– Например?
– Да пожалуйста!
Она запнулась на полуслове, нахмурилась. Он наблюдал, как на ее лобике собирались морщинки, теснили одна другую, брови то поднимались, то сдвигались на переносице.
– Ну-ну, – подбодрил он.
Она сказала растерянно:
– Я просто не запомнила. У меня такая память, шутки люблю, но запомнить не удается.
– Так-так…
– Не может быть, – заговорила она горячо, – чтобы не было шуток! Я просто не запомнила, вот и все. У меня память такая, особенная.
– Ты ешь-ешь, – сказал он и указал взглядом на тарелку. – А то остынет. Я тоже не запомнил, но еще и не слышал. А память у меня, знаешь ли, как у большого и очень голодного слона. Еще много поместится в такую голову. Не отвлекайся, не отвлекайся. Как-нибудь потом объясню. Это такие звери, единственные на белом свете, что не умеют прыгать. Даже подпрыгивать. Так вот, шуток не было вовсе. Хотя в таком богатом и сытом селе… гм…
Она сказала в тарелку:
– Глупости! Вот выйдем сейчас на улицу, сам убедишься.
После борща было жареное мясо только что со сковородки и с ароматно пахнущей гречневой кашей, а потом охлажденный в глубоком погребе компот из яблок.
Из-за стола поднялись настолько отяжелевшие, что Барвинок украдкой посмотрела на роскошно широкую кровать. Если волхв предложит отдохнуть после такой обильной трапезы, отказываться глупо, все-таки они не только что с постели, а проделали долгий путь, устали, как набегавшиеся волки…
– Ну вот, – произнес он с удовлетворением, – наконец-то закончили. Жаль, уже темнеет, а то бы самое время в дорогу.
Она поежилась, здесь так тепло и уютно, а за окном словно бы поплыл незримый туман, все теряет четкость, краски, становится серым и размытым, оттого опасным и пугающим.
– Что ты так рвешься в дорогу?
– Дорога, – ответил он нравоучительно, – это жизнь. Самая короткая обычно самая грязная, да и длинная немногим чище. Но идти надо.
– Какой ты скучный!
– И не остроумный, – согласился он. – Но вешаться пока не буду. И топиться.
Она не успела ответить ехидностью, он потянул носом, поморщился.
– Что тебе опять не так? – спросила она сердито.
– Свечи, – буркнул он. – Светильники с маслом надежнее. Слышишь, одна упала прямо на пол?
Барвинок насторожилась, тоже потянула носом, но запахи в комнате все те же.
– Не слышу.
– А она все-таки упала, – сказал он равнодушно. – Если не докатилась до ковра, ничего не случится.
Барвинок вскочила, распахнула дверь в соседнюю комнату и только там уловила слабый запах гари. Свеча в самом деле, выпав из подсвечника в стене, докатилась до ковра, там от нее тлеет краешек, несколько ворсинок уже ярко-красные, как накаленная проволока для кольчуги.
Поплевав на кончики пальцев, она прижала чадящий сизым дымком фитиль, тот зашипел едва слышно и стих, а она взобралась на сундук с погасшей свечой в руке, зажгла ее от второй, туго вбитой в заплывшую воском чашечку, другая лунка уже успела остыть, воска там почти нет, пришлось наклонить свечу так, чтобы воск покапал туда и чтоб его хватило для удерживания свечи, когда застынет…
Наконец, вдавив свечу в горячий воск основанием, она соскочила на пол и подумала, что в самом деле много суеты для тех, кому достаточно щелкнуть пальцами, чтобы во всем доме появился яркий свет.
Олег лениво рассматривал в окно дома на той стороне дороги, на лбу собрались глубокие морщины.
– Все наладила? – спросил он, не поднимая головы. – Молодец…
– Да уж не стала ждать пожара, – огрызнулась она.
– Его бы не было, – хладнокровно сказал он. – Свеча бы погасла, ковер от такой не загорится.
– Почему?
– Грязи слишком много, – объяснил он. – Ты к стенке ляжешь или с краю?
Она расправила плечи, так лучше видна ее изумительная грудь, и сказала грозно:
– Опять?
– Опять или снова, – ответил он рассеянно. – Всегда путался, как правильно?.. Это Таргитай чувствовал слова и так их прилаживал одно к другому, что сверкали – куда там самоцветам… А от меня этот дивный дар ускользает…
Она ощутила разочарование, он так легко менял тему, даже не ухватившись за прекрасную возможность поторговаться насчет постели, кому где и зачем, у нее на все случаи заготовлены хлесткие ответы, настолько отточенные, что… ну попадись, гад, попадись, пожалуйста!
Он все прихлебывал компот, откуда только и берется в его кружке, поглядывал в окно. Погасли огни уже во всех окнах домов на той стороне улицы, но Олег что-то выжидал, высматривал в темноте, а она уже извертелась на табуретке.
– Ладно, – сказала она наконец, – раз ты все не решаешься предложить мне спать на кровати, а сам ляжешь на полу, то я, подумав, принимаю твое твердое и такое благородное решение. Здесь два одеяла, но мне хватит и одного.
– Спасибо, – произнес он безучастно.
Она сказала с разочарованием, мог бы и побороться за место рядом с нею в постели, там трое поместятся:
– Отвернись!
Он спросил с удивлением:
– Зачем? Фокус покажешь?
– Никаких фокусов. Я раздеваюсь.
– А-а-а, – протянул он и уставился в окно, хотя и так сидел спиной к кровати. – Давай…
Глава 12
Она раздевалась медленно, но этот гад даже глаз не скосил, чтобы ее рассмотреть хоть мельком. Она разочарованно скользнула под одеяло и натянула его до подбородка. Оставалась надежда, что хотя бы попытается полезть к ней, и тогда она врежет, как она умеет, выскажет все, что думает о мужском хамстве, их надуманном чувстве превосходства…
Когда ее глаза начали слипаться, хотя старательно не давала себе заснуть, чтобы не пропустить момент, когда начнет укладываться на полу он сам, волхв вздохнул и поднялся, огромный и мрачный в пламени свечи.