Как стать писателем

Как трудно спорить с уставшей от вашей борьбы женой, не понимающей упорства мужа, как тяжко смотреть в глаза голодным детям!

Увы, все так. Но те просто требуют, чтобы вы летали пониже. Там, где больше прокорма. Но эти культурные и образованные, говорю без всяких кавычек, как только возьмете новую тему, идею или создадите новые образы, тут же именно они будут доказывать, что так писать нельзя, а надо писать «как надо». И в качестве примера будут называть хорошие, правильные примеры. Произведения тех самых, на которых точно так же набрасывалось предыдущее поколение этих культурных и образованных, что придерживаются общечеловеческих ценностей.

Обыватель, как и любой животный организм, стремится защитить свой мирок! Инстинктивно. И здесь не спасает ни три высших образования, ни принадлежность к элитному миру. Обыватель защищает потому, что чувствует себе угрозу. Угрозу своему уюту. Но обыватель страшен тем, что находит союзника внутри каждого из нас. Каждый из нас в той или иной степени – обыватель.

Обыватель сейчас защищает статус-кво, как и раньше защищал устои той культуры от прихода веры в Христа, от идей Коперника, от генетики и кибернетики. Сейчас защищает от любых посягательств на его «общечеловеческие ценности», ибо уютно устроившегося труса всегда страшит свежий ветер перемен. В нынешнем стабильном обществе потребителей настолько уютно и не дует, что всех этих революционеров, новаторов и бунтарей – прямо щас бы на электрический стул, чтобы не мутили народ, не придумывали новых идей.

Обыватель обычно начитан, в меру консервативен, умело оперирует понятиями гуманизма, культуры, эстетики, заботы о равноправии и политкорректности. Он может долго и со вкусом говорить, что нельзя на методы террористов отвечать методами террористов, нельзя бороться с преступностью ужесточением наказаний!

Конечно, он с удовольствием бы принял введение смертной казни за все и вся, но только так, чтобы правительство ввело его само, «вопреки общественности», за что снова можно бы критиковать до бесконечности.

Вы создаете новый мир своими работами. Потому не оглядывайтесь на старый.

Две большие разницы. Даже очень большие

Давайте наконец проведем четкую грань между писательством и журналистикой. Это две близкие и родственные профессии, их иногда совмещают, хотя редко успешно. Прежде всего потому, что в самой основе этих профессий лежит диаметрально противоположный подход.

Кто-то сказал, что разница между литературой и журналистикой примерно такая же, как между любовью и проституцией. Грубо, конечно, но что делать, сейчас весь мир груб, изящество ушло с веком размахивающих шляпами с перьями мушкетеров, зато сразу бывает видна истина.

Итак, в чем же на самом деле разница? Журналист пишет статьи, очерки, заметки, информашки, даже документальные книги. Основная сфера публикаций – газеты, журналы. Хорошей газетой считается та, которую человек от первой до последней страницы прочитывает за двадцать минут. Великолепной – за пятнадцать. Прочитывает и усваивает массу информации. Запоминает хотя бы до завтра, ибо с утра другие события, другой курс доллара, другие убийства, свадьбы, разводы и скандалы в правительстве. Разве не так? А разные требования диктуют разный стиль.

Журналист обязан избегать яркого языка, великолепно построенных фраз, которыми восторгаемся у Бунина—Набокова—Астафьева. Он обязан писать так, чтобы взгляд бежал по странице быстро, не цепляясь за метафоры, сразу хватал и усваивал информацию, очищенную от шелухи литературного стиля.

Писатель пишет не на один день. Книга не выбрасывается по прочтении, как газета, а в этом случае требования к способу разбрасывания значков по бумаге иные. Первое: писатель обязан писать не информативно, а образно. Если на пальцах, то журналист пишет: «Депутат Зюган рассердился», писатель так не имеет права уже по статусу художника слова. Он пишет что-то вроде: «Депутат Зюган нахмурился»… варианты – «стиснул кулаки», «заскрипел зубами», «взревел», «зарычал» и пр., то есть он рисует картинку, а проницательный читатель, которому спешить некуда, хоть с трудом, но все же догадается, что депутат Зюган рассердился. Писатель не напишет: «Депутат Зюган обрадовался», а прибегнет пусть к штампам, но все же образам – «губы раздвинулись в улыбке», «счастливо завизжал», «подпрыгнул», «лихо пригласил всех в депутатский буфет за свой счет» и пр.

Конечно, нужно избегать штампов, всех этих «стиснул кулаки», «заскрипел зубами» и пр., но даже самые убогие штампы и штампики лучше простой информативности журналиста. Они, по крайней мере, говорят о том, что автор смутно догадывается, что нужно сделать, но пока не умеет…

Хотя, с другой стороны, штампы и есть штампы, с ними уважения коллег не приобретешь, но деньгу зашибить можно. Особенно если строгать детективчики или лав стори. Там требования намного ниже, а читатели проще, чем высоколобые эстеты или любители фантастики… О том, как убирать штампы, – позже. Сперва – все еще базовое.

Для запоминания:

Не сообщаете а-ля журналист, что произошло («рассердился», «обрадовался» и пр.), а рисуете («нахмурился», «растянул рот до ушей» и пр.).

Еще раз: сообщение о событии – это журналистика, показ события – литература.

Самое главное в романе. Мера романа – это…

…не виртуозный язык, как вам прожужжали ухи знатоки, а сдвиг характера. То не роман, где герой каким пришел на первую страницу, таким и ушлепал. Это какая-то бесконечная конина или зенина. Герой обязательно, как говорили в старую эпоху, должен «перевоспитаться». В ту или другую сторону. А сдвиг характера отображается и во внешности, герой не только начинает одеваться иначе, он держится иначе, выпрямляет или сутулит спину.

Если он переменил взгляды, а в романе это обязательно, то и в лице появляется нечто иное… Ну, то ли челюсти стиснуты так, что желваки вздулись, то ли взгляд горд и надменен…

При одном развитии герой преодолевает – и нижняя челюсть выдвигается, при другом – скисает, тогда и взгляд долу, и спина горбатится, при третьем – уходит в монахи, а тут надо дать просветление во взоре, а челюсть как бы не замечать вовсе.

Не забудьте записать отдельно и запомнить эту важнейшую истину:

«Мера романа – сдвиг в характере».

Держитесь, держитесь, держитесь…

Писатель – наряду с медициной и политикой – удивительнейшая профессия, в которой все знатоки и умельцы. Вот не подсказывают же токарю, в какую сторону крутить шпиндель и как затягивать суппорт, не советуют банкиру, как лучше провернуть с фьючерсными контрактами, тем более не подсказывают математику, как умножить лямбду на симбду, но писателю…

Лесорубы, инженеры, садоводы, знатоки корабельных узлов, специалисты по оружию, эксперты, политики и умельцы по заточке мечей – все берутся учить, как писать, что писать.

Что делать человеку с нормальной психикой, как выстоять против такого натиска? Ведь многие все-таки ломаются, начинают делать «как правильно», и тогда хана их творчеству, а им – как писателям. Другое дело – люди с неправильной психикой, как, скажем, я, самый умный и замечательный.

Пока не оторвали крылья, я успел взять на вооружение железобетонное, несокрушаемое: «Чуден Днепр при тихой погоде. Редкая птица долетит до середины реки…» И пусть, если хотят, сперва подоказывают не вам, а великому Гоголю, что есть птицы, которые не только долетят до середины, но и кое-как перелетят даже на тот берег! И даже начнут листать справочники о путях миграции птиц на юга. И после того, как им придется признать Гоголя дураком и дебилом, не умеющим писать, я могу скромно встать рядом с Гоголем, Пушкиным и прочими Львами Толстыми, у которых этих поэтических гипербол видимо-невидимо. Становитесь и вы, потеснюсь.

Правда, стоит добавить, что однажды в ходе дискуссии по поводу этой фразы, после веселой пирушки, были высказаны предположения, что гениальный автор сделал ударение не на «птице», а на «редкой» ибо в самом деле, такая редкая птица, как попугай, кое-как дотянет до середины Днепра и склеит ласты, а другая редкая – страус, утопнет еще возле берега. А пингвин или киви не полетят вовсе. Другие справедливо указывали, что великий Гоголь мог иметь в виду, что птица полетит не поперек, а вдоль Днепра, Украина – почти Россия, у нас и мосты строят не поперек, а вдоль, тут уж в самом деле редкая долетит… Словом, в произведениях гениальных классиков в самом деле можно всегда находить что-то новое, неизведанное, глубинное! И прочитывать всякий раз по-новому, доказывая, что раньше писали лутше!

Помню, после первой моей книги, что успела выйти еще до падения режима, один из общих приятелей-книжников, оказавшийся к тому же вторым секретарем обкома комсомола, так представлял меня своим знакомым: смотрите, ведь просто литейщик, а какую сильную книжку написал! Когда он это повторил трижды, я научился поддакивать: да-да, а какую бы книжку написал, если бы захотел, второй секретарь обкома комсомола!

То есть в страстном желании найти ляпы и ткнуть писателя в них носом лежит неосознанное мнение, что, мол, если бы я преодолел свою лень и сел писать, то уж написал бы намного лучше! И пусть этот человек вслух отнекивается, мол, бог таланта не дал, чукча-читатель, а не писатель, но он абсолютно уверен, что смог бы сделать намного лучше. Ведь он в отличие от писателя точно знает, как затачивать мечи, заряжать танк, выращивать грибы…

А мешает стать величайшим писателем только лень. Вообще только она мешает развиться всем нашим уникальным и замечательным талантам, потому в ней признаются все очень охотно… да еще нехватка времени вредит: ведь надо ж и козла забить, и за пивком посидеть, и жвачку для глаз посмотреть, и кости перемыть всем этим политикам, что не умеют руководить, да писателям, что не умеют писать, футболистам, что не умеют играть, певицам, что не умеют петь, а юбки короткие носют.

А попробуйте и вы: «Чуден Днепр при тихой погоде…» Это в самом деле – аргумент! Проверено.

Без чего начинать писать просто нельзя

Что бы и кто бы из великих ни говорил о первостепенности каких-то элементов литературы, но никто не переубедит меня в том, что самое важное для произведения – идея. И хотя слово само по себе за последние семьдесят лет испоганено до такой степени, что назвать кого-то идейным – это оскорбить, но все же произведение, в котором есть идея, – на порядок выше даже самого талантливого, в котором идеи нет.

А таких, на всякий случай добавлю, море. В прошлые века такая литература определялась термином «бытоописательство», а писателей называли «бытоописателями». Ничего обидного в этом нет, то же самое, что фэнтези или сайнс фикшн, которые, к слову о птичках, сейчас почти исключительно бытоописательны, пусть не быт помещиков, а гномов, орков, гоблинов, драконов… зачем, к чему?

Вы же начинайте с подбора, а еще лучше – поиска идеи. А если идея окажется и нова или хотя бы незатерта… Помните, что образы, язык, метафоры и все прочее в литпроизведении не имеют сами по себе никакой цены и должны полностью зависеть от идеи!

Увы, абсолютнейшее большинство авторов начинает процесс писания не с поиска новой оригинальной идеи, а смотрит на материал: из какого я смогу пошить лучше, а из какого хуже? Нет поиска нового материала, новых образов или героев, тем более никто не ищет новую идею, все исходят из принципа: что лучше получается, то и буду делать.

В литературе это почему-то нормально, не вызывает протеста, но сравните с другими профессиями: вот вам предлагают на выбор стать банкиром, или, скажем, чемпионом мира по теннису, или же подсобным рабочим на укладке асфальта на дорогах.

По идее, человек всегда должен выбирать профессию подсобника: ведь на банкира еще учиться надо, это труднее, а вот с лопатой управлюсь хоть щас!

И управляются: прилавки завалены абсолютно одинаковыми произведениями, хотя названия вроде бы разные… ну, сравнительно, не будем очень уж строги, да фамилии авторов отличаются одна от другой по количеству букв и ширине кегля.

Великое правило Лихтенберга: если твое немногое не представляет ничего оригинального, то выскажи его, по крайней мере, оригинально.

Старайтесь начинать с поиска новой идеи. Потом темы. Можно и то и другое сразу.

Жанры, жанры, жанры, поджанры…

Загляните в любую интернетовскую библиотеку, обычно там везде представлен один и тот же набор романов, разбитый на группы:

Проза

Боевики, триллеры, детективы (иногда в куче, иногда по отдельным группам)

Ужастики

Эротический