Испытание любовью. Детективный роман

– Ну да. Я говорю, туфли вам надо новые купить. Босиком же вы не пошлепаете на вашу работу, а в этой вашей теперешней, так сказать, распарованной на тапочек и туфельку, обуви вам будет хромать еще более неудобно, чем даже босиком, – старался Никита наиболее доходчиво объяснить свою мысль.

– Купить новые туфли? – в голосе незнакомки наконец-то послышались вкрапления здравомыслия.

– Ну да, вам надо купить новые туфли!

– Вы так думаете? – развела девушка руками и снова посмотрела на свои туфли.

– Я в этом уверен, – как можно более назидательно ответил Никита.

– Ну вообще-то, мне и эти нравились.

– А эти туфли вы потом сможете отремонтировать.

– Да? Отремонтировать? А знаете, сколько они стоят? А знаете, какая у меня зарплата? А вы, случайно, не знаете, где я прямо сейчас и прямо тут возьму деньги на новые туфли? – с какой-то детской обидой посмотрела она на Никиту.

– Случайно знаю, – спокойно ответил Никита и медленно похлопал ладонью правой руки по наглядно оттопыренному правому карману своих брюк, где явно угадывался прилично разбухший кошелек.

– То есть? – посмотрела девушка на демонстрирующую содержание его кармана правую руку Никиты.

– То есть я заплачу за ваши новые туфли, – объяснил Никита язык своих жестов нормальным языком.

– Ну да… – медленно смерила девушка саркастическим взглядом своего собеседника. – Интересно, а расплачиваться я чем с вами буду? Может, вы прям сразу и цену моей с вами расплаты за новые туфли назначите, – и сарказм в ее взгляде изменился презрением, которое резко начало переходить в отвращение.

– Ну что вы, что вы… – поспешил Никита отмести нелицеприятные для него предположения девушки. – Как вы могли такое подумать? Как вы вообще могли такое обо мне предположить? Что вы? Я ведь сам виноват в этом инциденте, сам должен и возместить вам убыток, да еще за шею вас прижал… Нечаянно… – добавил он извиняющимся голосом и увидел, что от его последних слов взгляд девушки немного потеплел, но все же оставался недоверчивым. – Хорошо! – он поднял вверх обе руки в знак примирительного решения. – Хорошо. Давайте решим так, что в этом происшествии мы с вами оба виноваты поровну, так сказать, пятьдесят на пятьдесят, и соответственно пропорции нашей виноватости разделим ваши убытки поровну. А поскольку вы в данный момент, как я понял, нужной суммой денег не располагаете, то я сейчас заплачу за ваши новые туфли полностью, а свою часть цены туфель вы отдадите мне когда-нибудь, потом, когда сможете, хотя это и необязательно. Фу-у-у-х… – выдохнул он натужно, как после тяжелого физического усилия. – Вот это я сказонул. Вот это я толкнул красноречивую фишку. Так я скоро вообще в адвокаты или в политики запишусь. Ну по крайней мере, вы то хоть все поняли? Я ясно все изложил?

– Более чем, – кивнула она головой, и в ее лице Никита не заметил и тени недоверия или враждебности. – А вы знаете, я согласна с вашими условиями, – посмотрела она на свои туфли. – Учитывая безвыходность ситуации… Но я обязательно отдам вам свою часть денег. Обязательно. Без всяких…

– Ну вот и хорошо, вот и договорились, – не дал ей закончить Никита.

– Ну да, договорились. Дело за малым. Как я понимаю, – посмотрела девушка на газетный киоск, в котором Никита только что купил газету, – в этом киоске под прилавком навряд ли спрятаны женские туфли.

– А-а-а! Если вы об этом, то это проще простого. Это намного проще, чем с вами договориться. Вот! – эпохальным Ленинским жестом указал Никита на расположенный совсем рядом магазинчик. – В этом самом магазинчике мы найдем, может быть, и не самую изысканную, но тем не менее довольно приличную обувь. Пожалуйста, – он взял своей рукой руку девушки и положил ее руку на свое плечо, а другой своей рукой обнял ее за талию, чем вызвал очередное инстинктивное резкое движение девушки, снова оттолкнувшей Никиту, что снова чуть не закончилось ее падением, которое снова же предотвратил Никита, снова подхватив своевольную незнакомку. – Да что же вы все падаете-то! – поставил он опять в вертикальное положение свою подопечную.

– А вы что все лезете?

– Я никуда не лезу. Я всего-навсего просто хотел вам помочь. Помочь дойти до магазина. Или вы, может, тогда просто пойдете босиком? Или как? Как вы поковыляете на вашем одном каблуке на две туфли? Давайте, опирайтесь рукой на мое плечо и пошли уже в магазин, – Никита снова положил руку девушки себе на плечо, а своей рукой приобнял ее за талию, и на этот раз она уже не стала привередничать. – Ну вот, вот так лучше, опирайтесь смело на меня, считайте меня просто своим костылем.

– Костылем?

– Ну да, костылем. К стати, раз уж мы с вами так близко сошлись, неплохо было бы познакомиться, Никита, – сделал он головой элегантный поклон, постаравшись поклониться как можно более аристократически. – Костыль Никита, – улыбнулся он и скосил взгляд на белокурое марево ароматных волос незнакомки.

– Хромоножка Света, – бросила она доверчивый взгляд из-под белокурого марева своих волос…

И взгляды их встретились. Ее глаза, оказывается, были голубыми, светло-светло голубыми, глубоко-глубоко голубыми – в водовороте их глубины… Как он раньше не замечал? Смотрел мимо глаз? Да разве можно смотреть мимо таких глаз? Ее какая-то застенчиво-невинная, доверчивая, углубленная беззащитными ямочками на щеках, улыбка властно увлекала все глубже и глубже… Аромат ее заурядных духов, оказывается, был тем самым райским ароматом первой женщины, против соблазна которого не смог устоять первый мужчина… Вот так вот, молча переглядываясь и все больше проникаясь друг другом, они дошли в обнимку до магазина, молча выбрали самые лучшие из бывших там женских туфелек, за которые Никита расплатился и которые обула девушка, а ее же пострадавшие туфли Никита молча положил в купленный им пакет и отдал его незнакомке. Они молча, переглядываясь, вышли из магазина, причем, как это ни удивительно, взявшись за руки, дошли до знаменательного места их столкновения и знакомства возле газетного киоска…

– Может подвезти? Я на машине, – нарушил наконец молчание Никита.

– Да нет, не стоит. Мне тут недалеко. Да и… – взмахнула она в сторону автомобильного затора на перекрестке рукой, в которой она держала пакет с туфельками, поскольку другая ее рука была все еще в руке ее провожатого.

– Ну да, – кивнул головой Никита.

– Ну пока, – девушка, повернувшись лицом к Никите, медленно делая назад шаг за шагом, потихоньку высвободила из его руки свою руку, которая, повиснув в воздухе, как бы делала прощальный жест, в то время, как сама девушка, все еще лицом к Никите, сделав еще несколько шагов назад, немного споткнулась, подвергнув свои новые туфли участи своих уже пострадавших туфель, но на этот раз все обошлось благополучно – девушка только немного для баланса взмахнула рукой и сохранила равновесие.

– Осторожно! – только и смог выкрикнуть Никита, хотя, согласно своему амплуа, мог бы, да и должен был бы, по крайней мере, сострить насчет очередного, чуть было не свершившегося, кульбита девушки и ее, так сказать, «удачливости».

На что девушка только улыбнулась, махнула на прощание рукой, повернулась спиной к Никите и быстрым шагом, чуть не переходящим в бег, устремилась на свою работу, на которую она опаздывала и теперь, наверное, уже таки опоздала.

«Ну вот, – подумал про себя Никита, – хоть бы опять не споткнулась… Стоп! – вдруг выкрикнул он молча сам себе во время этого своеобразного внутреннего диалога с самим собой, увидев как девушка постепенно скрылась в толпе прохожих. – Стоп! А как же я теперь ее снова увижу? Где же я теперь буду ее искать?..»

– Й-й-йо май-й-йо! Вот черт! – выкрикнул Никита уже в голос. – Вот это да! – и он со всего маху шлепнул себя ладонью по лбу, чем привлек неподдельное внимание своей знакомой продавщицы газетного киоска, внимание, которое возросло до такой степени, что продавщица даже привстала для лучшего наблюдения, когда Никита с криком «Й-й-йолы палы!» стремглав бросился вдогонку исчезнувшей уже девушке.

– Вы не видели девушку? Вы не видели недавно тут девушку? – растерянно спрашивал Никита у попадавшихся ему навстречу прохожих, за силуэтами которых только что исчезла светловолосая незнакомка. – Такая вот, – показывал он рукой ее примерный рост, – белокурая с голубыми глазами, – добавлял он, – в пестром таком платье с пакетом в руках, – уточнял он, но в ответ видел только удивленные взгляды да недоуменные пожимания плечами…

Исчерпав таким образом все возможности таки настигнуть исчезнувшую на его глазах незнакомку Светлану, Никита, обреченно опустив руки, медленно побрел назад к газетному киоску и к своей машине. Как же так, как же он мог! Ведь все складывалось как нельзя лучше. По законам жанра Никита обязательно ведь должен был получить номер телефона этой девушки или какой-либо другой контакт, позволяющий найти ее и связаться с нею – он ведь не зря оговорил пятидесятипроцентное участие девушки в оплате ее новых туфелек… Нет, конечно же, Никита никоим образом не надеялся получить часть потраченных им на туфли денег от незнакомки – он просто хотел таким образом получить возможность увидеть ее еще раз, и она согласилась с таким ходом событий, дело оставалось за малым – просто договориться об их встрече или взять, например, у нее телефон, адрес, узнать место работы или еще что-нибудь, позволяющее найти ее, и все. А вместо этого Никита, словно завороженный, помахал ей на прощание рукой и смотрел, как она уходит от него, не оставив о себе никаких сведений. Вот это, да! Вот это дал он маху!

Целый день Никита бродил сам не свой у себя на новой стройке, направо и налево раздавая невпопад всяческие невероятные, нелепые задания и вводя таким образом в состояние глубокого недоумения своих сотрудников, привыкших к совсем другому образу своего босса. Когда же Никита вечером приехал домой, то намереваясь включить микроволновку, он включил телевизор и, забыв об этом, долго сидел задумавшись о своей сегодняшней проблеме, а когда вспомнил о давно уже якобы включенной микроволновке, подумал, что там уже все сгорело, но к своему большому удивлению нашел микроволновку выключенной, зато телевизор включенным… Не заморачиваясь больше, Никита просто автоматически сделал себе бутерброд с колбасой и, медленно пережевывая его, сидел, задумавшись о незнакомке Свете с голубыми глазами и о своем глупом поведении.

Нет, Никита, конечно же, здраво рассудив, понимал, что эта девушка ходит на работу каждый день, что приезжает она, наверняка, каждый день одним и тем же троллейбусом на одну и ту же остановку и идет на работу тем же самым маршрутом, что и сегодня, что завтра, как и сегодня, тоже рабочий день… Это понятно. По крайней мере, логически, головой Никита это прекрасно понимал, но сердце постоянно подбрасывало ему всяческие подвохи, догадки типа того, что, например, эту девушку Свету за ее опоздание сегодня могли уволить с работы, и где ее потом искать, или, что она сама уволилась, или заболела, или… Да мало ли всяческих предположений может подбросить душа, обеспокоенная возможностью так нелепо потерять все то, что так неожиданно и так щедро было даровано судьбой: гибкий стан незнакомки, ее руки, своевольные белокурые волны ее волос, ее аромат, невозможной глубины голубые глаза, непревзойденная, какая-то застенчиво-наивная и в то же время задумчивая улыбка, ямочки на щеках… И все это он мог потерять из-за своего глупейшего поведения, словно бы он был не опытным состоявшимся тридцатилетним мужчиной, а едва оперившимся юношей, встретившим свою первую любовь. И похоже было, что эта сегодняшняя встреча действительно сделала Никиту снова неопытным юношей, томящимся сладкими муками первой любви, той самой первой, настоящей любви, которой Никите так еще и не удалось до того времени повстречать – по крайней мере, он теперь точно знал, что она все же существует, эта пресловутая любовь.

И он мог это все так вот запросто потерять, и потерять просто из-за своего глупейшего поведения, когда, казалось бы, все не могло не закончиться счастливо. Стараясь хоть таким образом удержать ускользающий своевольный образ незнакомки Светы, которую Никита мысленно уже назвал Светлячком, и следующее свидание с которой было столь же желанным, сколь и непредсказуемым, он с неистовостью одержимого схватил карандаш и ватман и начал лихорадочно испещрять его линиями, тенями и оттенками, стараясь как можно ближе к оригиналу изобразить лицо Светы-Светлячка, этот портрет своих грез. Но очаровательный овал ее лица, точеные линии носа, брови, надбровные дуги и, главное, глаза – все, такое знакомое, такое уже до боли родное, так врезавшееся в память, как-то строптиво убегало из-под карандаша и рассеивалось в тумане, так же точно, как от всяческих глупых страхов и предположений убегала и рассеивалась надежда снова встретить завтра своего Светлячка.

Проведя таким образом полночи за этими изнуряющими попытками поймать и запечатлеть убегающий образ этой до боли знакомой незнакомки и доведя кучу использованных, разорванных и скомканных ватманов до внушительных размеров, Никита решил все же попробовать хоть немного поспать и упал прямо так, не раздеваясь, на диван. Забываясь в коротких промежутках сна и снова просыпаясь, Никита только и мог, что стараться выгнать из памяти и забыть обрывки тех кошмаров, которые нахраписто лезли в его сны, пугая реальной возможностью потерять навсегда только что обретенную любовь. Так, например, во время одного из таких кошмаров Никите вдруг приснилась его бухгалтер Нина Савельевна, женщина добропорядочная и обязательная, женщина такого же почтительного возраста, как и внушительных габаритов, которая в этом сне почему-то уверяла Никиту, что это она и есть Светлячок, и все норовила доказать это, пытаясь обнять и поцеловать Никиту – и от соблазнительного искушения этих объятий Никите удалось убежать только убежав из сна и проснувшись.

После нескольких ночных часов в бесконечных коротких погружениях в кошмарные сны, Никита вдруг проснулся в леденящем душу испуге, что он все проспал, и уже совершенно поздно что-либо предпринимать, причем, что именно уже поздно и почему поздно предпринимать, он никак не мог сообразить. Но на всякий случай все же решил спать больше не ложиться, хотя было всего только пять часов утра. Приняв душ, переодевшись и позавтракав, Никита сел в машину и ранним утром, намного раньше своего обычного отъезда на работу, поехал к месту своего сегодняшнего возможного, такого желанного, свидания со Светлячком.

3.

Припарковав машину неподалеку от того самого газетного киоска, в котором он всегда покупал утренние газеты и где вчера столкнулся с девушкой своей мечты, Никита таки понял, что приехал он сюда рановато: на улицах было безлюдно, все конторы и магазины, в том числе и газетный киоск, были еще закрыты. Но зато, оказавшись сейчас тут ранним утром в одиночестве, Никита вдруг, вздохнув на полную грудь, на полную силу ощутил всепобеждающую жизненную мощь весеннего рассвета…

Все ночные переживания и страхи показались вдруг Никите такими мелкими, надуманными и глупыми: как он может ее потерять, да он найдет ее по этому непревзойденному запаху ее дешевых духов, по непередаваемому музыкальному звучанию каблучков ее новых, купленных им, туфелек, он перевернет весь мир и найдет ее в самой отдаленной, самой глубокой глубинке, он найдет ее среди неисчислимых миллиардов человеческих лиц, ведь на самом деле на этой Земле сейчас для него существует только она, его неотъемлемая половинка, без которой он уже никогда не сможет стать целым, каким он мог сам себя без нее чувствовать еще вчера, но сегодня без нее он может чувствовать себя только половинкой, никчемной, беззащитной, беспомощной половинкой, которая, без своей второй половинки сможет теперь только страдать и никогда не сможет жить – как же он может ее не найти?!.

Продавщица газетного киоска, придя на свое рабочее место, с удивлением увидела неподалеку своего постоянного клиента, пожелала ему доброго утра, но в дальнейшее общение входить не стала, поскольку, сопоставив по этому поводу вчерашние и сегодняшние события, поняла состояние своего постоянного газетного клиента. Сам же Никита не подумал о том, что скоротать время в ожидании появления незнакомки можно за чтением утренней газеты, поскольку всецело был поглощен своими мыслями о предстоящей встрече, и в конце-концов ему таки пришла в голову мысль, что ожидать появления Светлячка будет правильнее прямо на троллейбусной остановке, а не так вот, расхаживая по прилегающей к этой остановке территории.

Никита не дошел до остановки буквально несколько метров, когда возле нее остановился очередной троллейбус, и Никита почувствовал каким-то шестым или десятым чувством, что она была именно в этом троллейбусе, и предчувствие его не обмануло… Среди выходивших из троллейбуса появилась и вчерашняя, вырвавшая Никиту из обыденности, девушка – она, медленно выходя из троллейбуса, бросила поверх голов ожидавших на остановке взгляд в сторону газетного киоска, что не ускользнуло от Никиты, ободрив его уверенностью в том, что она, вольно или невольно, искала на вчерашнем месте их встречи его, Никиту, и она действительно искала взглядом так неожиданно вставшего вчера на ее пути незнакомца Никиту, и вскорости она его нашла: их глаза встретились, после чего они прошли навстречу друг другу еще несколько шагов…

– Света, – первым произнес имя девушки Никита, когда они приблизились друг к другу.

– Никита, – ответила она ему.

И этот взаимный обмен именами был равен целому шекспировскому диалогу взаимных признаний в любви. Они всего лишь обменялись двумя короткими словами, обозначавшими их имена, но сказали этим больше, чем могла бы изобрести самая пылкая фантазия поэта. Сблизившись, они простояли так еще некоторое время, продолжая свой, начатый двумя словами, диалог молча, но еще более красноречиво, чем любыми пылкими и пышными речами.

– А я как-то вчера вообще… – прервал первым молчание Никита. – Даже не знаю. Как-то совсем по-дурацки все вышло. Как-то незаметно попрощались. Смотрю, а ее уже нет. Вот только что стояла тут передо мной, потом пошла, пошла, а я только смотрю по-дурацки ей вслед, как завороженный, как парализованный… Потом вдруг смотрю – а ее уже нет, исчезла…

– А я тоже хороша, – продолжила и себе откровения о вчерашней истории Светлана, – обещала заплатить половину за новые туфли, – она бросила быстрый взгляд на свои, приобретенные вчера, туфли, – а сама помахала ручкой и ушла…

– А я потом вдруг опомнился, думаю, как же я теперь ее найду-то. Где же я теперь буду ее искать. Все, пропала, растворилась в толпе, как будь-то и не было ее никогда…

– А я прихожу на работу, начальник чего-то там насчет опоздания орет, а мне хоть бы что, пошла спокойно, переоделась, начала работу, и вдруг как по голове ударили – думаю как же это он меня найдет-то теперь, я же ему полцены за туфли обещала, и что же теперь? Что же он теперь обо мне подумает? Обманула. Ничего ведь о себе не оставила, ни телефона, ни адреса, ни… Ничего. Думаю, бросать работу и бежать сейчас искать его – тогда с работы уж точно выгонят, да и навряд ли он до сих пор стоит там и ждет…

Еще некоторое время они так обменивались воспоминаниями о своих вчерашних страхах больше никогда не увидеть друг друга, но слова их не имели никакого значения, произнесенные ими фразы совершенно утратили свое истинное значение и были на самом деле откровением о внезапно нахлынувшей стихии любви, о том, как Никита и Светлана никогда уже не смогут жить друг без друга. Потом Никита взял Светлану за руки, они оба умолкли и еще долго, смотря в глаза друг другу, продолжали молча это взаимное признание в любви.

– Светлячок, – нарушил вдруг Никита молчание, медленно поднял руку, погладил своевольные белокурые волосы Светы, нежно привлек ее к себе и обнял, она покорно положила голову ему на грудь и тоже его обняла.

– Никитушка, – прошептала Светлана самозабвенно, и Никита ощутил, что его, бросив в жар и обессилив, словно высоковольтным током, прошибла сладостная упоительная дрожь, так что его ноги даже начали было подгибаться в коленях.

4.

С тех пор Никита со своим Светлячком уже больше никогда не расставался. Да и каким это образом можно было бы разделить надвое одну большую, неделимую, всепоглощающую любовь. Сразу после их той знаменательной встречи на троллейбусной остановке, когда они, не произнеся, собственно, о любви ни одного слова, признались друг другу в этой любви самым откровенным образом, Никита и Светлана сразу же с головой нырнули в водоворот этого, вдруг поглотившего их, чувства, утонув в половодье сладостного обладания друг другом и забыв обо всем на свете: Светлана по настоятельному, хотя и нежному, требованию Никиты просто махнула рукой и больше уже не поехала на свою, теперь уже бывшую работу, Никита тоже на время перепоручил заботы о бизнесе своим заместителям – благо, все в его бизнесе было отлажено и работало как часы.

И они полностью, без остатка отдались волшебному хороводу нежности, объятий, признаний, поцелуев, восторгов… Весь мир перестал для них существовать, весь мир сосредоточился для них в их объятиях, весь мир состоял из них двоих, из Никиты и Светлячка, вернее из созданной слиянием их душ и тел одной великой, вечной и бесконечной, вселенской любви. Они, не замечая стремительно проносящихся мимо них минут, часов, дней, то жили взаперти на квартире или на даче Никиты, то ездили на природу, то ходили по театрам и ресторанам, то просто колесили подмосковными дорогами, просто отдаваясь движению вперед, несколько раз они летали самолетом в самые разные и самые неожиданные места мира, повинуясь вдруг возникшему желанию посетить именно это место…

Этот праздник беззаветного служения любви продолжался довольно долго, хотя сколько именно, ни Никита, ни Светлана, при всем желании, точно бы тогда не смогли определить, ведь течение времени тогда для них совершенно остановилось. Но как бы долго этот праздник любви ни продолжался, как и любой другой праздник, он все же завершился неминуемыми буднями, вернее будет сказать, что этот их праздник любви переместился исключительно в их души, став их вечным внутренним праздником, а внешние сумасбродства и вольности все же пришлось оставить: сам Никита снова вернулся к своим непосредственным обязанностям, взяв бразды правления своим бизнесом в свои собственные руки, Светлану же уговорив исполнять обязанности хранительницы домашнего очага, по крайней мере, пока они вдвоем не придумают для нее какое-нибудь иное занятие.

О женитьбе же, в смысле официального оформления брака, тогда между Никитой и Светланой не было сказано ни одного слова, и вовсе не потому, что кто-то не хотел упоминанием об этих докучливых формальностях усложнять, отягощать или низводить с небес на землю эти феерические моменты любви, или что-то в этом роде, вовсе нет – просто то, что они были теперь вместе и это навсегда, было само собой разумеющимся для них обоих, то, что теперь они на всю жизнь стали единым целым, и их не разорвать никакими силами, было истиной как для Никиты, так и для Светланы, и как и когда это будет оформлено и закреплено на каких-нибудь бумажках – да какая разница, кому это интересно. Какая разница как и когда на земле будет закреплен брак, который уже так надежно закреплен на небесах. А на небесах их брак был закреплен надежно и бесповоротно. Конечно же, им обоим было вполне понятно, что никуда они не денутся от ЗАГСа и свадьбы, от этой, так сказать, формальной земной легализации их неразрывных небесных уз, но что толку говорить об этом заранее и тратить на это зря время и слова, вместо того, чтобы лишний раз сказать «я тебя люблю»?

Да, тогда об официальном оформлении их брака ни Никита, ни Светлана не говорили, зато много и охотно говорили о своей будущей жизни одной семьей, причем семья эта была в их мечтах, естественно, законно оформленной, легальной, так сказать, добропорядочной и уважаемой ячейкой общества, и семья эта была дружной, большой семьей, то есть семьей состоящей не только из мужа и жены, но и еще из детей, о количестве которых между Никитой и Светланой было много шуточных споров, но в одном они в этом отношении все же были всегда согласны – детей должно было быть много. О своих будущих детях они вообще очень любили говорить – нет, Светлана еще не могла, к сожалению, тогда обрадовать Никиту сообщением о зачатии их первого ребенка, но все же обязательность появления на свет их детей для них обоих была безоговорочной уверенностью. И о своих будущих детях они, шутя и не шутя, много говорили: обсуждали количество своих будущих детей, гадали сколько у них будет мальчиков и девочек, на кого они будут похожи, как они будут воспитываться, где будут учиться, и много всяких других подробностей – например, Никита часто любил в шутку поведать Светлане, как он, рассказывая детям о своей первой встрече с их матерью, признается, что при первой встрече он своей будущей жене а их матери чуть не оторвал голову, что, вообще-то, было почти правдой и всегда вызывало веселый смех, и после чего объятия и поцелуи становились еще более нежными и страстными, если эти объятия и поцелуи вообще могли быть еще более страстными и нежными, чем всегда.