Кто я? Книга 2. Мои университеты
Рябицев считал, что строительство цеха термоизоляционных материалов продвигается. Он решил съездить на действующее предприятие – завод термоизоляционных материалов в Билимбае, городе в Свердловской области. Он взял меня, и на служебном автомобиле мы поехали с ним в Билимбай, который находился севернее Свердловска, то есть ехать было достаточно далеко. Мы взяли с собой продуктов питания, запас бензина, несколько бутылок водки и поехали.
В пути оказалось, что у нас нет ни стаканов, ни рюмок, а пить водку из горлышка бутылки Рябицев не захотел. У него с собой был голландский сыр, и он попросил меня во время поездки вырезать из сыра две рюмки, чтобы можно было туда наливать водку. Рюмки оказались почти как стаканы, во всяком случае, в них наливалось больше 100 граммов водки. Мы остановились позавтракать и выпили по самодельной рюмке водки.
Очередной остановкой у нас был пограничный столб между Европой и Азией. Мы ехали из Европы и после этого пограничного столба оказались в Азии. Рябицев предложил выпить в Европе, а закусить в Азии. Мы так и сделали. Поскольку закусывать нам было уже нечем, да и водка уже закончилась, на закуску мы съели наши рюмки.
Следующей остановкой у нас был город Первоуральск. В этом городе на трубопрокатном заводе начальником одного из цехов работал сын Рябицева, мы у него и переночевали. Там же еще запаслись продуктами и поехали через Свердловск в Билимбай. Свердловск поразил меня – это старинный русский город Екатеринбург. До этого большие города я видел только в Западной Украине, там многоэтажные дома были только каменные или кирпичные. В Свердловске же я увидел двух- и трехэтажные деревянные дома, в то время как каменных или кирпичных домов было очень мало. Поразила меня и колонна немцев, идущих на какой-то строящийся объект. Колонна была примерно человек 300, немцы шли под конвоем как пленные. Я спросил Рябицева: «Ведь война закончилась в 1945 году! Я видел пленных мадьяр в 1948 году, и они в 1949 году уехали к себе в Венгрию. Почему же немцев задержали после 1945 года? Сейчас пошло почти 10 лет после окончания войны, так почему здесь пленные немцы?». Рябицев ответил: «Это не пленные, это военные преступники. Дело все в том, что находящихся в плену немецких солдат и офицеров в 1945 году Правительство Совестного Союза объявило военными преступниками, всех судили и дали им по 10 лет исправительно-трудовых лагерей. По-видимому, это они здесь и шествуют». Я подумал, что через год они возвратятся к себе домой в Германию.
В Билимбае мы познакомились с работой линии по производству шлаковойлока. Линия работала прекрасно, однако начальник цеха сказал нам, что они долго мучились с ее наладкой этой – у них не получалось равномерного осаждения, не получалась толщина шлаковойлока. Наконец, они нашли, что необходима особой конструкции форсунка, и дали нам чертежи этой форсунки. Отверстий в ней было около десятка, и располагались они по замысловатой кривой.
В Билимбае мы пробыли одни сутки и уехали обратно в Челябинск. На обратном пути опять переночевали в Первоуральске у сына Рябицева. По прибытии в Челябинск Рябицев отдал чертеж форсунки в ремонтно-механическую мастерскую, чтобы там изготовили несколько штук. Это был июнь 1954 года.
На должности мастера по монтажу оборудования я был менее загружен, чем когда был начальником цеха. Я знакомился с остальными сотрудниками, со своими коллегами по работе на этом заводе. Я уже писал, что в квартире, где я жил, одну комнату занимал главный механик завода, не помню его имени. Он жил один, хотя жилплощадь ему дали с учетом семьи – он почему-то не хотел, чтобы жена приехала к нему. Мы вдвоем с моей мамой жили в другой комнате, соседом у нас был снабженец Василий. На лестничной площадке соседнюю трехкомнатную квартиру полностью занимал заместитель директора по общим вопросам Сатаров, недавно демобилизованный подполковник. Мой сосед Василий был инвалидом войны, у него до колена была ампутирована одна нога. Он жил вдвоём с женой, детей у них не было. У Сатарова же была жена, один или два ребенка. Василий варил хмельную бражку и постоянно старался, чтобы я с ним выпивал ее. Сатаров ежедневно, придя с работы, выпивал пол-литра водки один.
Надо сказать, еще в нашем доме, но в другом подъезде жил начальник отдела снабжения, фамилии я его не помню. Это был также недавно демобилизованный майор, армейский снабженец. Жена его была армейским хирургом, но уже в это время она в армии не служила. Она работала хирургом в больнице, принадлежащей тресту «Челябметаллургстрой» – в этом тресте был целый больничный городок. Там был также большой клуб, куда я несколько раз приходил на танцы.
Из припомнившихся мне людей в соседнем доме жила комендант наших двух домов Семченко, ее муж работал на нашем заводе шофером на самосвале ЗИС-585. В том же доме жил электросварщик, который работал в ремонтно-механической мастерской. Он был молодой, ему было чуть больше 20 лет. Он был женат, но звал в компанию, и мы часто ходили в клуб строителей вдвоем или развлекались на площади, где находился этот клуб. Развлечения у нас были самые никудышные – дело в том, что мы не приходили туда не трезвыми, а обязательно выпившими. На этой площади катались на велосипедах девушки, почему-то они выбрали эту просторную площадь. На мой взгляд, девушек у строителей работало больше, чем мужчин. И мы с моим сварщиком хватали проезжающих девушек за велосипед, пытаясь их остановить, даже если они при этом падали. Мне не нравилась эта забава, и я иногда только глядел, как этими делами занимается мой товарищ. Однажды ему не повезло – он пытался остановить какую-то девушку, а я сидел вдалеке и не участвовал с ним в этой забаве. Тут подошёл милиционер, взял под руку моего товарища и увел его с собой. В кутузке его продержали 10 суток – это было впервые по новому закону. Я, слава богу, в кутузку не попал. Этот же сварщик зимой, еще в декабре 1953 года в своем доме решил прибавить себе в отоплении тепла. Отопление было водяное, центральное, от какой-то ТЭЦ. Сварщик жил на первом этаже, и ему показалось, что в квартире все же холодно. Горячая вода поступала в систему отопления этого дома через отверстие в два миллиметра. Он зашел в подвал и рассверлил отверстие до четырех миллиметров, тем самым увеличив площадь поступления горячей воды в четыре раза. Это расстроило систему отопления. Каким-то образом об этом узнала теплоснабжающая организация, и они подали на сварщика иск в суд. Судья присудил этому «умельцу» один год принудработ с удержанием 20% заработка. Ходить на прежние забавы мы перестали.
Глава 5
В начале августа 1954 года директор Рябицев снял с должности начальника объединенных двух цехов Оськину и вновь назначил меня на эту должность.
С водой на заводе у нас было плохо. Я не имею в виду питьевую, я говорю про воду, которая выливалась на площадку при грануляции и буквально затапливала территорию завода. По проекту площадка, где гранулировался шлак, оборудована ливневыми приемными колодцами с решетками. Я присмотрелся к этим колодцам, когда работал начальником объединенных цехов – оказалось, что колодцы все затоплены. По-видимому, вместе с излишней водой в эту ливневую канализацию смывался и гранулированный шлак. Необходимо было чистить канализацию. Кстати, по пути слива этой воды в трубе был протянут трос, чтобы можно было вручную прочищать канализационные трубы от колодца к колодцу. Но за этим никто не следил, и все было забито. Более того, никто не знал, в какую сторону должна течь эта вода.
Я взялся за составление схемы ливневой канализации. По сути дела это была производственная канализация. Еще дело в том, что мы отгружали шлак в железнодорожные вагоны, и вода могла подняться до того, что затопит железнодорожный путь, и в этом случае железная дорога вагоны бы нам не подавала. Это был бы коллапс. Я это знал, когда меня назначили еще на должность начальника цеха литой дорожной брусчатки. Там также проходил железнодорожный путь, принадлежащий железнодорожному цеху Челябинского металлургического завода, и мне нужно было сдавать экзамены по правилам эксплуатации железнодорожных путей. Дисциплина у железнодорожников была железная – в то время это была почти полувоенная служба. Я изучил устав железной дороги и другие документы, экзамены сдавал в управлении Южно-Уральской железной дороги, получив удостоверение как ответственный за содержание железнодорожных путей Челябинского завода шлаковых материалов.
Чтобы восстановить систему колодцев производственной канализации, я решил нивелировать все колодцы. Нивелир в ОКСе был, но геодезиста не было. Я решил, что этим геодезистом смогу быть я, так как в техникуме я овладел теорией составления геодезической схемы, и у нас были практические занятия с нивелиром. Я проделал эту работу – рейку носил мне рабочий, а я записывал отметки. По отметкам я нашел трассу этой ливневой канализации, организовал ее прочистку и успешно эту прочистку выполнил. Проблема с излишней водой, затапливающей территорию завода, была решена.
У меня возникла мысль, что эта излишняя вода должна бы использоваться. Так, например, на территории металлургического завода имелись несколько бассейнов, с помощью которых охлаждалось вода, используемая для охлаждения оборудования в доменном и мартеновских цехах. Это была так называемая система оборотного водоснабжения, она пополнялась только из городского водопровода и только в размере потерь при нагреве и охлаждении. В систему оборотного водоснабжения входили и эти охладительные с фонтанами бассейны. Я подумал, что у нас на площадке, где гранулировался шлак и куда выливалось много воды, следовало бы эту воду собирать и возвращать снова в систему грануляции. Я сказал об этом директору, на что он ответил, что это пока что фантазия.
Я продолжал знакомиться со своими коллегами. Главным энергетиком завода был этнический латыш по фамилии Ротосеп, он был по образованию инженер-электрик.
Начальником отдела кадров у нас была примерно 35-летняя женщина, по национальности еврейка. Она была достаточно общительная, и по различным производственным делам, связанным с подчиненным мне работниками, я довольно часто к ней заходил. У нее был небольшой кабинет. Она числилась начальником отдела кадров, но в ее подчинении не было ни одного человека, поскольку на заводе в это время работало не более 300 человек. Как-то летом в Челябинск приехал известный эстрадный артист Леонид Утесов. Наш начальник отдела кадров (к сожалению, я не помню ни ее имени, ни фамилии), сказала мне, что у Леонида Утесова и имя, и фамилия совершенно другие. По национальности Утесов еврей, и у него, естественно, еврейское имя и еврейская фамилия, она мне их назвала. Я потом неоднократно слышал это в официальных сообщениях об Утесове. Потом она добавила, что Утесов – ее дальний родственник. Степень родства она мне также назвала и сказала, что хочет сходить его поприветствовать. Утесов жил в это время в гостинице «Южный Урал». Она назвала мне дату, когда пойдёт к нему. На следующий день я, заинтересованный, пошел к ней в кабинет во время обеденного перерыва. Я спросил, как там ее родственник поживает и как он ее встретил. Она расплакалась и сказала: «Да он свинья! Когда я пришла в гостиницу с букетом цветов и спросила, как пройти к Леониду Осиповичу, мне объяснили, что у него имеется секретарь, и нужно обратиться к нему, а он уже устроит или не устроит свидание с Утесовым. Мне сказали, где располагается секретарь, и я пошла к нему. Секретарь попросил меня рассказать, зачем я хочу попасть к Утесову. Я назвала свое имя и фамилию и сказала, что я родственница Леонида Осиповича и хочу его просто увидеть, поприветствовать и подарить ему букет цветов, ничего от него более не нужно. Утесов был в своем номере, секретарь зашел туда, буквально через три минуты вышел и сказал мне, что Утесов меня не примет. И, когда я стала расспрашивать о причине, вначале секретарь говорил, что Утесов занят, а потом, видимо, я ему надоела, и он ответил, что Леонид Осипович сказал: „Я ее не приму – у меня таких родственников, как она, до Киева раком всех не переставишь“. После этого я ушла. А ведь мне от него ничего не нужно было, мне просто обидно по-человечески – он мог мне выделить хотя бы одну-две минуты, сославшись на занятость, а он меня обругал».
Глава 6
Моя конторка начальника цеха была отдельно стоящим зданием, в котором размещались кабинет начальника цеха, кабинет трех сменных мастеров, кабинет начальника ОТК, комната учетчицы, а также небольшой зал со столом и стульями для отдыха рабочих цеха грануляции. Я как начальник объединенных двух цехов занимал кабинет, принадлежавший ранее начальнику цеха грануляции шлака. В обязанности учетчицы, которую звали Люба, входило только ведение табельного учета рабочего времени всех работников объединенного цеха. Она работала только в дневную смену.
Как-то в конце августа в начале рабочего дня я обнаружил, что учетчицы нет на месте. Я подумал, что она почему-то опаздывает на работу, но когда она не появилась ко второй половине дня, я забеспокоился. Я стал расспрашивать мастера и начальника ОТК, где может быть Люба и была ли она на работе. Они ответили, что на работе ее не видели и не знают, почему она не пришла. Я подумал, что следует расспросить работающих на участке изготовления дорожной брусчатки женщин – почему-то они обычно знали все, что происходит на заводе. Они мне ничего не отвечали, только улыбались. Я понял, что им что-то известно о Любе. Наконец, их бригадир Гладышева, бывшая заключенная, осужденная на 25 лет и вышедшая в 1953 году по амнистии, говорит мне:
– Юрий Михайлович, да что скрывать? Люба в зоне. Рядом строится вторая очередь мартеновского цеха. Строят ее заключенные, и Люба там – зарабатывает деньги. И не одна она туда ходит.
Я был обескуражен и сказал ей:
– Но ведь вся зона строительства огорожена, находится под охраной, и даже на вышках стоят вооруженные охранники! Как же она могла туда попасть?
– Заключенные работают только в дневную смену, и ночью зона пуста. Женщины заходят туда ночью, когда зона открыта и никаких охранников там нет.
– Но ведь когда привозят заключенных, их не впускают в зону до тех пор, пока охрана не убедится, что там никого нет. И этих женщин обязательно бы нашли.
– Во-первых, у них имеется там «заначка» – помещение, в котором женщины прячутся и принимают мужчин-заключенных для занятия сексом. Охрана не знает, где находится эта «заначка». Во-вторых, часть охранников могут знать, где находится это помещение, но эти охранники заранее предупреждены заключенными, чтобы они не совали туда свой нос. Конечно, заключенные подкупают охранников, чтобы они не нашли в зоне женщин. Кроме того, эти охранники сами пользуются услугами этих женщин.
– Но Люба может ведь и не вернуться оттуда по какой-либо причине вплоть до того, что заключенные могут ее убить.
– Ни в коем случае. Завтра она придет на работу, вот увидите.
Я сказал ей спасибо за разъяснения, но, грешным делом, не поверил ей. Люба – молодая женщина возрастом не более 25 лет, секретарь комсомольской организации завода. Я не думал, что она пошла в зону.
На следующий день Люба была на работе, и я спросил ее, почему она прогуляла вчерашний день. Она ответила:
– Я плохо себя чувствовала.
Я:
– Нужно было пойти в медсанчасть и взять больничный.
– Да всё это ерунда, Юрий Михайлович! Сегодня я чувствую себя отлично.
Тогда я ей говорю:
– А мне сказали, что ты была в зоне…
– Кто сказал?
– Женщины, которые работают на брусчатке.
– А, ясно. Это сука Гладышева», – и Люба выругалась матом в ее адрес.
– Значит ты была там, Люба?
– Ну и что? Была!
Она обозлилась и начала:
– Сколько я у тебя получаю? 450 рублей в месяц! А за сутки в зоне я зарабатываю не мою, а твою годовую зарплату!
– А как же комсомольская работа?
– А что она мне дает? Ничего!
Я подумал, что в свои 20 лет осуждать и стыдить Любу я не имею права, тем более как учетчица она хороший работник. Я был комсомольцем, общался с ней как с секретарем комсомола завода, ну и что с того? Я сказал ей, чтобы учет за вчерашний день был в ажуре, на что она сказала: «Не волнуйтесь, Юрий Михайлович, все будет сделано».
Цех грануляции шлаков работал без выходных все три смены и был укомплектован рабочими для непрерывной работы, а цех литой брусчатки работал в одну смену с выходным в воскресенье. Я также работал только днем и отдыхал в воскресенье. В конце августа мой сосед-сварщик предложил мне съездить вместе с компанией на озеро в воскресенье, чтобы искупаться и позагорать на природе. Я спросил его, на чем поедем. Он ответил, что поедем на самосвале ЗИС-585, назвал мне фамилию шофера, который работал у нас на заводе, и сказал, что шофер поедет с женой (оба они молодые люди, лет по 30 каждому), что он также поедет со своей женой, а я поеду один.
Наступило воскресенье. Шофер из заводского гаража подъехал к нашему дому, мы сели в самосвал и поехали к ближайшему озеру. Почему-то моим знакомым место отдыха на этом озере показалось плохим, и шофер предложил поехать на озеро Касарги, которое находится в 33 км от Челябинска. Мы согласились и поехали. Следует сказать, что с собой мы заранее взяли три бутылки водки и какую-то закуску, посчитав, что на пятерых нам этого хватит с учетом того, что шоферу много пить было нельзя. Приехав на озеро, мы нашли там площадку, подходящую для купания и на которой можно было позагорать. Озеро Касарги огромное – от места, где мы остановились, противоположный берег не был виден. Берега с правой и левой сторон были видны, но также были далеко от нас и уходили за горизонт.
Остановившись и устроившись на берегу, мы выпили, закусили и стали купаться. В воде мы играли обыкновенным футбольным мячом. Через три часа водка и закуска кончились, и шофер со сварщиком сказали, что они съездят купить еще водки и закуски. Они уехали, а я остался с двумя женщинами, и мы продолжили купаться. Вдоволь накупавшись, женщины вышли на берег, а я остался один в воде с мячом.
Вдруг, отвлекшись на женщин, я упустил мяч. Я увидел, что его отнесло ветром метров на 10 от меня, и поплыл за ним. А ветер дул от берега, где мы остановились, в сторону правого берега, до которого было достаточно далеко (я думаю, не менее километра). Я никак не мог догнать мяч и знал, что до берега, куда относило мяч, я не доплыть смогу – я недостаточно хорошо плавал. Тем не менее, я пытался догнать мяч. Потом я обернулся к месту нашей стоянки и увидел, что отплыл от берега метров на 200. Я ужаснулся и чуть не пошел ко дну, а озеро было глубоким. Я мигом протрезвел, взял себя в руки и спокойно, не торопясь, поплыл обратно. Признаюсь, еле доплыл. Выйдя на берег, я увидел, что ребята уже приехали. По-видимому, они видели мою попытку догнать мяч, потому что удовлетворенно вздохнули, когда я вышел на берег, и сказали: «Всё, мы поехали за мячом». Я посмотрел на озеро и увидел, что мяч подплывает к правому берегу, и к нему на лодке спешат двое каких-то парней. Мои товарищи сели в автомобиль и поехали в сторону этих парней, чтобы забрать у них наш мяч – за время их езды эти парни уже вытащили его из воды. Я подумал, что скорее всего без драки не обойдется. Однако буквально через несколько минут наши ребята вернулись с мячом и сказали, что те парни отдали им наш мяч безо всяких препон.
Наши ребята выложили на одеяле на берегу привезенную водку и закуски и предложили всем нам еще выпить и закусить. Я от выпивки категорически отказался, сказав, что мне на сегодня хватит – я чуть не утонул и больше пить не буду. Они на четверых распили две бутылки водки, а третью мы взяли с собой домой. Больше я никогда в жизни, будучи даже слегка выпившим, не купался.
Глава 7
В январе 1954 года я получил из Москвы письмо от проректора Всесоюзного заочного политехнического института, в котором мне сообщали, что если я не сдам контрольные работы до конца января, то меня отчислят из института за неуспеваемость, и я в результате этого в дальнейшем никогда не смогу поступить в другой институт без экзаменов, как мне полагалось с учетом диплома с отличием из техникума. Я испугался. Действительно, за весь первый семестр я не сделал ни одной контрольной работы по изучаемым предметам и не был готов их выполнить. Я немедленно послал в институт письмо, в котором сообщал, что в течение первого семестра меня неоднократно вызывали в военкомат, и это мешало мне учиться (конечно, это было ложью), и просил меня отчислить по собственному желанию, а также выслать мой техникумовский диплом по указанному мною адресу. Не более чем через месяц меня отчислили по собственному желанию, и я получил обратно свой диплом об окончании техникума.
Я стал подумывать, в какое высшее учебное заведение мне поступить. Я понял, что заочно учиться не смогу, и решил поступить в Челябинское высшее военное авиационное училище штурманов. В начале августа училище объявило очередной набор абитуриентов для сдачи вступительных экзаменов, там же было написано, что те, кто окончил средние учебные заведения с отличием, принимаются без экзаменов. Это меня устраивало, а военная служба в авиации меня не беспокоила. Но нужно было проходить строгую медицинскую комиссию – всё же авиация. Причем медкомиссию проводили непосредственно в медсанчасти училища. Я пришел туда, врач посмотрел на меня и сказал, что они не могут принять меня в училище, поскольку у меня какое-то образование над левым глазом. Если мне этот нарост кто-либо не удалит, они меня в училище не примут. Врач посоветовал мне обратиться в медсанчасть треста «Челябметаллургстрой», обслуживающую наш завод, и я немедленно пошел туда в поликлинику на прием к хирургу. Им оказалась женщина лет 35, она внимательно посмотрела мою «шишку» над глазом и завела меня в соседнюю комнату типа операционной. Медсестра велела мне лечь на операционный стол, сбрила мне бровь, намазала это место йодом и позвала врача. Подошла врач, посмотрела на меня и сказала: «Я сейчас операцию делать не буду, поскольку должна посоветоваться с окулистом – возможно, это связано с глазом, хотя я так не думаю. Но если, не дай бог, вы после операции ослепнете, меня посадят лет на 15—20. Приходите в четверг (а был вторник)». Я разочарованно встал со стола и сказал, что приду в четверг.
К назначенной дате я пришел в поликлинику и в регистратуре сказал, что врач-хирург (назвал ее фамилию) мне назначил сегодня прийти на операцию. На это регистратор поглядела в свою тетрадь, потом посмотрела на меня и сказала, что еще вчера названный мною хирург не работала, так как ушла в отпуск. Я подумал, что хирург трусливо скрылась от меня, побоявшись делать операцию, о чем она, собственно, и говорила во вторник. Регистратор спросила, записать ли меня к другому врачу, на что я ответил, что не нужно. Дело в том, что уже в понедельник следующей недели приемная комиссия училища прекращала прием документов, и я уже не успевал вовремя сделать операцию. Тем более что можно снова напороться на хирурга-труса.
Поскольку с училищем штурманов не выгорело, я решил поступать в Челябинский металлургический институт на вечерний факультет. Это учебное заведение находилось в соцгороде, недалеко от моего дома. На следующей неделе я пошел сдавать документы в приемную комиссию металлургического института, и это был последний день сдачи документов. Почему-то я вместе со своим соседом Василием в тот день напился до бесчувствия и опомнился только на следующий день, проснувшись утром у себя дома. Никаких моих документов дома не было. Я стал размышлять, ходил ли я в институт, сдавал ли документы в приемную комиссию и не потерял ли я их где-то. Подумав, я решил пойти в институт и узнать, приходил ли я к ним вчера. К величайшему моему удивлению и облегчению, оказалось, что я приходил к ним вчера и сдал документы, а секретарь приемной комиссии даже не заметила, чтобы я был сильно пьян – я выглядел слегка выпившим и вел себя, как нормальный человек. Секретарь комиссии сказала мне, что я зачислен студентом на вечерний факультет, занятия на котором начнутся 1 октября, хотя приказ о моем зачислении выйдет до 1 сентября. Дело в том, что все абитуриенты, зачисленные на первый курс, в сентябре поедут работать в колхоз на сбор овощей. Но, так как студенты вечернего факультета и так работают на производстве, они не могут поехать на сбор урожая. Тем не менее, занятия в институте на всех факультетах начнутся 1 октября.
В сентябре я получил повестку из военкомата на 20 сентября для призыва в армию. Я показал эту повестку директору завода, на что он сказал: «Работай. Сходи, конечно, 20-го числа в военкомат, но в армию тебя не заберут, так как страна еще не дожила до того, чтобы начальников цехов завода забирать в армию». Я и продолжал работать.
20 сентября я прибыл в военкомат, где мне сказали, что меня призывают в армию, однако нужно пройти медицинскую комиссию. Мне сказали, чтобы я ее прошел в медсанчасти «Челябметаллургстроя», и с направлением из военкомата я пошел туда. У меня был обходной лист с фамилиями врачей, от которых я должен получить заключение о состоянии моего здоровья. Я должен был обойти всех врачей в течение двух дней и сдать обходной лист в военкомат. Я так и сделал, в итоге все врачи написали, что я здоров и годен к военной службе.
