Потом пришли буржуины

Одинокая траурная лента, вплетённая в прощальный могильный венок, трепыхалась, как обрывок с бескозырки вольного пирата беспечно «чудной» судьбы… Скупая прозаичная эпитафия – «Игорьку от сестры» – открыла его имя, вытащив из мусора, посмертно.

Дядя Алёкся заливал стеклянные глаза горючей слезой. И после сжатых похорон растворился, как демонический дух – хранитель потухшего самогонного очага.

Что адские муки, которыми стращают религиозно больные старушки, против кромешной жизни? Райское похмелье.

Но и в пекло заберется запойная рыжая субстанция забулдыжного родственника, как трутень в медовый улей, налакаться огненной смолы от пуза. И там найдет упоение.

Пугает сатана, нализавшегося до чертиков, ужасом белой горячки, как младенца. А самого его, должно быть, раздирает в бреду вечная галлюцинация – кошмар человеческой жизни. А белые херувимы в пернатых халатах натягивают смирение на него.

Спокойное лето накрывало чистой простынёй небо, где могла бы отдохнуть уставшая душа, парящая в облаках. Первая жара слизывала с асфальта горячее тепло, дымила прозрачным воздухом. Солнце размазывало по стёклам лучи, художничая зеркальной кистью. Ухоженный кот, на чужом подоконнике, сонно пускал пыль в глаза воробьям, лоснясь сытой плюшевой шерстью. Пёстрая улица встречала и провожала серьезно глупеющих прохожих.

Андрей попал на центральную площадь города. Где шумное время останавливается, застывая в монументальном величии. Она напомнила ему лобное место на перекрестке историй.

На площади Улан-Удэ огромная бетонная голова вождя лежала словно на плахе, обезглавленная. С застывшими гранитными мышцами лица. Город не замечал скульптурной композиции. А Андрей был ошеломлён, как витязь у мёртвой головы великана. Голова титана спала летаргическим сном, отождествляя замороженную вечность остановившегося времени. Охраняя коммунистическое бессмертие.

О чём думает голова каменного идола? Хранит ли камень память пещерной жизни, когда поклонялась ему, как первому богу?

Андрей оторвал взгляд от магнетической силы площади. И снова погрузился в пёстрый шум и гам города. Он искал дочь мастера Изумруда.

В здании исторического музея Андрей наконец увидел её – живой экспонат красоты в образе смертной женщины. Умных посетителей не было. Спокойная музыка тишины разлилась по его залам. И в глубине, как тень монгольской Офелии, бродила над сокровищницей национальной истории, молодая Кира Изумрудовна.

Андрей снова изумился, прикоснувшись зрением к её родниковой чистоте. Как поэт, столкнувшись лоб в лоб с грацией из сонета. Обаятельная грусть миндалевидных глаз излучала невидимое сияние, по которому узнают святых. Чёрная тугая коса завершала образ женщины из потусторонней мечты. Она волшебно проплывала по паркету, как по плоскости льда.

– Кира, – окликнул он девушку из саги. Эхо мраморной тишины разбудило музыкальную залу.

Кира не хотела говорить об отце. Надежда на взаимность растаяла. И она сама растворилась в тяжелых портьерах служебного входа.

В музее он пробыл долго. В храме истории, как в церкви, становишься сопричастным к тайне. Мысли пьют энергию шедевров.

Развоплощённые астральные духи выплывали из экспонатов, совершая прогулку по времени.

Это можно увидеть так же, как дыхание жизни распускающегося утреннего луча. Когда ты и город – один на один. Прощупывая друг друга тайным вниманием.

Покидая пустые залы и направляясь к выходу, Андрей снова заметил зачарованную женщину. Кира смотрела сквозь стекло двери, в задумчивой позе медиума. Остывающий солнечный луч бликовал на перламутровых дольках серебряной сережки. Соскользнув, скатился по щеке… В зеркалах глаз отражалась стеклянная даль неба.

Но не это поразило Андрея. За спиной женщины качнулся контуром призрачный силуэт, прорисовываясь в чёткую бронзовую фигуру с птичьим, орлиным профилем. Человек-птица, сверкнув ястребиным глазом, повернул голову к нему, заглатывая желтым зрачком его трепетную мысль. Вздрогнула хищная ноздря клюва.

Фантом приобретал устойчивость, будто сам египетский бог Ра сошёл на землю.

Андрей продолжал двигаться к нему, но видение не растворялось.

Он наткнулся на Киру. Пальцами входя в невесомую пустоту духа. Пелена всколыхнулась как вода, и призрак исчез.

Глаза Киры склонились над ним, приводя в душевное равновесие. Испуг уже вспорхнул с бледного лица.

– Что так взволновало вас?

– Ничего. Всё равно не поверите.

Андрей приводил в порядок растрёпанные мысли, извиняясь искренней улыбкой.

– Мне показалось, что за вашей спиной сам бог солнца, Ра, опустился ангелом-хранителем.

Правдивая шутка вызвала неподдельный интерес.

– Со мной может такое происходить.

Серьезное лицо Киры раскрылось.

– Древнее божество – человек-птица? Бронзовое тело с орлиным профилем?

Она подробно описала его видение.

– Да.

– Это и был он – Ра. Верховный бог Солнца.

– Не может быть.

– Но ведь может.

На улице галлюцинация не возобновлялась. Возможно, присутствие людей мешало этому.

Они шли по краю серого тротуара, обходя стремительных прохожих. Постигая друг друга доверчивой беседой, откуда произрастает первое понимание.

– Вы мне напоминаете тунгусскую Синильгу.

– Дух женщины ханты-мансийских аборигенов? Длинноносые европейцы считают нас всех на одно лицо.

Андрей улыбнулся, разглядывая её загадочный восточный овал, как простак Буратино японский профиль фарфоровой Мальвины.

Она уже охотно разговаривала, вспоминая отца. Оступившись нечаянно в запретную тему, полетела туда, как в колодезь с живой водой, возникшей из миража. Гостеприимный сквер впустил их в заповедную зону влюбленных, когда легкий летний ветер шёпотом листьев заговаривал сумерки. И вечер зашторил небо.

Смолянисто-чёрная коса скользила в её пальцах. Она перебирала её, приводя воспоминания в живые образы.

– Отец мог видеть то, чего не видели другие. И он пытался открыть этот мир для них.

Воображение и реальность на одной грани возможности. Добровольно пройтись по лезвию бритвы удаётся тем, кто верит в небесную твердь, даже если там бездна.

Мысленный образ ищет пристанище – форму, где он обретёт устойчивость, согласно космических законов. Как форма колеса, в которую загнан энергетически потенциальный дух вращения.

По светлому небу уже плавно покатилась круглая луна. Забуксовала в серебряных облаках, брызнув звёздным сиянием.

Ясная ночь разлилась над городом. Лунное свечение земли излучали фонари.

Кира повернула свое красивое лицо и тени шмыгнули из уголков глаз в густой воздух ночи. Где набухает интимная близость крошечных звёзд неба, мечтающих о галактике. И где суетятся копошащиеся тела Земли, населяющие насекомыми жизнь. И у каждого, свой час времени.

– В каждом заложена реальная возможность сотворить чудо. Как у канатоходца, идущего под куполом, демонстрирующего беспредельную возможность совершенства организма.