не глаза у нас а стекло
и в сердца стекло затекло
и глядим мы своим стеклом
на стеклянный мир за окном
и на нем стеклу вопреки
оставляют след коготки
оскудела у нас землица
не ложится в нее пшеница
сколько поле ни засевай
не рождается урожай
там восходят не колоски
а крысиные волоски
а стишки наши моросят
заглушая прыжки крысят
это крысы для них крысят
а крысята для крысенят
31 августа 2011
Русские руины
Посвящается Орску
1. «Рассеется, как пыль из-под колес…»
Рассеется, как пыль из-под колес,
непостоянной жизни постоянство,
и небо включит радужный насос,
выкачивая время из пространства.
И нолики пойдут, держа в горсти
краюшки неприкаянного края,
чтобы себе на крестик наскрести
в окрестностях расхристанного рая.
Как ростовщик, закрывший уши ватой,
чтобы вкусить оплаченный покой,
здесь повернулись небеса спиной
к земле, пред ними вечно виноватой…
Август 2005 – 9 декабря 2011
2. «Когда окончат онкодиспансер…»
Когда окончат онкодиспансер,
он будет никому уже не нужен,
и черный рак, скребясь по черным лужам,
засвищет после дождичка в четверг.
Когда начнут перинатальный центр,
рожать уже не смогут даже дети,
а кто здесь вымрет – эти или йети, —
потом наврет ученый гео-мэтр.
Придут ацтеки или ассирийцы,
в руинах орских роясь и роясь,
глазеть на одноразовые шприцы
и, хохоча, плевать в чужую грязь.
А где-то старый мистер или герр,
полузакрыв слезящиеся веки,
вздохнет о том, что унеслось навеки,
о юности своей – СССР…
21 декабря 2011 – 9 января 2012
Двадцать первый
И не надо мне прав человека
Я давно уже не человек.
Владимир Соколов
Молиться за людей – это кровь проливать.
Силуан Афонский
Осиянный кровавой славой
век двадцатый исчез навек,
а за ним семенит кровавый
двадцать первый дремучий век.
Мне не надо такого века
добровольно сомкнутых век,
где слепые права человека
стоят больше, чем человек.
Прежде волком в овечьей шкуре
малых сих соблазнял авгур,
а теперь предстают в натуре,
и не надо им больше шкур;
шлют архангелов на закланье —
и несут свой сверхточный свет
серафимы бомбометанья,
херувимы крылатых ракет.