Смута

– Почему?

– Не имею права быть легко уязвимым.

– Но ведь Контора отторгла тебя?

– Подобрала другая, еще пакостней. К тебе она не имеет и не будет иметь никакого отношения.

– Должна я в этот раз в чем-то помочь тебе?

– Не думаю…

Грибы с картошкой напомнили Пилоту мордовскую деревню Журавки. Там он вырос. На деревенском кладбище упокоилась его мать. Там же осталась скрасившая его одиночество румянощекая доярка Раиса, от которой он уехал, даже не попрощавшись.

Пилот и Рита сидели за столом, мирно беседовали, пока взрывная волна не бросила их друг к дружке. И уже позже, когда волна прокатилась мимо, он спросил:

– Где ты работаешь, Ритунь?

– Выдаю зарплату в Верховном суде…

– Н-да! – выдохнул Пилот. – Может, и обращусь к тебе за помощью.

– Я все сделаю для тебя, Юри…

3

Кузнецов приехал в Таллин на следующий день. Город встретил его дождем. В Прибалтике всегда в эту пору дожди.

Судейские чиновники были сама любезность. Дело о депортации Ручкина предоставили незамедлительно. Слеплено оно было на совесть. Однако обвинительное заключение вызывало вопросы. В нем было несколько ссылок на уголовное дело, заведенное в прошлом году.

– Мне нужно ознакомиться с уголовным делом Федора Ручкина, которое вы рассматривали чуть больше года назад, – сказал он круглолицему председателю.

– Увы! – сочувственным тоном произнес тот. – Оно находится в архиве политической полиции. Но вы не беспокойтесь, я подскажу, как вам поступить. – Судья блестяще говорил по-русски, видимо, окончил московский либо питерский юрфак. – Вы должны написать ходатайство министру юстиции, тот ознакомит с ним генерального прокурора. Дальше – проще: по ступенькам…

Кузнецов словно бы погружался в вату: мягко, глухо и душно.

– Почему уголовное дело находится в политическом архиве? – спросил.

– Вы же популярный у себя на родине адвокат! Прекрасно понимаете, что грань между уголовщиной и политикой размыта. Особенно в России.

– Вы уверены, что я ознакомлюсь с делом до процесса?

– Скажите, в чем сегодня можно быть уверенным?..

Кузнецов возвращался в отель в скверном настроении. Итальянский гонорар удалялся от него семимильными шагами. Стандартные ходы тут не годились. При игре в преферанс хитрецы используют армянский снос. Даже играя с компьютером, он не раз его обыгрывал. Программисты рассчитали, что компьютерный противник будет делать ходы, обусловленные логикой игры. Но не предусмотрели армянских сносов, когда партнер сбрасывает заведомо выигрышные карты. Компьютерный мозг не мог воспринять такого идиотизма и позорно проигрывал. Так и в адвокатской практике. Нестандартный ход ставит обвинителя в тупик.

Да еще этот остолоп, по фамилии Ручкин, умотал в такой ответственный момент в Питер. Один из его приятелей-активистов, поколебавшись, дал Кузнецову питерский телефон. Ручкин оказался у какой-то бабенки с прокуренным голосом.

– Федюнчик! Тебя какой-то адвокат…

«Федюнчик» обещал выехать «в сей же момент», но до сих пор не объявился.

В холле отеля Кузнецова поджидали журналисты.

– Надеетесь выиграть процесс?

Кузнецов взял себя в руки. Улыбка на такой случай была у него отработана.

– Обязательно, – бодро ответил он.

– На чем основан ваш оптимизм?

– Я был бы плохой адвокат, если бы до процесса выдал вам информацию, способную повредить клиенту.

– Вы виделись с подзащитным?

– Естественно.

– Но его нет в Таллине!

– Кто это вам сказал?

Журналист, задавший последний вопрос, сунул диктофон в карман и куда-то помчался.

– Как вы относитесь к государственному обвинителю? – спросила пухлогубая малышка с цифровым диктофоном.

– Как к человеку, который одну штанину снимает, а другую надевает.

– Поясните.

– Попробуйте и поймете.

– Что вы можете сказать о нашем демократическом парламенте?

– Что можно сказать о слепом, который смотрит в микроскоп? Но это мое сугубо личное мнение…

Продравшись сквозь толпу журналистов, Кузнецов наконец оказался в своем номере. Принял душ, улегся на кровать с намерением разложить все по полочкам. Прикрыл глаза, и в полудреме перед ним вдруг замаячило холеное лицо генерала-диссидента Калугина. Тогда Кузнецов только что основал частное адвокатское бюро и защищал интересы опального генерала. Совет министров агонизирующего, но еще великого государства лишил его званий, наград и даже пенсии. Об этом свидетельствовали выписки из протокола заседания Совета министров, подписанные Плачущим Большевиком. Генерала обвинили в том, что он разгласил в западной прессе служебные тайны.

Кузнецов понимал, что строить защиту на доказательствах «Тайна – не тайна» практически бесполезно. Надо было искать нестандартный ход.

Он прикидывал так и этак, пока у него в голове не промелькнула мысль: а было ли, вообще, заседание Совета министров?

Раздобыл список министров и сочинил депутатские запросы. Была у него знакомая депутатша Алина, попавшая в последний державный парламент на митинговой волне. Очень уж гневно она ниспровергала всех и вся.

Раздобыл список министров и сочинил депутатские запросы.

Депутатша приняла его в отделанном дубовыми панелями кабинете.

– Давайте глянем, что вы раскопали про товарищей, – последнее слово прозвучало в ее нежных устах как ругательство. – Так. «Министру деревообрабатывающей… Почему не присутствовали на заседании 22 июля с.г., где обсуждался вопрос о строительстве Байконурского деревообрабатывающего комбината… С уважением…» Он что, на самом деле не присутствовал?