Идеальный город: заколдованная вершина, которую так никто и не покорил. Из цикла «Волшебная сила искусства»

Древний город поражает и своими размерами, и глубоко продуманной организацией архитектурной пространства: «На кольцевых островах располагались храмы, сады, гимнасии, ипподромы, казармы дворцового караула, а также доки, в которых ремонтировались и строились корабли. На расстоянии 10 км от наружного водного кольца возвышалась круговая крепостная стена, до которой доходили жилые постройки города. Город располагался на окруженной горами обширной равнине размером 600 на 400 км. Равнину окружал широкий и глубокий искусственный ров, куда стекали воды горных рек и ручьев, а изо рва исходила целая сеть каналов, использовавшаяся для передвижения по воде, а также для орошения полей и садов, что позволяло снимать два урожая в год» (Там же).

Не забыли зодчие глубокой древности о благоустройсте города и комфорте его жителей: «Из источников холодной и теплой воды, которые содержали воду в огромном обилии и отличались как приятным вкусом, так и целительной силой, они извлекали пользу, расположив вокруг строения и соответствующие свойству вод растительные насаждения и построив водоемы, одни – под открытым небом, другие – крытые для теплых зимних ванн, отдельно для царских и отдельно для простых людей, отдельно для женщин, отдельно для лошадей и прочих рабочих животных, причем каждому дали соответствующее устройство. Стекавшие воды они отвели к роще Посейдона – группе разнородных деревьев, достигших необычайной красоты и вышины благодаря плодородию почвы, и через каналы по направлению мостов спустили во внешние (водяные) кольца…» (Платон «Полное собрание сочинений в одном томе», Москва, «Альфа-КНИГА», 2013 г.).

Но позвольте: не смеется ли над нами уважаемый философ? Какую дерзость и сказочное воображение надо иметь, чтобы так детально описывать Атлантиду через девять тысячелетий (!) после ее исчезновения? Но если предположить, что это мистификация – только предположить – то, надо сказать, она была неплохо подготовлена: «У Платона уже был материал, который он, вероятно, держал в уме, работая над „Тимеем“ и „Критием“. Вот сведения, которые Платону были, несомненно, известны. Описание Геродотом великолепия Вавилона с „висячими садами“ Семирамиды. В столице Мидии Эктабане имелось семь кольцевых стен с проложенными сквозь них туннелями. В Карфагене существовала круглая гавань, окруженная доками, а на центральном острове гавани располагалась „штаб-квартира“ карфагенского флота» (из книги Стивена Кершоу «Путеводитель по греческой мифологии», Москва, «АСТ», 2010 г.).

И всё же это не розыгрыш, вернее, не столько розыгрыш, сколько изящная литературная игра, вплетенная в ткань актуальной для тогдашних эллинов дискуссии об идеальном государстве. Один из петербургских специалистов по античной философии так объясняет это вольное вторжение в ареал, где царит педантичная Клио: «Вспомним, Платон хочет оживить идеальное государство. Но как это сделать? Придумать для него особое пространство, вымышленную страну с вымышленными соседями? Так можно поступить в эпоху географических открытий, и так поступят не только Мор и Кампанелла, но еще в древности Евгемер и Ямбул. Платону это едва ли подходило. Плаваний с исследовательскими целями в его время не предпринималось, требовался между тем рассказчик, внушающий почтение и доверие. Малограмотный матрос или торговец, стяжатель по своей натуре, не могли быть выбраны Платоном для этой роли. Как бы то ни было, достаточно того факта, что он захотел увидеть идеальное государство воплощенным в родной Аттике. В таком случае предстояло поместить его в историю» (из книги Дмитрия Панченко «Платон и Атлантида», Ленинград, «Наука. Лениградское отделение», 1990 г.).

«Философское развлечение» (именно так называют некоторые специалисты-историки повествование Платона об Атлантиде), послужило элегантной попытке сопоставить древнюю Атлантиду с существовшими в те же времена Афинами, выставив в выгодном свете последнюю: «Город, который сейчас является Афинами, был лучшим в военном отношении и имел во всех отношениях лучшие законы на сегодняшний день. Говорят, что она совершала самые прекрасные поступки и имела самое прекрасное телосложение из всех тех, о ком мы слышали под ликом небес. Среди этих деяний величайшим была защита Европы и Азии от гибридной островной империи Атлантиды. Когда Атлантида напала на Афины, они продемонстрировали свое превосходство. Она была лидером греков, но когда все они покинули ее, она осталась одна, победила врага, предотвратила порабощение свободных людей и освободила тех, кто был порабощен. Однако за этой победой последовали землетрясения, в результате которых Атлантида погрузилась в море, а афинская армия была поглощена землей» (из статьи Кэтрин Морган «История дизайнера: история Атлантиды Платона и идеология четвертого века» // «Журнал эллинских исследований», том 118, 1998 г.).

Благодаря так свойственной ему артистичности и склонности к импровизации, Платон, похоже, виртуозно решил поставленную перед собой задачу, пусть и путем низвержения идеального, казалось бы, города-государства: «У изысканного писателя исчезновение целого мира не должно выглядеть натужным и нарочитым. Оно должно быть окрашено каким-то особым смыслом. И смысл этот под рукой. Гигантская агрессивная империя могла сложиться только в силу заносчивости – забвения, с точки зрения Платона, истинных целей политического искусства. Цари Атлантиды опьянели от силы и роскоши, а под воздействием богатства утратили здравое понимание вещей. Что бывает в таких случаях с государствами, Платон сказал однажды в другом месте: они, „подобно судам, погружающимся в пучину, гибнут, либо уже погибли или погибнут в будущем из-за никчемности своих кормчих и корабельщиков – величайших невежд в великих делах“» (из книги Дмитрия Панченко «Платон и Атлантида», Ленинград, «Наука. Лениградское отделение», 1990 г.).

2.2. Валаам – православное воплощение Небесного Иерусалима. Средневековье

От таинственного острова к западу от Геркулесовых столбов – на восток, к городу в Иудейских горах, где прошли последние годы земной жизни Иисуса Христа, а затем – неожиданно – почти вертикально на север, тоже на остров, только возвышающийся над водами не Атлантики, а крупнейшего в Европе пресноводного озера.

Догадались, наверное, что первое наше перемещение в пространстве этой главы об идеальном городе Средневековья – в Иерусалим. Почему туда, объясняется вполне логично: «История человечества началась в раю, который был садом, и завершится в раю, ставшем в средневековой христианской экзегезе {истолковании} градом Иерусалимом. Для средневековых теологов концепты сада и града являлись теми моделями, по которым выстраивалось представление об идеальном пространстве и идеальной форме общежития. Уже в Ветхом Завете Иерусалим представлен как град Господень, место исполнения мессианских пророчеств. Новое осмысление он получает в христианской теологии. В Апокалипсисе Иоанна появляется образ нового Иерусалима, снизошедшего с Неба, символ совершенной Церкви (Откр. 3:12, 21:2,10). Подобные мистические представления и пророчества обусловливали восприятие земного города Иерусалима: он становится предметом медитаций о Небесном граде» (из статьи Ирины Редьковой «Град небесный и город земной в представлении Бернарда Клервоского» // «Вестник Московского университета», серия 8 «История», №4, 2014 г.).

В «Откровении» Иоанна Богослова образ града на небесах совмещает в себе взаимоисключающие, казалось бы, признаки колоссальных размеров средневекового замка и драгоценной шкатулки: «Небесный Иерусалим имеет квадратный план, а его высота равна его длине и ширине соответственно. Его стены ориентированы по сторонам света, с каждой стороны расположены по трое ворот. Высота городской стены составляет около 70 метров, а весь город украшен драгоценными камнями:

«18 Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу.

19 Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд,

20 пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист.

21 А двенадцать ворот – двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города – чистое золото, как прозрачное стекло»» (из статьи Александры Романовой «Трансформация идеи: от «идеального города» к «городу будущего»» // журнал«Architecture and Modern Information Technologies», 2015 г.).

Но, чтобы отгородится от хаоса мирской суеты, вовсе не обязательно, похоже, сооружать городскую стену в семь десятков метров или возводить величественный главный храм англиканской церкви – Кентерберийский собор высотой 71,6 метров. Ассиметричное решение православных иноков – основание храмов и монастырских комплексов вдали от крупных поселений, на островных архипелагах, берегах крупных водоемов: «Сколько монастырей возвели руки русских мастеров, столько их, поражающих необыденностью возникающих перед взором картин. Пожалуй, необыденность, противопоставленная реальности, и есть то, что сразу можно выделить как общую черту монастырских ансамблей. Зыбкости водно-небесной стихии противопоставлена незыблемость каменного монолита Соловецкого и Макарьевского монастырей, а также множества монастырей, сооруженных на островах, берегах рек и озер: Кирилло-Белозерский, Ипатьевский, Валаамский, Спасо-Мирожский (Псков), Ферапонтов Богородице-Рождественский и другие» (из статьи Елены Медковой «Небесный град на земле» // журнал «Искусство», №17, 2009 г.).

И здесь, думается, первый среди равных – Валаамский монастырь: «В церковной культуре Византии, а в дальнейшем и на Руси осуществляется попытка продемонстрировать Иерусалимский образ буквально во всем, начиная от церковной утвари и кончая целым монастырским ансамблем. Осуществляется эта идея в архитектуре, иконописи и других сферах церковного искусства и быта всеми возможными и приемлемыми способами – это и копирование тех или иных реалий земного Иерусалима, использование различных реликвий Святой Земли; либо попытка отражения текста Откровения; или же использование различных метафор, которые могут олицетворять Горний Град. В русской архитектуре существуют примеры, когда эта идея воплощена настолько зримо, что ее можно буквально считывать в виде топографии Святой Земли (например, Новоиерусалимский монастырь патриарха Никона); либо в виде попытки следования тексту Откровения (что характерно для многих средневековых монастырских комплексов). Но существует памятник, в котором эти две стороны сочетаются – это Валаамский Спасо-Преображенский мужской монастырь» (из статьи Натальи Пискуновой «Образы Святой земли. Валаамский монастырь как образ земного и небесного Иерусалима» // журнал «София», №4, 2003 г.).

Валаамский монастырский комплекс расположен на архипелаге из десятков скалистых островов в северной части Ладожского озера. Расстояние до Санкт-Петербурга 220 км; до ближайшего населенного пункта на «большой земле» – г. Сортавала 42 км. Ладожское озеро, своим неукротимым норовом больше похожая на настоящее море, надежно охраняет монастырскую братию от непрошенных гостей: в октябре, например, сила ветра может превышать 20 м/с, а штормовая волна может достигать высоты двухэтажного дома.

Валаам как магнит притягивает к себе паломников, волонтеров, трудников и туристов. Причем – остановитесь на секунду – и задумайтесь: речь не только о магните духовного притяжения, что характерно для большинства религиозных святынь, а о таком из ряда вон выходящем природном явлении, как Валаамский архипелаг. Вот что пишут об этом специалисты: «Что касается его физической реальности, то это группа островов (их около 50-ти), покрытых лесом и образованных из кряжей темно-серых, глубинных, очень древних горных пород, содержащих магнитные минералы. По некоторым данным, их возраст 2,5 млрд. лет. Может быть, в те давние времена архейского периода истории Земли Валаам был пиком какой-нибудь очень высокой горы, каких сейчас не встретить на планете, или огромным вулканом, жерло которого глубоко вонзалось в земные недра. Если предположить, что и у камня есть память, то Валаамские валуны „помнят“ события, разворачивавшиеся в течение миллиардов лет, причем не только на Земле, но и в Космосе» (из статьи Аллы Шустовой «Посвящение Валаамом» // портал «Дельфис», №13, 1998 г.).

Если согласиться с гипотезой, что вся эта уникальная информация записана энергетически (не идя при этом на поводу обычно непримиримой консервативности ученых мужей из академических НИИ), то можно предположить, что «Валаам – это энергетическая летопись истории Земли в камне. Кроме того, глубинные породы, уходя далеко внутрь земли, участвовали и участвуют в процессах, протекающих там, связываясь с центром планеты. Так образуется своеобразная ось (как спица колеса), вертикальная энергетическая структура, где пространство и время находятся в своих экстремальных состояниях. Действительно, давно замечено на Валааме множество чудес, в том числе и факты отставания часов. Эта энергетически активная точка Земли, как и другие подобные места, является „мостом“, дверью перехода из одной реальности в другую, тонкую эфирную, космическую и т.п.; через нее осуществляется взаимообмен, дыхание, общение и связь двух миров: внешнего и внутреннего, плотного и тонкого, мира Земли и мира Небес» (Там же).

Отметим, однако, что это всего лишь допущение, пусть и, пожалуй, небезосновательное и симпатичное. Не забудем и о диковинном очаровании этого места, еще со времен средневековья привлекающего на архипелаг людей, живущих идеями мира горнего: «Житие святого Авраамия Ростовского свидетельствует о том, что еще в 10 веке на острове уже существовало монастырское братство, возглавляемое игуменом. По преданиям монахов, монастырь на острове Валаам был основан еще до Крещения Руси, а именно в 960 году преподобными Сергием и Германом. Они пришли в Русь из Греции. Поначалу они остановились в Киеве, но после, спасаясь от гонений, приплыли на пустынный остров. Его называли Великой Лаврой, и он являлся центром книгопечатания в 15 веке. Согласно сохранившимся архивам, в 16 веке на острове жили до 600 монахов. Спасо-Преображенский мужской монастырь путники называли Северным Афоном» (из статьи Дарьи Ворониной «Валаам, Соловки и другие святые места России», 30.05.2014).

Небольшое отступление. Попытаемся мгновенно назвать три слова, с которым ассоциируется понятие «Север». У меня получилось: «Чукотка» и «Новая Земля» а потом довеском – «Аляска» (пусть и не наша уже полтора столетия). Для шутки, наверное, в эту троицу отчего-то норовил втиснуться «арбуз», но безуспешно… Между тем, для реалий Валаама, находящегося на одной параллели с Аляской, большой ягодный плод с красной мякотью в пригоршне «северных» синонимов инородным телом не смотрится: за более чем тысячелетнюю историю монастыря трудолюбивые монахи привили около 50 видов сортов растений из разных частей света, и вполне себе успешно в северном климате выращивают и виноград, и арбузы.

Если задуматься, дело, похоже, не в уникальных для здешней почти гиперборейской среды бахчевых изысках, а в мощи преодоления, запредельной духовной энергетике, направляющей монашескую братию на решение возможно невыполнимой для иных задачи – сотворение Валаама как православного воплощения Небесного Иерусалима.

Поражает дотошность, с которой на острове воссоздается топография Святой Земли: «Храм Воскресения располагается на горе Сионской (ранее Никоновской), по библейскому сюжету здесь Христос вкушал Пасхальную трапезу со своими учениками. Далее, спускаясь с Сиона к горе Елеон (где Христос вознесся во плоти на 40-й день после Распятия и Воскресения), нужно перейти Кедронский поток, на Валааме – это дренажная канава, прорытая в низине между Никоновским озером и Ладогой. Здесь раскинулась Гефсимания – место, где Христос возносил свои молитвы к Отцу. В реалиях валаамской жизни это прекрасный сад; даже по его остаткам в настоящее время можно судить, что это было поистине райское место: пихтовые аллеи, рощи из широколиственных деревьев (дуб, ясень, клен, липа), благоухающие кусты сирени» (из статьи Натальи Пискуновой «Образы Святой земли. Валаамский монастырь как образ земного и небесного Иерусалима» // журнал «София», №4, 2003 г.).

Далее – с таким же тщанием: «На самой Елеонской горе располагается часовня Вознесения. Она построена в 1912 г. и представляет в плане квадрат, перекрытый куполом с луковичной главкой на восьмигранном барабане, по углам – еще четыре декоративные главки. Особо изукрашен вход: открытое крыльцо на шести колонках с двухскатной кровлей, по стойкам крыльца накладной резной рисунок с фигурными кронштейнами, фронтон в виде декоративной бочки. Таким представлен ансамбль Гефсиманского скита, от него дорога ведет в монастырь, через большое поле – в Иософатову долину, далее канал – река Иордан. По правую сторону от дороги, как и в Палестине, Мертвое море (Лещевое озеро). Сама высокая монастырская бухта – это гора Фавор…» (Там же).

Продолжать можно и дальше, но давайте обратим внимание на один библейский сюжет, который послужил, судя по всему, для валаамских подвижников импульсом для создания особой атмосферы благодати Божией.

Итак, «парадокс истории въезда Иисуса в Иерусалим заключается в радикальном несоответствии внешнего оформления этого события его внутреннему содержанию. Иисус шел на казнь, а многие иудеи думали, что он входит в город, чтобы захватить политическую власть. Иудеи ждали Мессию, могущественного монарха, самодержца. Но то, что велико в глазах людей, ничтожно перед Богом. Вместо земных царств Иисус взыскал одного – сердца человеческого, которое Он возжелал покорить не силой и могуществом, но кротостью и смирением. Он учил их притчами о Царствии Божием, а они пытались узнать, когда и где увидят они это обещанное Им Царство. Но Он отвечал: «Не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:20—21)» (из книги Митрополита Илариона (Алфеева) «Евангелие от Иоанна. Исторический и богословский комментарий», Москва, издат. дом «Познание», 2018 г.).

А теперь посмотрим, как слова «внутрь вас есть» могут воплощаться, и вполне осознанно, для создания на Валааме невидимого, но уловимого «пространства ощущений». Широко используются «кинестетические ощущения, которые возникают при движении тела, чаще всего это реализовывается через трудный подъем при подходе к большинству валаамских ансамблей. Это могла быть высокая лестница (подход к монастырю), наклонная плоскость (к скитам Всех Святых, Ильинскому, Коневскому и др.) и сочетание лестницы и наклонной плоскости (к Воскресенскому, Святоостровскому и Предтеченскому скитам). Преодоление подъема вызывает мышечное напряжение и замедляет движение, очевидно, это наводит на мысль о тяготах монастырской жизни, о бренности всего земного, дает время задуматься и, с другой стороны, позволяет испытать восторг при приближении к скиту, радость от преодоления трудностей» (из статьи Натальи Пискуновой «Образы Святой земли. Валаамский монастырь как образ земного и небесного Иерусалима» // журнал «София», №4, 2003 г.).

Порой включаются – и это не раз отмечали посетители святого острова – и другие органы чувств, к примеру, «ощущения осязания или непосредственного соприкосновения. На Валааме они весьма разнообразны: это ощущения от соприкосновения с гранитом лестниц, булыжниками мощеных дорожек, грунтовыми дорогами, лесными тропинками; ощущение покоя воды при движении по каналам, и ее мощи при движении по Ладоге и т. п. В гармонию восприятия включаются слуховые ощущения. Если в монастыре – обилие звуков, связанных с человеческой деятельностью, то на лесной дороге идущих охватывает тишина, из которой мягко доносится лишь пение птиц да шелест деревьев, – тишина, по сравнению с которой в скитах царит полное безмолвие. Даже обоняние присоединяется к процессу восприятия – так, запах растений неотделим от зрительных характеристик тех архитектурных ансамблей, рядом с которыми высажены эти растения» (Там же).

2.3. Сфорцинда и Кристианополис – самые дерзкие проекты идеальных городов эпохи Возрождения

Рассказ об эпохе Возрождения начнем, пожалуй, со строк одного из основоположников русского символизма: «Настали сроки: струны вновь запели, // И краски вновь зардели с полотна. // Из дряхлой Византии в жизнь – весна // Вошла, напомнив о любви, о теле. // В своих созданьях Винчи, Рафаэли // Блеск бытия исчерпали до дна» (из стихотворения Валерия Брюсова «Возрождение»).

Еще вчера – строгая пора Средневековья с педантичными требованиями исполнения библейских заповедей. Сегодня – созданные с бесконечной верой в созидательную мощь и красоту человека «Дама с горностаем» (1490 г.) Леонардо да Винчи, «Пьета» (1499 г.) Микеланджело Буонарроти, «Афинская школа» (1511 г.) Рафаэля Санти.

Однако, чтобы эпоха герцогских замков с хмурыми донжонами не выглядела сиротливо, назовем и главные вершины средневековых титанов: «Божественная комедия» (1321 г.) Данте Алигьери, трактат «О бесконечности вселенной и мирах» (1584 г.) Джордано Бруно, сочинение «Диалог о двух главнейших системах мира – птоломеевой и коперниковой» (1630 г.) Галилея.

«Вопреки всему» – так оценивает появление этих творений доктор исторических наук, участник неподцензурного альманаха «Метрополь» (1978 г.): «При этом происходило – в глазах историка – испытание и преобразование самих матриц коллективного сознания, например авторитета Библии, требований исповеди, правил риторики и т. д. Умонастроенность среды и времени переставала, пусть в редких критических точках, быть привычной, заданной, равной себе. Происходила словно бы вспышка вольтовой дуги между нормой и казусом. Клишированная цивилизационная матрица, та же средневековая картина мира, детерминировавшая всякое „я“, вдруг сдвигалась в каком-то Я. И в этом суть культуры как истории» (из книги Леонида Баткина «Итальянское Возрождение в поисках индивидуальности», Москва, «Наука», 1989 г.).

Но и цена за это «вопреки» была высока: за критику политики Папы Римского Бонифация VIII Данте в 1302 году был навсегда изгнан из родной Флоренции; за свои натурфилософские и метафизические убеждения Дж. Бруно решением суда Инквизиции был отлучен от церкви, а в 1600 году сожжен на костре на площади Цветов в Риме; в 1632 году Галилея вызвали в Рим на инквизиционный суд по подозрению в ереси, и только после его вынужденного раскаяния тюремное заключение было заменено на домашний арест.

Пришедший на смену Средневековью Ренессанс иногда упрекают в подражательстве культурным достижениям древних греков и римлян, утверждая, что колесница богини Клио, сбившись с дороги, накрепко застыла на остановке «Возрождение античности». «Скоропалительный вывод» – отвечает на это Л. Баткин, и я с ним солидарен: «Сам „черный ящик“ – Возрождение – это не ветхая идея „подражания“ и не новоевропейская идея „изобретения“. Это, начиная с Петрарки, их сопряжение через „разнообразие“, позволявшее соревноваться и экспериментировать с Античностью – не повторять, а рифмовать себя с нею» (Там же).

Основатель и глава флорентийской Платоновской академии Марсилио Фичино (1433— 1499) говорит об этом духе экспериментаторства словами своеобразного гимна зиждительному могуществу человека Возрождения: «Он желает побывать всюду… Он измеряет землю и небо, исследует мрачные бездны Тартара. Небо не кажется ему слишком высоким, если употребить слова Гермеса (Трисмегиста), и центр земли не кажется глубоким. Пространственные и временные расстояния не мешают ему достигать всего, где бы это ни находилось и сколько бы времени ни понадобилось. Никакая преграда не затмевает и не мешает его проницательности. Никакие пределы его не удовлетворяют. Он старается повсюду властвовать, повсюду быть превозносимым. И таким образом пытается быть вездесущим, как Бог» (Там же).

В погоне за совершенством от живописцев и скульпторов не захотели отставать и архитекторы. Переиначивая на свой лад основные положения заново открытого в 1427 году Поджо Брассиолини трактата древнеримского архитектора Марка Витрувия «Десять книг об архитектуре», мастера каменных дел Возрождения в XV – XVI веках создали «большое количество „идеальных городов“, которые олицетворяли собой концептуальный подход к градостроительству, их основными характеристиками были: четкая геометрическая форма; оборонительная стена по периметру; симметричность плана; центрическая композиция; иерархичность пространств; гармония между целым и частным» (из статьи Александры Романовой «Трансформация идеи: от „идеального города“ к „городу будущего“» // журнал«Architecture and Modern Information Technologies», 2015 г.).

Не страшась неудачи, приблизиться к идеалу пытались многие. Только в Италии в течение XV – XVI вв. чертежи безупречных городов создают Франческо Мартини, фра Джокондо, Антонио Лупичини, Даниэле Барбаро, Пьетро Катанео. Но нашлись еще двое, которые с неслыханной дерзостью вообразили, что архитектура не только способна воплотить в камне знаменитую «Триаду Витрувия»: прочность, польза, красота, но и может напрямую влиять на общественную нравственность. Один предложил идеальный город с домами порока и добродели, где сама архитектура определяет пути морального совершенствования. Другой наметил создать архитектурный облик города на основе фортификационных идей Альбрехта Дюрера, посчитал необходимым также для формирования в поселении атмосферы беспорочности поставить во главе города сразу трех администраторов: Священника, Судью и Учителя.

Итак, первый демиург – итальянский архитектор Антонио Филарете (ок. 1400 – 1469), создал модель идеального города Сфорцинда, названного именем миланского герцога Франческо Сфорца, у которого состоял на службе с 1451 года: «План Сфорцинды, радиальный, как и у большинства средневековых городов, имел форму правильной восьмилучевой звезды: во внешних углах располагались башни, а во внутренних – ворота. Восемь главных улиц и восемь каналов, по которым должны были доставлять товары, вели к центральной площади, где располагались собор и дворец герцога, а рядом – площадь купцов со зданиями гильдий и площадь рынков» (из статьи Геннадия Каца «Что такое „идеальный город“: концепции от Античности до XVIII века», 28.08.2022).

Не приемлющий идей равноправия, Филарете был убеждён, что «внешний вид зданий – высота, площадь, архитектурные элементы – должны были подчеркивать социальное положение их владельцев. Наименее респектабельными следовало выглядеть домам бедняков, затем – ремесленников, купцов, дворян, епископа и герцога. Сфорцинда – яркий пример градостроительной философии Ренессанса. Она обращена к античным идеям справедливого и упорядоченного общества, однако, в отличие от древнегреческих полисов, построенных на принципе равенства, фиксирует средневековую систему социальных отношений. Всеми средствами, от высоты башни герцогского дворца до размера помещения, занимаемого купеческой гильдией, она помещает человека на соответствующую ступень жесткой иерархической лестницы» (Там же).

Казалось бы, всё логично: зодчий в своем проекте учитывает, в том числе, и реалии социальной структуры тогдашнего итальянского общества. Вместе с тем, нельзя не заметить и явной парадоксальности описанного Филарете в «Трактате об архитектуре» идеального города: «С одной стороны, Сфорцинда задумана в реальном местечке Виджевано под Миланом. С другой, черты фантазийности налицо: это – настоящий рай для архитектора, в котором нет трудностей и помех: земля богата деревом, мрамором, водой; правитель щедрый и великодушный; сто тысяч каменщиков работают над великим проектом. Возможно, этот проект – своеобразный ответ Филарете суровой действительности, постоянно ограничивающей его гений» (из статьи Юлии Патронниковой «Между идеалом и реальностью: „Трактат об архитектуре“ Филарете и другие градостроительные проекты эпохи Возрождения» // журнал «Искусствознание», №1, 2016 г.).

Черты архитектурной «сказки» налицо: «Некоторые замыслы Филарете выглядят фантастично и далеки от архитектурных возможностей Возрождения (гигантские по размерам постройки; бани, по территории сравнимые со средневековым городом, резервуар с водой и прочее), что является, казалось бы, достаточным для того, чтобы оценить труд Филарете скорее как роман, чем трактат, осуществимый на практике» (Там же).

Но, в то же время, соображения зодчего по вопросам социального устройства города выглядят вполне реалистично, да что там – иногда даже революционно. Особое внимание к образованию: в проекте детально описано устройство школы для мальчиков («Архикодомус» – «начала добродетели») и учебное помещение для девочек («Честный дом»).

А предложения по устройству тюрем, а также идея сохранения жизни преступнику и приобщения его к труду вообще выглядят новаторскими для тогдашних реалий: «По мысли Филарете, невиновные люди, например, не имеющие средств к существованию, или жены пленных также могли в тюрьме получить приют, возможность работать и рассчитывать на прибыль с продажи продуктов труда. Дело в том, что в растущих и развивающихся городах того времени безработным и бродягам просто не находилось места. Чтобы обезопасить город от возможных преступлений неимущих и нищих, появилась идея создания своеобразных институтов, предоставляющих кров и поддержку в обмен на труд» (Там же).

Между тем, с одной идеей Филарете, как видится, сильно перегнул палку. Не говоря уже о том, выглядит она, пожалуй, даже курьезно: «Предлагается дом порока и добродетели, в нижних этажах которого находится бордель, а наверху практикуются высокие искусства. Архитектор выступает в роли проповедника, использующего элементарные противопоставления, но архитектура, возможно, не вполне для этого подходит – путь нравственного совершенствования отождествляется с подъемом на верхние этажи, но ведь потом надо каждый раз спускаться» (из статьи Григория Ревзина «Кто придумал идеальный город», 05.11.2021).

Другой горячий приверженец создания идеального города – Иоганн Валентин Андреэ (1586 – 1654) архитектором не был. Специализация немецкого мыслителя – теология, математика, алхимия (он автор трактата «Химическая свадьба Христиана Розенкрейца» – одного из трёх манифестов движения розенкрейцеров).

В его утопии, опубликованной в 1619 году, главный герой «после кораблекрушения оказывается на берегу острова, над которым господствует город Христианополис {в других переводах – Кристианополис} – чистый, упорядоченный город с 400 жителями – республике работников, живущих в равенстве, желающих мира и отказывающихся от богатства. Город разделен на зоны легкой и тяжелой промышленности. Рабочие сознательно стремятся применить науку к производству, вводя тем самым своего рода систему эффективности. Людей не гонят на работу, с которой они не знакомы, как вьючных животных, так как они ранее обучались точному знанию научных вопросов» (из книги Гарри Лэйдлера «История социализма», Нью-Йорк, книгоиздательская компания «Томас Ю. Кроуэлл», 1927 г.).

Неизвестно, читал ли в свое время Первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев 1894 – 1971) текст утопии, но можно предположить, что труд И. В. Андреэ с определенной вероятностью мог быть одним из первоисточников принятой на XXII съезде компартии (1961 г.) головокружительной двадцатилетней программы построения коммунизма в СССР.

Есть сомнения? Попробуем их развеять еще одним отрывком из текста утопии Андреэ: «Все произведенное рабочие приносят в общественную палату, и каждый рабочий получает то, что ему нужно для работы в течение следующей недели. Производство тщательно организовано, и ответственные лица заранее знают, что должно быть сделано, в каком количестве и в какой форме, и они информируют производящих эти предметы. Если запас материала в рабочей палате достаточен, рабочим разрешается потакать своему творческому гению и давать ему полную свободу действий. Ни у кого нет денег. И никто не может быть выше другого по количеству принадлежащих ему богатств, так как преимущество скорее в силе и гениальности» (Там же).

Что касается архитектуры (не будем забывать, что наша книга все-таки о ней), эксперты сходятся во мнении, что здесь возможно «влияние фортификационных идей Альбрехта Дюрера, которого Андреэ любил. Перед нами квадратная крепость с четырьмя бастионами, и этим проект Андреа резко отличается от итальянской традиции идеального города, который всегда круглый. Но в центре находится вполне ренессансный круглый храм. Он окружен тремя вписанными друг в друга квадратами застройки, центральный квадрат четырехэтажный, следующие два трехэтажные, на углах квадратов расположены башни. Внешний квадрат отдан производству, на востоке расположены сельскохозяйственные склады (зерно и мясо), на юге – мельницы и виноделие, на западе – то, что можно было бы назвать «легкой промышленностью» (ткачи, кожевники, плотники), а также прачечные, на севере – «тяжелая промышленность», или, точнее, то, что связано с огнем – кузнецы, гончары и, кроме того, кухни (в городе едят по домам, но еду готовят централизованно)» (из статьи Григория Ревзина «Как из самой человечной из коммунистических утопий возник буржуазный город», 23.04.2021).