Не ходи служить в пехоту! Книга 4. Штурмовой отряд пехоты. 20-летию начала Второй Чеченской войны посвящается!

Измотали личный состав так, что вечером он просто упал на свои полки и никаких мыслей у него не осталось.

Вечером офицеры управления батальона, командиры рот и отдельных взводов, все женщины хорошо поужинали с водочкой. Но в рамках разумного. Наши женщины-медики оказались очень хорошими людьми, не строили из себя светских дам, требующих внимания и особого обхождения, как в XIX веке, и сразу включились в процесс подготовки стола, начали помогать в этом вопросе командиру взвода обеспечения батальона. Хотя, разумеется, командир медвзвода в этом не участвовала. Нам с комбатом очень понравилось, как она поставила себя с личным составом батальона, ведь она даже старого и опытного прапорщика командира взвода обеспечения и то заставила обращаться к себе по имени и отчеству, остальные могли к ней обращаться только по воинскому званию. Разумеется, офицеры батальона обращались к ней по имени и отчеству. Мы с комбатом за рамками стола обращались к ней официально, по воинскому званию. Не сговариваясь. Для меня-то это вообще был первый опыт – иметь в подчинении женщин, и до того, как я пойму, как с ними служить, как это – иметь женщин в подчинении, я хотел оставить между нами большую и официальную дистанцию. Вышел немного смешной случай, когда командир первой танковой роты тоже заставил командира медвзвода обращаться к нему по имени и отчеству. Хотя это он дурачился, все это понимали. Ее официальный, но участливый, предельно дельный тон, мне очень импонировал, даже мысль мелькнула – после войны с ней познакомиться поближе. Но все эти мысли я быстро отбросил, а вот командир первой роты совсем не отбросил и иногда делал ей немного шутливые замечания «как старший по званию», ведь он был капитан.

В ожидании прошел еще один день. Опять проводили занятия.

Наконец, вечером поступила команда ….отставить. Никто ничего не объяснял. Поступила команда немедленно начать выгрузку и освободить состав, ведь за простой эшелона полагаются большие штрафы. Разгрузка ночью – это еще то удовольствие. В два часа ночи все скинули с платформ, вагоны освободили. Нам приказали находиться на месте до рассвета. Но и платформы никто не забрал. В семь утра мы начали выдвижение в полк, а платформы так и стояли, никому не нужные. Хорошо, что сдавать их оставили офицеров из управления полка с командой из ремроты.

Быстро попрощались, медики пошли отдельной небольшой колонной. Я даже успел заметить, что командир первой роты несколько дольше прощался с командиром медвзвода. Тоже заметил и комбат, как мы потом с ним выяснили. Пришли в полк без происшествий, раздали приданных людей и технику. И не успели принять доклады от командиров подразделений своего батальона, как командир первой роты уже отпрашивался у комбата отпустить его, так как ему срочно понадобилось ехать в Сормово, где совершенно случайно и дислоцировался отдельный медико-санитарный батальон нашей дивизии, и я как начальник штаба знал, что командир медвзвода проживает в квартире в военных домах сормовского городка.

Мы с комбатом после всех мероприятий и докладов решили хорошенько отметить это дело. Как хорошо, что мы не поехали в Дагестан, значит нашелся какой-то политик, который смог остановить надвигавшуюся там войну. Пронесло. Ура! Надолго ли? Теперь мы будем пристально следить за этой фамилией: Хачилаев. Все новости будем отсматривать. Кто такой? Ничего не понятно.

Только позже я увидел Хачилаева во время какой-то дискуссии на телевидении, и он не произвел на меня впечатления какого-то агрессивного исламиста, да, он убежденный мусульманин, но это его культурный выбор. У меня свой и совершенно другой культурный выбор, просто даже противоположный. Да, в обычной жизни мы не стали бы с ним друзьями, но это не значит быть врагами. Ведь все так просто в этом вопросе. Он живет у себя, я у себя. Никто ни к кому не лезет и не учит как надо. Живем или вместе, или рядом, но каждый в своем доме. В чем проблема? Мне не хотелось бы как-то пробовать силой заставлять их думать по-другому или заставлять силой находиться в составе России. Напротив, некоторые его предложения о предоставлении Чечне независимости мне даже импонировали, и в целом я был с ним во многом согласен, считал, что народы Кавказа способны сами принимать решения, как им жить и развиваться. А нам надо бы уважать принятые этими народами решения. Хорошо, что не поступил приказ убыть в Дагестан, очень хорошо, повезло просто.

После этого события осталось тревожное чувство от того, как легко и просто мы могли ввязаться в войну на территории Дагестана, а российский народ даже бы не спросили, и все узнали бы о том, что там началась война, просто из новостей.

В конце мая комбата уволили, он не стал закатывать отвальную. Скромно собрались офицеры батальона (те, что были на месте), отметили, поговорили. Прошло все душевно. А уже в июне мы с ним прощались навсегда, он уезжал в Гамбург.

Было очень тяжело, и я знал точно, что это была вынужденная мера, он не мог ничего предложить своей семье, а там их ждали другие перспективы.

– А что вы будете там делать?

– Вопрос в том, что я здесь буду делать. Что, кроме охраны? Жить на пенсию? Это невозможно. В охранники я не пойду ни за что. Жена говорит, что я там спокойно найду работу, нормальную. Во всяком случае мы на социальные пособия сидеть там не будем, не те мы люди, работу найдем.

Простились.

Почему-то именно это событие меня сильно травмировало. Я задумался над своей жизнью и своими перспективами. Что меня ждет? Может, все бросить и уехать куда-нибудь? Может, начать все заново? Еще не поздно. Мне всего-то двадцать восемь лет.

Как так может у нас в стране все это происходить? Комбат, зная, что совсем скоро он будет жить совсем в другой стране, в Германии, зная, что ему надо уже думать о совсем другой жизни и проблемах, настолько был предан нашей армии, что готов был, несмотря ни на что, уехать на войну и командовать там батальоном?! Это просто не укладывалось у меня в голове. Язык не повернется назвать его непатриотом.

Вместо комбата никого не назначили, сказали, что на его место приедет офицер из Забайкалья, а до его приезда командовать батальоном буду я.

Обязанности комбата не оставляли мне много времени на посторонние размышления, хоть и командовать таким батальоном было одно удовольствие.

Танковый батальон очень небольшой по количеству личного состава, много офицеров, все солдаты и сержанты приходят в батальон уже после учебных подразделений, неспециалистов нет вообще, можно в таком батальоне навести образцовый порядок. Моя же задача была еще проще – сохранить то, что оставил предыдущий командир, теперь уже рядовой гражданин Германии. Человек, который больше двадцати лет готовился воевать с вероятным противником – НАТО, теперь сам уехал жить в страну НАТО.

В одно из воскресений, в день второго тура выборов Президента России, для организации голосования мне надлежало прибыть в полк и лично проконтролировать голосование личного состава своего батальона, который нес службу в караулах и внутреннем наряде. Традиционно явка должна была быть 100%. Именно такая стояла передо мной задача. Которую выполнить было легче простого. Солдаты и сержанты полка должны голосовать в одной из школ города, а личный состав, находящий в караулах и в других местах несения службы, должен опускать бюллетени в переносную урну. Этим делом занимался один подполковник на майорской должности из управления полка, должность его называлась «психолог» (в то время ввели такую должность в полках и занимали ее самые бестолковые и бесполезные из бывших политработников). Будучи немного навеселе, он мне рассказал, что для караулов и иных людей, находящихся в отрыве, подготовлено две урны. В одну урну солдаты реально будут бросать бюллетени для голосования, а другую урну отдадут в избирательную комиссию, там уже все бюллетени «правильные».

В это время в полку никто и ни с кем не говорил о политике, за исключением, естественно, политики на Кавказе. Прошли те времена. Подполковник не знал моих политических убеждений, но был уверен, что я против Ельцина, естественно. Тогда все считали его просто дураком, и я в том числе. А раз против Ельцина, значит за Зюганова. Как бы не так! Он жестоко просчитался. В любом случае я проголосую против коммунистов, даже если их соперником будет Ельцин. А если выбор: или Ельцин, или Зюганов, то мой выбор однозначный – Ельцин. Но подполковник сказал мне по секрету, что все устроено против Ельцина, за коммуниста Зюганова.

У меня план созрел мгновенно. Урны были совершенно одинаковые, и только на одной из них была наклеена ленточка красной изоленты, которая должна была быть сдана в избирательную комиссию, в этой урне все бюллетени за коммунистов. Эту урну поставили в комнату отдыха дежурного по полку. Дежурным по полку стоял один из командиров рот из моего батальона. А психологу помогал один из дневальных по штабу полка, тоже из моего батальона.

После того как выездное голосование закончится, необходимо было урны подменить, и психологу проконтролировать сжигание честной урны на мусорке полка. После чего отвезти нужную, коммунистическую, урну в избирательную комиссию.

Я быстро предупредил своего командира роты и дневального по штабу, чего я хочу, и приказал строго-настрого молчать.

Уже к одиннадцати часам утра все было кончено. Подполковник уехал в свою избирательную комиссию.

Я был очень доволен, что не просто не дал забрать голоса у Ельцина, но еще не дал возможность коммунистам всех опять обмануть, чем они, эти проныры, обычно и промышляли. Еще больше меня успокаивало то, что я как раз был на стороне закона.

Тем не менее, все оказалось не так просто. Уже утром на построении командиров батальонов, дивизионов, отдельных рот командир полка приказал отправить к нему в кабинет командира роты и того самого дневального по штабу.

Я забеспокоился. Впрочем, оба моих подчиненных ушли «в полное отрицание» окончательно и бесповоротно. А подполковник с утра начал получать нагоняй за все что только можно. Мне было не то что не жаль этого незадачливого психолога, но я был даже рад, что он наказан за свою «хитропопость». К тому же я очень не любил этого подполковника, догадывался, что когда были политорганы и у него была большая власть, он был конченным мерзавцем и испортил жизнь многим достойным офицерам. Человек был очень непорядочный. Поэтому поделом.

Позднее я узнал, что мой командир полка уже принял решение увольняться, ждал приказа и должен был возглавить местное отделение КПРФ. Все, кто знал его давно, еще со времен СССР, никогда бы не подумал, что он опять «заделается» коммунистом. Все мы знали, что он является жесточайшим ненавистником замполитов и терпеть не мог коммунистов, хоть, естественно, и состоял в свое время в КПСС. Просто человеку предложили достойное место в этой партии и мандат городского депутата. Хорошее трудоустройство на «гражданке», ничего не скажешь. Ничего у коммунистов не меняется! Все у них как обычно.

Наконец наступила пора поступать в академию. Я прекрасно знал, что из себя представляет этот неприятный процесс, и был полностью к нему готов. Все прошло очень удачно. Я поступил. Видимо, замкомандующего армией меня не обманул, действительно, чувствовалась какая-то посторонняя помощь. Я не надеялся на него совершенно, но не забыл его слова. Выходит, я кому-то нужен, есть до меня дело.

Хотя к этому времени я совершенно не верил словам генералов. Для генерала советской эпохи пообещать и не сделать было нормой. Как правило, это были совершенно бессовестные люди, которым надо было решить вопрос здесь и сейчас, а что потом – их не интересовало. Поэтому генералы разбрасывали обещания направо и налево и даже не думали их выполнять.

Вернулся в полк. Пока меня не было, пришел новый комбат.

Наконец, пришел вызов из академии. Я его ждал каждый день, с большим нетерпением. Был полностью готов немедленно убыть. Собрался очень быстро. Все оружие я перевез заранее на дачу к родителям Аллы, предварительно обговорив все это с ее отцом.

Отец Аллы очень обрадовался, что у нас есть оружие, и предложил мне очень хорошие условия для его хранения.

Теперь мне предстояло три года быть в положении слушателя военной академии и отвечать только за себя. Вот это удача! Это неописуемый кайф.

Глава 2

Москва

Общевойсковая академия Вооруженных Сил Российской Федерации. Самая настоящая кузница наших армейских генералов. Мечта каждого общевойскового командира, прямая дорога к должности командира мотострелкового (танкового, парашютно-десантного) полка, а там один шаг до академии Генерального штаба Вооруженных Сил Российской Федерации. До октябрьского переворота 1917 года именовалась Николаевской академией Генерального штаба, и не было во всей Российской империи более достойного военного учебного заведения.

Приятное ощущение перед получением новых знаний, даже трепет. Я соскучился по учебе, мне казалось, что в войсках я вообще отупел и разучился учиться. Действительно, бывало, что читаешь какой-нибудь приказ министра обороны, утвердивший какое-нибудь объемное наставление и руководство, и с первого раза даже не понимаешь, что там написано. А учитывая то, что в войсках совсем не было литературы о новом в военном деле, возникло полное ощущение отсталости, ведь все мы хорошо понимали, что военная наука все эти годы, пока мы были в войсках, не стояла на месте и поднималась на все более высокий технический и технологический уровень. И то, что наши генералы ничего об этом не знают, не означает, что офицеры передовых армий мира всем этим новым не овладевают.

Мои сокурсники приехали из разных уголков страны, очень разные люди с разным опытом. Среди слушателей были Герои России и награжденных было много, у некоторых наград побольше моего.

Первое впечатление. Отношение к слушателям в академии просто скотское.

Денежное довольствие не выплачивается, жилье семейным офицерам не дали. Дошло до того, что некоторые из моих сокурсников не каждый день кушали. Поэтому офицеры быстро начали искать подработку. Так, уже в конце октября все мои сокурсники работали в охране, в основном в «Лужниках», некоторые занимались частным извозом. Исправно отчисляя часть заработанных денег в качестве мзды командованию. Этот платеж среди офицеров, приехавших с востока страны, получил название «хабар», намекая на азиатское, восточное происхождение этого очень позорного явления и тем самым показывая пренебрежение к этому явлению. Я этим словом не пользовался, оно меня раздражало во всех смыслах. Первое время я даже подумал, что эта академия способна только искалечить. Опять же, совсем не так я представлял учебу в академии. Получается, что я, молодой еще офицер, жил какими-то представлениями середины семидесятых годов, то есть впечатлениями сослуживцев отца, и не удосужился порасспросить как следует выпускников последних лет, хотя такая возможность у меня, конечно, была.

Многие слушатели были еще полны некоторых иллюзий о чести, долге, честной службе. Но столкнувшись здесь с тем, что все решается, но для этого нужны деньги, и только деньги, ничего кроме денег, быстро ожесточились, появилась злость. Позже этот цинизм перестали скрывать. Не говорили, но я чувствовал, что некоторые затаили обиду на всех и вся, решили для себя просто терпеть и ждать, когда придет их время и они возьмут свое сполна.

У меня не было нужды искать подработку. У нас с Аллой не было нужды ни в деньгах, ни в жилье и вообще ни в чем. Я с жадностью и даже с некоторым остервенением ушел в учебу.

В конце октября родилась дочь. Теща сразу принялась нам сильно помогать. Я как гражданский человек вовремя приезжал домой, ужинали, купали ребенка. Было легко. Все что надо можно без всяких проблем купить в магазинах. А ведь еще три года назад невозможно было что-то купить, дефицит, очереди, знакомства. Сейчас нужны только деньги. Никаких знакомых в торговле, ничего не нужно, кроме денег. А деньги, если есть большое желание, можно заработать. Именно эти изменения в стране мне очень нравились. Да, к этим изменениям трудно приспособиться, особенно армейским офицерам. Тем более в подавляющем большинстве никто из нас не имел никакой коммерческой жилки, просто даже мозг не был на это настроен. Да и сама армейская среда, она все-таки была оторвана от общества, от «рынка» и постепенно превращала нас в абсолютно не приспособленных к гражданской жизни людей. До меня впервые четко дошло, что именно поэтому мы, офицеры, нуждаемся в большой пенсии, ведь большинству из нас предстоит выйти на пенсию в возрасте 45—55 лет, то есть еще в трудоспособном возрасте, но будем мы уже совершенно не приспособленные к гражданской жизни, станем в какой-то степени даже асоциальными людьми.

В один из дней собрали гостей отметить рождение дочери. Я пригласил Игоря Копылова, он приехал с женой. Познакомились. Приятная девушка. Жены сразу нашли общий язык, что доставило двойную радость. Я внутренне очень боялся, что наши жены будут очень разными, не найдут общий язык и, как следствие, у нас с Игорем возникнут препятствия для дружбы. Его жена тоже из обеспеченной семьи, отец жены очень большой начальник в ФСК. Поговорили с Игорем и выяснилось, что именно отцу жены Игорь обязан тем, что попал служить в Москву.

– А как же он тебя отпустил в Чечню?

– Это был риск, но тесть мужик принципиальный и хотел, чтобы моя карьера была безупречной, поэтому совершенно осознанно отправил туда, еще в ноябре, все-таки не предполагая, что там будет в действительности происходить. Правда, когда узнал, то сказал мне, что больше я туда не поеду.

– Да, тут уж никакой карьерой не оправдаешься перед дочкой и внучкой, если что….

– Вот именно. Он все узнал в подробностях о спасении моей группы и агента. О тебе расспрашивал, говорит, что готов тебе помогать, если понадобится, есть такая возможность у него.

– Спасибо, Игорек, если что, не откажусь.