– Где-то в Чите. Жорж клялся рассказать и показать на карте, где находится Чита, но не по телефону.
– Да, дочка. Это очень интересное место. А ты ничего ему взамен показать не обещала?
– Мама, от твоих намеков веет пошлостью! Советские офицеры, они такие галантные и утонченные.
– Ага, особенно танкисты, особенно в Чите. Папе расскажешь потом, он посмеется от души. А сама ты сейчас куда собралась? Не в Читу часом? И, я надеюсь, не в гостиницу для артистов в погонах?
– Жорж меня ждет в «Арбате».
– Скажи-ка на милость, их в «Арбат» начали пускать? Он такой старый?
– Молоденький-молоденький. Лейтенант, наверное. Здоровенный такой, как шкаф. И с гагаринской улыбкой.
– Ты что, влюбилась что ли? Лейтенант из самодеятельного театра в «Арбате». Из Читы.
– Почему из Читы, у него квартира в Москве.
– Это он так сказал? Он еще и врет как сивый мерин. И к этому человеку на свидание собирается моя дочь!
– Уже собралась, мама! Я побежала!
– Шагом! Я сказала, шагом девушки ходят на свидания.
Время, обозначенное Жанной как момент сопряжения наших судеб на этот вечер подходило, а я только сейчас понял, что нами никак не оговорен технический момент. Мобильников нет (вот прямо то, чего больше всего в жизни не хватает), а ресторан очень большой, несколько залов, два этажа… Придется встречать даму лично около входа, надеюсь он тут один. Позвал официанта, велел перенакрыть столик наново на две персоны, заказал игристое в ведерке со льдом, открывать не позволил. Неожиданно в меню оказалось итальянское просекко, респект заведению! Дал сразу пятерку, так сказать, для знакомства и пошел к выходу.
Швейцар был тот же, он слегка вздрогнул, когда увидел меня в метре от себя.
– Нормально всё, дядя. У меня рабочий день кончился, я теперь просто посетитель.
– Понял сейчас. А тогда не понял.
– Про меня кому рассказал?
– Никому – и глаза такие честные.
– Администратору, бармену, проституткам?
– Проституткам не говорил.
– Вот и ладно. Правильно сделал, коллег подставлять не надо, тебе с ними еще работать и работать. Ты не против, я на крылечке девушку подожду? А потом мы сюда.
– Да, конечно. Я что ж не понимаю, у вас тоже личное время должно быть.
– В точку, уважаемый! В самую точку! До отбоя у меня личное время.
Выйдя на улицу, я понял, что слегка погорячился. Но тут ситуация такая, что в фойе ждать бесполезно, не всех пускают по вечерам в московские рестораны, не факт, что моя новая знакомая из тех, кто вхож сюда. А кричать через стекло, мол меня ждут внутри – тот еще вариант. Рядом десяток таких, кричащих то же самое, стоит. Сверил часы, должна уже подойти, если не соврала. Потому как еще пять минут, и я дам дуба.
Давать дуба не пришлось, Жанна вынырнула из сумрака как подводная лодка из морской пучины.
– Привет! Я замерз как цуцик, пошли в зал скорее.
– Где ваши манеры, Жорж?
– Замерзли и втянулись в организм как… как голова испуганной черепахи. Пошли уже!
В зале мои манеры потихоньку набухли и к нашему столику девушку подвел уже галантный кавалер с замашками столичного гусара. Я даже отодвинул стул, а потом вернул его на положенное место уже вместе с юной попкой девушки Жанны. Очень удачно подскочил официант с ведерком, из которого торчала характерная бутылка с несорванной фольгой. Или труженик отрасли услуг впечатлился авансом, или посетителей было мало еще. А скорее всего, он уже знал мой статус представителя кровавой гэбни на отдыхе. Да еще такой представитель, который их швейцаров по полу валяет.
– Жорж, ты решил меня сразу взять в оборот, к чему эти шаблоны и шампанское в ведерке?
– Я его люблю. Люблю доставать бутылку изо льда и смотреть как запотевает стекло. Люблю слушать, как поёт тонкий бокал, отвечая пузырькам, прыгающим вверх со дна. Люблю вкус сухого игристого. Так что, если ты не любишь шампанское, я выпью его один. Всю бутылку.
– Странный ты. Признался в любви бокалу вина, обиделся, что я тебя заподозрила в попытке моего совращения. Мама не так себе представляет актеров из Читинского дома офицеров.
– Ну тогда я отвечу ей той же монетой.
– Ну-ка, попробуй.
– Твоё «попробуй» звучит как вызов. Твоя мама слегка облагороженный вариант Фаины Раневской. Худая как палка курильщица, пошлячка и матерщинница.
– Ты победил. Твой портрет ближе к истине, чем её представление о тебе. Как определил?
– По голосу. Ну и время прибытия говорит, что ты где-то неподалеку проживаешь. Значит родители или из профессуры, или из бомонда. Профессорские жены обычно тихи как украинская ночь, значит мама поэтесса или актриса на пенсии.
– Почти угадал. А ты сам из какой семьи? И вообще, как тебя сюда пустили? Ты из мажоров? Давай колись, кто папа?
– Папа шахтер, мама бухгалтер. Главный бухгалтер. Я вот лицедействую потихоньку. А попал сюда просто – повалил на пол швейцара и вошел. Кто меня такого молодого красивого остановит?
– А фамилия твоя…
– Фамилия моя слишком известная, чтоб называть её. Но тебе скажу: Жорж Милославский собственной персоной.
– Ой, не могу! Ты клоун, а не актер. Милославский, скажешь тоже!
– Тише ты, услышат. Я не готов раскрывать всем своё инкогнито.
– Мама была права, ты врешь как сивый мерин. Ведь ни слова правды еще не сказал.
– Ну да, один раз соврал. Про папу.
– И кто у нас папа?
– Главный ревизор, работает в угольной отрасли работает. Но так-то шахтер, раз угольщик.
– А фамилия?
– Этуш тоже не сразу поверил, я ему удостоверение под нос, а он кричит, что достали со своими шуточками.
– Ну ты прикинь, он играл в комедии «Иван Васильевич меняет профессию» обворованного Шпака, а тут ты приходишь и представляешься: Жорж Милославский. Ну кто поверит-то? У него друзья актеры, они спят и видят, как бы кого-нибудь из своих разыграть. А ты такой: Жорж Милославский. Ха-ха-ха!