Унэлдок

Царь Пётр начал строить этот водный тракт в обход Ладожского озера незадолго до своей смерти. Достраивали его уже при Екатерине Первой, а в полную эксплуатацию запустили при Анне Иоанновне в 1731 году. Но уже через сто тридцать лет началось строительство нового канала, так как Петровский не справлялся с грузопотоком и к тому же начал мелеть. Новый канал прорыли между озером и старым каналом. Вторая попытка оказалась более удачной – канал действовал до сих пор и являлся излюбленным местом для рыбаков и отдыхающих.

Сомов вновь выставил таймер на то время, когда Точилин появился на берегу Каменной пристани, но на этот раз выделил участок не Староладожского, а Новоладожкого канала и запустил ускоренный ход времени. За двое суток в выделенной зоне отметилось более полусотни маркеров: рыбаки пешие и на лодках, отдыхающие, инспекторы ГИМС… Всё это происходило в каких-то пятистах метрах от того места, где в полном уединении ловил рыбу гражданин Точилин.

Задумчиво разглядывая карту, Сомов размышлял, почему Точилин выбрал для рыбалки именно Петровский канал, а не куда как более удобный во всех отношениях Новоладожский?

И тут вдруг сердце резко ухнуло вниз от неожиданно пришедшей догадки.

Сомов схватил руфон и вновь набрал номер Каши:

– Слушай, а ты ещё рядом с этим рыбачком?

– Заканчиваем уже. Представляешь, этому уроду, оказывается, мужики нравятся. Поставим на учёт извращугу и пусть пока катится к своей дуре-жене. А у тебя что?

– Узнай… Узнай у него, с чего он вообще на Каменную пристань попёрся?

– Так-так-так…

– Ты спроси, он это местечко сам отыскал или кто ему посоветовал. Уж больно удачно он там без пригляду и возможных свидетелей оказался. Отыскать его в этой тьмутаракани мог только тот, кто заранее знал, что он там будет. Понимаешь?

– Ещё как! – радостно отозвался Каша. – Перезвоню!

Но майор не перезвонил. Вместо этого десять минут спустя он самолично ворвался в мониторинговую.

– Не сам, собака! – возбуждённо затараторил Каша, протискиваясь в ячейку. – Не сам! Его туда на поводке привели, как… Вот как собаку и привели! Типа большие щуки там водятся.

– И кто ж это его «как собаку»?

Майор взял театральную паузу. Его глаза счастливо блестели.

– Да егерь там один из Лопатиц.

– Он его описал? Фамилию знает?

– Не, фамилию не назвал. Случайно, говорит, познакомились в магазине. Но описание дал, как сфотографировал.

Это уже была зацепка!

– По делу свет Мулячко один местный егерь проходил, помнишь? – ткнул указательным пальцем в грудь майора Сомов. – Ты ещё душу из него чуть не вытряс. Такой дурашливый паренёк лупоглазый. Федька! С нами на берег ходил. Думаю, он нам по описанию легко определит этого советчика. Он всех там знает, тем более егерей.

– Не определит! – Каша разве что вприсядку не шёл от возбуждения. – Не определит, Сом, потому что, судя по описанию, дурашливый-лупоглазый и посоветовал Точилину порыбачить вдали от прочих глаз!

Всякому любителю рыбалки знакомо то чувство, когда стоявший прежде неподвижно поплавок вдруг оживает и начинает приплясывать на гладкой воде. В такой момент вместе с поплавком вздрагивает и сердце рыбака, растекается по всему телу волна радостного азарта – клюёт! Надо только удачно подсечь, и затрепыхается на крючке пойманная добыча, сольётся это трепыхание с внутренним тремором удильщика, рождая неукротимый восторг близкой победы.

А следователь МГБ в некотором роде тот же рыбак, только добыча куда крупнее и азарт слаще.

**

Курсанты следственного факультета Академии приступали к обучению работе с ГЛОСИМ со второго семестра. А уже через месяц, изучив теорию, переходили к практике.

Учебные программы, построенные на реальных уже раскрытых преступлениях, были похожи на увлекательную игру и настолько захватили курсанта Сомова, что всякий раз он ожидал их с нетерпением прожжённого лудомана.

Но самый первый практический семинар стал для него особенным, оставив нестираемую отметину не только в его судьбе…

– Два года назад шестнадцатого октября на пульт дежурного позвонила гражданка Н. и сообщила, что вечером на заборе напротив её дома появилась надпись, угрожающая целостности нашей страны, – майор Зеленков зачитал вводную и с артистичностью пианиста щёлкнул по клавиатуре.

На огромном экране, заменяющем классную доску, возникло изображение – высокий забор под широкими жёлто-оранжевыми шапками клёнов. На масляно-чёрной металлической поверхности отчётливо читалась надпись, выведенная большими неровными белыми буквами: «ДОЛОЙ ЦАРЯ!».

– Вот, господа курсанты, – указал рукой на экран майор, – то, с чем рано или поздно всем вам придётся столкнуться. Чистой воды экстремизм во всём его графическом проявлении.

Он традиционно взгромоздился на стол.

– Итак, мы имеем преступление и необходимость его раскрыть. Так как это лишь ваше первое практическое занятие, мне будет достаточно получить от вас более-менее взвешенный план, по которому вы собираетесь вычислить преступника. Мне нужен ход ваших мыслей! Не бойтесь ошибиться! На данном этапе обучения ошибки неизбежны и, я бы даже сказал, нужны. Думайте! Стройте версии! Проверяйте их, доказывайте или опровергайте. Из этого во многом и состоит работа сыщика. Кое-какие данные по этому делу я от вас утаил, иначе вам было бы совсем просто разобраться в этом деле. Но вы можете задавать вопросы. Если вопрос будет правильный, я честно на него отвечу. У вас два часа.

Курсанты дружно включились в работу.

Курсант Сомов промониторил весь тот день в ускоренном режиме, дав Системе задачу фиксировать личные номера всех, кто задерживался у обозначенного участка забора дольше, чем на 10 секунд. Место было довольно людное, вдоль забора проходила пешеходная дорожка. За день набралось 512 подозреваемых. «Пробить» каждого из них означало потерять уйму времени. Отведённых двух академических часов на это бы никак не хватило.

Майор Зеленков озорно поглядывал на курсантов и ждал «правильных вопросов».

Он учил их думать. Думать как преступник. Это основа основ сыскного дела.

И курсант Сомов думал:

«Я собираюсь нанести удар Государству, посеять смуту или заявить о себе. Но я не хочу быть пойманным. Я знаю, что Система видит всё. Я должен обмануть Систему. Как?»

Самый очевидный вариант, пришедший, наверное, каждому курсанту, озвучила отличница Зоя Хлестова.

– Возможно ли такое, что надпись нанёс человек или группа лиц с отсутствующими средствами личной идентификации?

– Скажу так, в нашей с вами работе возможно всё, – при упоминании о невидимках майор стал непривычно серьёзен. – Но так как преступник нами изобличён, такой вариант из задачи мы исключаем. Просто постарайтесь выстроить аргументированную версию преступления. А лучше несколько. Правильно выстроенная версия – на девяносто процентов раскрытое преступление. Думайте.

Сомов думал.

«Как нанести надпись на чёрном заборе белой краской таким образом, чтобы этого никто не заметил? Проделать такое днём совершенно нереально, обязательно найдутся свидетели. Писать ночью? Ночь помогает укрыться от глаз людей, но не от Системы. Любой человек, оказавшийся ночью возле забора, тут же попадёт в ряды подозреваемых. Не мог же преступник этого не знать?»

На всякий случай Сомов настроил Систему на поиск подходящих маркеров в тёмное время суток. Но тут же одёрнул себя. По условию задачи, гражданка Н. обнаружила надпись вечером. Не мог же крамольный призыв, написанный к тому же довольно крупными буквами, весь день прокрасоваться на заборе, прежде чем кто-то из граждан на него отреагировал?

Но если не днём и не ночью, то когда? А может, не «когда», а «как»?

Дистанционно нанести надпись на забор невозможно. Но что, если надпись проявляется не сразу, а, как симпатические чернила, возникает значительно позже того времени, когда была нанесена? Реакция на влажность? На температуру?

Сердце застучало бойчее. Неужели близко?

Он ещё раз посмотрел на дату обращения гражданки Н. 16 октября. Пробил дату по метеорологической сводке. Есть! Именно в этот день, а если ещё точнее, вечером этого дня, резко похолодало. Температура с плюсовой упала к 19:00 до минус шести.

Он уточнил данные. Оказалось, что это было первое похолодание в сезоне. До того держался стабильный «плюс».

– Версии, версии, господа будущие сыщики, – подбадривал майор Зеленков.

Но Сомов хотел не просто построить рабочую версию. Версия у него уже была. Он же хотел пойти дальше – попытаться вычислить преступника на основе тех скудных предположений, которые были у него на вооружении.

Сомов думал.

«Допустим, существует краска, реагирующая на температурные изменения. Скажем, на понижение температуры. Уверен, что такая есть! И что? В этом случае надпись могла быть нанесена даже весной, и всю весну и лето себя никак не проявлять. До первых заморозков. И как найти таких экстремистов?»

Он ещё раз посмотрел на фотографию. Поверхность забора блестела чёрным ровным глянцем. Забор явно не так давно красили. Когда?

За забором школа. Синий сектор. И можно предположить, что забор красили перед началом учебного года. То есть надпись не могла появиться раньше середины-конца августа.

Сомов думал.

«Я экстремист. Я боюсь поимки. Как я поступлю, имея даже такие чудо-краски? Ночью писать я наверняка не буду, так меня легко вычислят, просто промониторив все ночи. Значит, я воспользуюсь ситуацией и нанесу невидимую надпись днём. Но днём вокруг много народа и подозрительные манипуляции могут заметить прохожие. Необходимо действовать так, чтобы не вызвать подозрений и помешать Системе указать именно на меня. В этом случае идеальна ситуация, если людей вокруг будет больше, чем обычно. Намного больше. Где умный человек прячет камешек?..»

Прозвенел звонок, курсанты пошли на перерыв. Но Сомов остался сидеть у монитора, увлечённый первым в его жизни расследованием.

Массовых мероприятий возле школы было несколько, но только День знаний укладывался в заданные рамки – забор уже покрашен, а надпись ещё не нанесена. 1 сентября возле школы полно людей: учителя, родители, дети. Основная активность происходит в школьном дворе, по ту сторону ограды. Но и с внешней стороны людей хватает. Тем более что на торжественную линейку родителей не пускают, они толпятся у забора, пытаясь разглядеть своих чад.

Сомов запустил запись мониторинга гражданской ситуации на утро 1 сентября, выделив зону контроля и включив параметр «отображать все метки». Сотни голубых стрелок-маркеров зароились на экране, накрыв карту сплошным пёстрым облаком.

И как определить, кто именно писал?

Сомов думал.

«Я преступник. Но кто я? Случайный, чужой человек, воспользовавшийся удобной ситуацией, чтобы затеряться среди толпы? Я чужак?».

Он раскрыл купленный специально для подобных случаев карманный блокнот, и записал:

1. Чужак.

«Мой ребёнок учится в этой школе. Я родитель, пришедший проводить своего ребёнка на занятия и заодно кинуть вызов Государству и Системе?»

В блокноте появилась вторая запись:

2. Родитель или родственник ученика.

«Я учусь в этой школе?..»

3. Ученик.

«Я преподаю в этой школе?..»

4. Учитель.

Курсанты вернулись с перерыва и расселись по местам. Майор Зеленков занял привычное место на столе.

– Мне нужны ваши мозги, – напомнил он. – Как, при каких обстоятельствах могло быть совершено данное преступление. Думайте. Остался час.

У Сомова было уже четыре версии. Но он не торопился их озвучивать. Азарт расследования вёл его дальше.

Отбросить менее вероятные варианты и сосредоточиться на основных.

Сомов думал.

Родители? Каким надо быть родителем, чтобы на заборе школы собственного ребёнка написать лозунг, грозящий пожизненной люстрацией и тюремным сроком? Ребёнок в этом случае также проведёт остаток жизни в белом секторе. Пока исключаем.

Учитель? На заборе собственной школы? Сомнительно. Исключаем.

Чужак или ученик? Оба варианта подходят.

Чужаку нечего бояться. Он покинет это место, и найти его будет затруднительно. Но! Проверить всех на причастность к школе не так-то уж и сложно. Система найдёт того, у кого не было повода приходить сюда в День знаний и топтаться возле ограды. Даже если таковых случайных людей наберётся с десяток, проверка не займёт много времени, а «честный допрос» укажет виновного.

Сомов обвёл надпись «чужак» и приписал к ней знак вопроса.

И ученик…

В висках стучало. Сердце колотилось, как пинг-понговый шарик на соревнованиях профессионалов. Курсант Сомов полностью ушёл в работу и совершенно не замечал того, что происходит вокруг.

Ученик. Старшеклассник. Младшие на такое вряд ли пойдут. А подросток может. Вызов, озорство, юношеский максимализм, гипертрофированная вера в собственную неуязвимость. Ученик!

Сомов отключил от отображения все маркеры взрослых, оставив только детей от 11 до 17 лет. Количество маркеров заметно уменьшилось.

Фотография забора по-прежнему светилась на общем мониторе. Сверху ограды решётка из мощных стальных прутьев. А нижняя часть, метра полтора высотой, была сплошной. Надпись сделана корявыми буквами на высоте пояса взрослого человека.

«Допустим, школьник раздобыл где-то специальную краску, реагирующую на изменение температуры. Но как он мог незаметно для других ходить с банкой, да ещё и писать?»

Сомов вспомнил себя в школьные годы. Тяжёлый ранец за спиной и вечно мешающий, болтающийся под ногами самозатягивающийся мешок со сменной обувью на длинной верёвке. Потом ранец сменила дерматиновая сумка через плечо, но «сменка» в неудобном мешке осталась.

«Конечно! Он прятал банку в мешке для «сменки»! Незаметно макал туда кисточку. Потом, прикрываясь фалдами ученической шинели, шёл вдоль забора, выводя букву за буквой. Как мелом на чёрной доске, писал на заборе слова, которые затем разрушат всю его жизнь. А так же жизнь его родных, ведь родители несут ответственность за своих чад до их совершеннолетия».

А вот и он!

Казалось, сильные толчки сердца сейчас сдвинут стол, за которым курсант Академии МГБ Сомов обнаружил своего первого преступника. Пусть и тренировочного.

Захват маркера и идентификация.

Максим Корольков, ученик восьмого «в» класса. Его маркер не мог не привлечь к себе внимания. Максим Корольков медленно двигался с внешней стороны забора в тот момент, когда остальные ученики уже строились на торжественную линейку.

Сомов включил остальные маркеры в зоне наблюдения. Голубая стрелка ученика Королькова тут же затерялась среди таких же стрелок родителей. Обнаружить его, не применив возрастного фильтра, было бы невозможно. Надо отдать парню должное. ГЛОСИМ он не обманул, но сделал всё, чтобы максимально обезопасить себя от людей, которые с Системой работают. Криминальный талант!

Сомов пробил по базе адрес проживания Максима. И снова удача! Максим Корольков жил в доме через дорогу. Окна его квартиры выходили как раз на эту часть школьной ограды. Скорее всего, юный экстремист планировал полюбоваться своим «подвигом» из окна, как только надпись проявится. Больше похоже на хулиганство. Но лучше бы он написал что-нибудь другое. Например, признание в любви к однокласснице. Или то, что так любят писать на заборах дети и недалеко от них ушедшие взрослые. Но он написал то, что написал.

Сомов быстро навёл справки о родителях мальчика. Мать – Надежда Валентиновна Королькова, продавец-кассир торговой сети «Полюшко», работает в универсаме через улицу. Отец… А вот и ответ на вопрос, откуда краски! Отец – Юрий Васильевич Корольков, оператор флексопечатной машины на производственно-полиграфическом комбинате «Парнас-Парнас».

Водил сына на производство? Сам принёс домой чудесные краски? Уже неважно.

Стоп!

Холодная волна разочарования моментально остудила пылающую печь азарта.

Родители мальчика не подвергались никаким наказаниям за проступок сына. Оба работают на своих местах и значатся полноправными гражданами страны – «синие». А значит…

Сомов быстро отыскал мальчика в текущей реальности. Максим Корольков по-прежнему учился в школе. Уже в десятом классе. И, судя по всему, никаким наказаниям вообще не подвергался.

Он откинулся на спинку стула и шумно выдохнул, едва ли не со слезами глядя в монитор.

– Что, курсант Сомов, не по зубам задачка? – издали заметил его маяту майор Зеленков и посмотрел на часы. – Заканчиваем ломать головы.

Профессор бодро соскочил со стола и пошёл по проходу.

– Как я вам сказал в самом начале занятий, я вас немного надул. Не дал всех данных по этому преступлению, надеясь, что кто-нибудь из вас проявит чудеса смекалки и рассудительности. Или хотя бы спросит. Не случилось. Поэтому на следующем занятии у вас будет эта же самая задачка, но уже с дополнениями. Итак…

– Извините, разрешите обратиться, Владимир Михайлович? – прервал профессора Сомов. – У меня вопрос по существу данного дела. Можно?

– Ну, вы уже начали, хотя времени для вопросов я давал предостаточно. Хорошо, продолжайте. Что у вас?

– Краска, которой была нанесена надпись…

На лице преподавателя проступила заинтересованность. Он перестал прохаживаться и внимательно посмотрел на Сомова.

– Так. И?

– Может ли краска менять свои свойства под воздействием тепла или холода?

Майор разглядывал своего ученика с нескрываемым интересом.

– Термохромная краска! – на всю аудиторию объявил он. – Пигменты такой краски обладают эффектом, позволяющим визуально отмечать реакцию на изменение температур. Бесцветное становится цветным и наоборот. Наши криминалисты, разумеется, определили состав краски, взяв пробы с места преступления.

С видом первооткрывателя, только что совершившего прорыв в науке, профессор оглядывал присутствующих, потирая руки и улыбаясь. Затем его торжествующий взгляд снова обратился к Сомову.

– Именно это я от вас и утаил, чтобы дать возможность вашей фантазии и логике развернуться на полную. Сомов, ставлю отлично! Вы только сейчас до этого додумались?

– Нет. Ещё на первом часу.

– Так чего же вы молчали?! – теперь профессор смотрел с укоризной.

– Я продолжил развивать эту версию. Но… зашёл в тупик.

– Ну-ну, и что там, в вашем тупике?

– Ученик восьмого класса Максим Корольков.

– Да, интересную рыбёшку вы поймали в сети своей логики. Но не ту. С краской вы определились верно. И это очень похвально. А дальше вам оставалось разобраться, при каких условиях можно незаметно нанести надпись на объект. – Он повернулся к общему экрану и указал на него рукой. – Забор расположен возле школы, как вы все, надеюсь, смогли заметить. Каждый год перед началом занятий его освежают, приезжает бригада маляров и красит ограду. Лучшего способа, не привлекая к себе внимания, нанести надпись, просто не придумаешь. Мы проверили бригаду, которая занималась покраской – гражданский бригадир и трое «белых» батраков. И бригадира, и двоих батраков мы проверили на «чесноке» – все они оказались не замешаны в преступлении. Но третий работник, получив расчёт, тут же взял новый подряд и уехал в Карелию на лесозаготовки. К сожалению, задержать его мы не успели – преступник погиб в драке с такими же, как он, отщепенцами.

Майор ободряюще похлопал погрустневшего Сомова по плечу.

– Но всё равно отлично, курсант! – Он снова бросил быстрый взгляд на часы. – И если вы не против, продемонстрируйте нам ход своих заблуждений на общем мониторе. Это будет всем полезно услышать. Несколько минут у нас ещё есть. В конце концов, мы здесь учимся строить версии, а не сходу раскрывать преступления. И наши ошибки это тоже часть обучения. Прошу.

Сомов переключил свой компьютер на общий поток и потухшим голосом начал озвучивать ход своих рассуждений. Он снова залезал в базы данных, включал и выключал маркеры, выводил на экран личные данные фигурантов своего расследования.

Когда сигнал возвестил об окончании занятий, в аудитории стояла полная тишина. На общем экране вдоль школьного забора медленно двигалась стрелка-маркер, обозначающая ученика Максима Королькова.

Майор Зеленков неподвижно стоял в проходе, и его лицо выражало крайнее недоумение и отчего-то страх.

**

Первую награду – медаль «За отличие в специальных операциях» – первокурснику Сомову вручал лично начальник Академии генерал-полковник Васильев.

Когда после награждения ошалевший от всеобщего внимания Сомов стоял в окружении своих однокурсников, наперебой обсуждавших «цацку», к нему подошёл непривычно подтянутый и причёсанный майор Зеленков. Он с воодушевлением пожал Сомову руку и, взяв за плечо, отвёл его в сторону.

– Ну, как ощущения, Александр? Приятно награду получать?

– Да как-то неожиданно. Нет, приятно, конечно! Но я тут думал…

– Вот! Вы думали! А это главное качество сотрудника госбезопасности. И тем более сыщика-аналитика. Вы хорошо подумали и нашли настоящего преступника. Благодаря вам восторжествовала справедливость, которой, в конечном счёте, мы и служим.

– Мы служим стране.

– Да. Стране. Где справедливость ставится во главу угла.

– Я обрёк на наказание сразу нескольких людей. Это разве справедливо?

– А вы сомневаетесь? Если наказание справедливо, зачем сомневаться. Мальчик виноват…

– Он ребёнок. Мотивы его поступка вряд ли могут так уж однозначно трактоваться как экстремизм.

– Мотивы мальчика трактует закон, курсант. Непредумышленное убийство – это всё равно убийство. И оно должно быть наказано. Призыв к свержению власти должен караться, даже если он был совершён из шалости. Потому что неважно, с какими намерениями человек что-то написал, важно, какие намерения написанное вызовет у тех, кто прочёл.

– Я потом ещё раз смотрел – фамилия директора школы Царёв. Как вы думаете, как его между собой назвали ученики? И кого именно призывал свергнуть этот пацан? Больше похоже на внутришкольную междоусобицу – Корольков против Царёва. Вы не находите?

Улыбка на лице майора погасла, оставив после себя лишь безжизненный слепок.

– Его родители потеряли не только сына, но и жильё, работу, сбережения, – продолжал Сомов. – И это сделал я. Да ещё, вот, награду за это получил.

– Вы сейчас рассуждаете необычайно взросло и… опасно, – странно глядя на своего ученика, проговорил Зеленков. – Вы рассуждаете как человек либеральных взглядов. Поостерегитесь таких суждений. По крайней мере, прилюдных. Ответственность родителей – не только следить за тем, чтобы ребёнок был одет и накормлен. И не беспокойтесь, у них хорошие шансы на соцамнистию. Я донесу до Департамента соцзащиты ваши замечания по поводу фамилии директора и возможных истинных мотивов мальчика.

Майор замолчал, глядя в сторону актового зала, где всё ещё гудела собранная по случаю награждения толпа курсантов и преподавателей.

Сомову махали руками сокурсники. Несколько старших офицеров одобрительно кивнули, встретившись с ним взглядом.

– Приходите на мои факультативные занятия по работе с ГЛОСИМ, которые я веду для старших курсов, – профессор крепко сжал предплечье Сомова. – Мне кажется, вы уже созрели для того, чтобы основательно погрузиться в эту тему. Это будет для вас интересно и полезно. Знаете, там, психология невидимок, личностные и общественные мотивации ухода в тень, социопатия как поведенческий фактор преступника и так далее. Приходите.

Он быстро пожал Сомову руку, развернулся и, не дожидаясь ответа, зашагал по коридору, опустив голову и засунув руки в карманы безупречно отглаженных брюк.

**

Майор Каша был в самом прекрасном расположении духа, разве что целоваться не лез.

– Всё! Уж теперь из егерька этого всё выжмем, до последней капельки! Машинку настроим на самый честный. Чтобы от каждой его враки у него из пердака дымок колечками шёл!

Он цепко ухватил Сомова за рукав и тянул его в сторону своего тесного кабинетика, расположенного здесь же, на втором этаже. Чертыхаясь, Каша некоторое время шарил по карманам в поиске магнитного ключа, наконец, открыл дверь и едва ли не силой затолкал Сомова внутрь.

– Сейчас, сейчас! У меня тут где-то была настойка сибирская. Мёд, а не настойка!

Он полез в шкаф, приглушённо звякнул стеклом и вернулся с узкой, вытянутой, как артиллерийский снаряд, бутылкой, на две трети заполненной мутным бледно-жёлтым содержимым.

– Я не пью! – запротестовал Сомов.

– Я, я пью! – Каша поставил бутылку на стол, извлёк из выдвижного ящика гранёную стопку и отточенным движением наполнил её до краёв. – За тебя, Сом!

В этот момент в кармане майора запиликал телефон. Каша раздражённо крякнул, быстро выплеснул настойку в широко раскрытый рот, шумно проглотил, занюхал рукавом и только потом достал трубку и с недовольным видом поднёс её к уху. Но тут же лицо его переменилось, а сам он, как пружина, выпрямился «смирно», прищёлкнув каблуками.