Тьма в конце туннеля

Трудно быть евреем в России. Но куда труднее быть русским. Юрий Нагибин. Человек удивительной судьбы. Личность, которая меня заинтриговала. Я узнала о нём ещё в книгах Виктории Токаревой , моей любимой писательницы, которой он дал путёвку в творческую жизнь. Прочитала эту книгу с инфернальным названием. Что я могу сказать?..Ух!...Красавец с аристократическим лицом и тяжёлым взглядом, Нагибин ассоциируется у меня с булгаковским Воландом. Пять жён и бездетность из-за нежелания продолжать род в «этой стране без будущего». Творчество в ненавистном Советском Союзе ради достойного заработка, порочная жизнь, горькие больные размышления «о судьбах моей родины» в поздние годы (книга написана в 94-м). Детство Юрия Марковича прошло «под знаком звезды Давида». Во взрослой жизни с ним происходит экстраординарное, я считаю, событие- он узнаёт семейную тайну- он абсолютно русский- его родной отец-русский белогвардеец, расстрелянный в Гражданскую. Отчим- адвокат Марк Левенталь, впоследствии репре…Далее

Такая вот история человека, который долго думал, что он сын еврея , носил с детства прилепленное и кулаками прибитое к нему слово «жид» и вдруг узнал , что он чистокровный русак и , кажется , его это совсем не обрадовало. И даже очень сильно не обрадовало: Народ, считавшийся интернационалистом, обернулся черносотенцем-охотнорядцем. Провозгласив демократию, он всем существом своим потянулся к фашизму. Получив свободу, он спит и видит задушить ее хилые ростки: независимую прессу и другие средства информации, шумную музыку молодежи, отказ от тошнотворных сексуальных табу. Телевидение завалено требованиями: прекратить, запретить, не пускать, посадить, расстрелять - рок-певцов, художников-концептуалистов, композиторов авангарда, поэтов-заумщиков, всех, кто не соответствует нормам старого, доброго соцреализма. И больше жизни возлюбил мой странный народ несчастного придурка Николая II, принявшего мученическую смерть. Но ведь недаром же последнего ц…Далее

Книжку можно разделить на три части. Первая это скучновато унылое описание детства "еврейского" мальчика в довоенной Москве в стиле советской саги. Потом идет взрослый период, состоящий из драк на попойках, автор в роли дартаньяна, все остальные немытые колхозники. К этим страницам автор уже совершенно неприятен. И вдруг последняя, самая короткая, часть. Автор преображается в прекрасного человека с удивительно светлой болью о Родине. Из-за этой части я перешел к его более толстому "Дневнику".