросил ее на произвол судьбы, а сам заспешил в селение. По тому, как он озирался, стараясь держаться шатровой тени, было нетрудно догадаться, что этот человек не хотел с кем-нибудь встретиться. Значит, на это у него были свои причины.

Пугаясь каждого шороха, он упорно продолжал путь. Видно было, что он неплохо ориентировался в этом стойбище. Наконец он остановился у одного из шатров. Но это был шатер самого Умур-бея. Дремавший страж, которого таинственный пришелец, не церемонясь, тряхнул за плечо, в испуге схватился за саблю.

– Тссс, – пришелец поставил палец к губам, – ступай, разбуди бея, скажи, что пришел… – он нагнулся к его уху и прошептал свое имя.

Страж, видать, был предупрежден, ибо встал и, кивнув, вошел в шатер.

Бей вышел с соболиной накидкой на плечах, что было особой роскошью для этих мест. На его лице засветилась улыбка. Он знал, что получит хорошую весть. И не ошибся. Пришелец, оглянувшись по сторонам, нагнулся к бею и шепнул:

– Он хочет взять каракана на горе Косулиф. Ждите его там, – опять оглянувшись, добавил, – мне пора. Я до рассвета должен быть у себя. Не забудьте про коня.

Бей кивнул головой, повернулся и вошел в шатер. Вернулся он быстро, держа в руках тяжелый кисет. Протянул его пришельцу, а стражу приказал привести гостю коня. Опущенный за пазуху кисет жег его грудь, а сердце билось в радостной истоме.

Глава 13

Внезапный приезд гостей облегчил мечущуюся душу Санда, снял с нее тяжесть недоверия и даже горечи. Сколько он прояснил вопросов: «Взять хотя бы Арзу. Ведь это я послушал ее, думая, что она хочет мне помочь. Но обернулось-то как! Беглец! Хотели приговорить к смерти! Вот так. А бей? Не разобрался, а сразу… судить. Как легко можно потерять голову! Молодец Адил. Как жестоко его наказала жизнь! Кто он мне? Дядя? Дядя – князь. А дед-то мой! Вот молодчина! Козельск – боевой город, а я о нем почти ничего не слышал. Так хочется его повидать. Побыть на том месте, где жил Андрей Сеча. И я тоже Андрей Сеча! А не придумали ли это все мои родители, чтобы поднять мне цену? А крестик, который узнал Адил? Как все сложилось! А что, если попробовать бежать? Уговорить Яна и айда! А как быть с Арзу? Ведь она спасла мне жизнь. Но она и виновата: обнадежила… Но все равно молодец! Пошла к отцу. А я-то о ней что думал: нарочно она это сделала. Арзу… Настенька… Нет, Настенька. Но жизнь моя не облегчилась. До поездки все было ясно: Настенька, моя Настенька, как она мне нужна. Я не могу ее забыть. Но я… раб. Раб. Нет, нельзя с этим мириться. Мне надо что-то делать. Меня ждут не дождутся родители. Они уже старенькие. Им надо помогать».

От таких мыслей кругом шла голова. Ян заметил, что в последнее время Санда точно подменили. Он стал задумчив, не такой жизнерадостный. У него даже пропала охота куда-нибудь мчаться на необъезженной лошади, рискуя попасть под ее копыта. Наконец Ян не выдержал. Он сел на корточки перед лежавшим с закрытыми глазами Сандом. Легко тронул за плечо.

– Спишь?

Санд открыл глаза.

– Что тебе надо?

– Не мне, Андрей, – голос у Яна какой-то особенный. Наверное, такими голосами разговаривают отцы со своими повзрослевшими сыновьями, – тебе. Что ты стал таким хмурым? А ну, поднимайся, – но, видя, что тот даже не шевельнулся, сказал: – тогда я поднимусь и оболью тебя водой. А то присохнешь к месту.

И он поднялся и пошел к бадье.

– Не надо, – Санд вскочил на ноги.

Ян вернулся.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Мне уже родины не видать, нет сил. Ты молод. У тебя еще все может случиться. Моли Бога, и он услышит твою молитву. Но Бог не любит мужика, который киснет хуже бабы. Он и создал мужика как защитника, воина. А ты во что превращаешься! Развалюха, да и только. А ну пойдем со мной, – он взял его за руку и повел к табуну.

Они поднялись на пригорок, с которого открывалась панорама местности и хорошо было видно пасшийся табун.

– Видишь справа буланого жеребца?

– Вижу.

– Птица это, а не конь. Цены ему нет! Бери его и… без кабана не возвращайся. Не худо бы новую землицу поразведать. Эту скоро выбьем. Вишь, как стадо прибавляет. У бея это бы зачлось. Авось и вернет тебя. Ему ведь такие вои нужны. Ой, нужны! Говорят, ты его однажды спас.

– Да, – понуро ответил Санд, – только что толку. Когда меня хотели судить, он даже не вспомнил это.

– Эх, – Ян осуждающе покачал головой, – даю голову на отсечение, вспомнил. Да, – он замялся, – у них такой обычай… Что он сделал для тебя… моли Бога.

– Но я ведь не виноват! – упрямо произнес он.

– Виноват, не виноват, дело сделано! А сейчас – на коня и вперед. Поищи-ка новое пастбище, табун растет, трава выедается, а куда дальше гнать…

Сколько доброжелательности было в этих словах! Санд посмотрел на него какими-то новыми глазами. Видно было, что Яну удалось высечь огонек в его груди, который вспыхнул жаждой жизни. Он долго не раздумывал:

– Готовь припасы. Я – мигом.

Он схватил упряжь.

Буланый недолго ломался. Он словно ждал, когда его кто-то оседлает. Ян даже заметил:

– Небо тебе помогает.

Снаряжая Санда в дальнюю дорогу, Ян для него ничего не жалел. Отдал мягкие, подбитые шерстью сапоги, куртку. От дождей должна была спасать конская шкура. На голову – малахай.

– Надевай малахай, заворачивайся в шкуру, и не страшен тебе ни дождь, ни ветер, ни мороз, ни пурга, – он дружески толкнул его в грудь.

Быстрые сборы. И всадник уже на коне. Адыр держит конские поводья. Пляшет на месте, грызя удила, молодой жеребец. Чувствуется, сила в нем так и играет. Нож с боевым топором за поясом, сабля на поясе. За плечами лук, набит стрелами колчан. Радуется Ян, что в парня вновь вошла жизнь. Нечего кручиниться!

– Ну, с Богом, – Ян бьет ладонью по конскому крупу.