Фронтовик стреляет наповал

– Зыбко. Но если так, дело придется соседям отдавать. Впрочем, так даже лучше, чем за «висяк» на каждом совещании шею мылить будут. Ты есть хочешь?

– Хочу.

– Идем в столовую, пока Тарасов со снимками вернется, у нас полчаса свободных.

Когда Андрей работал в МУРе, сотрудники обедали в кафе напротив. Вкусно и вполне по зарплате. В столовой по соседству кормили неважно, а цены – как в московском кафе. На второе – серые, слипшиеся макароны, а котлеты, похоже, из одного хлеба, только запах мясной. Но чувство голода улеглось.

Вернулись в угро, а следом уже Тарасов, в руках еще влажноватые снимки держит. Лицо анфас и в профиль, обе татуировки.

– Надо к Петровичу ехать.

– Это кто такой?

– С тридцать второго года в милиции, за месяц до твоего прихода на пенсию вышел. Всех уголовников в городе и районе знал. Может, вспомнит.

– Наколки обычные. Храм, «Не забуду мать родную». У каждого второго сидельца такие.

– Лицо. Не исключено – встречался.

– Мне с тобой?

– Познакомлю, еще не раз обращаться придется.

В угро обращались друг к другу на «ты». На мотоцикле домчались до бывшего сотрудника быстро. Балашиха стала городом с 1939 года и население имела в 1948 году всего сорок тысяч. По сравнению с многомиллионной Москвой – дачный поселок. Петрович оказался дома, подрезал кусты в саду. Что еще делать пенсионеру осенью? Поздоровались, Феклистов представил Андрея.

– Наш новый опер, Андреем звать. Посмотри, Петрович, на эти снимки. Ты давно в органах. Не встречался?

– Погоди, очки надену.

Петрович задумался.

– Встречался я с ним. А вот когда и по какому поводу, не помню. Давно это было, перед войной, считай, лет десять прошло.

– Дело на него заводили? Так я в архиве посмотрю.

– Не помню. Сам знаешь, сколько людей за год проходит, а память-то уже не та. Посмотри дела за тридцать восьмой – тридцать девятый годы.

– Спасибо и на том. Как живешь-то, Петрович?

– Сам видишь, садом-огородом занимаюсь. Спокойно, но скучно. Зато по ночам сплю, никто не дергает. И еще. Ты бы, Николай, присмотрелся к сорок седьмому дому на Заречной.

– Есть какие-то подозрения?

– Сваха у меня напротив этого дома живет. Шастают туда по ночам. Не иначе – скупка краденого.

– За сигнал спасибо, присмотрюсь. Только раньше ничего такого не слышал.

– Вроде владелец у дома новый.

Информация в уголовный розыск стекалась из разных источников. Кто-то в трамвае случайно обмолвился или в пивной, бдительные граждане сигнализировали, агентура стучала. Без стукачей в уголовном розыске нельзя, блатные если узнают, информатора на ножи поставят. Преступник после удачного грабежа или кражи не удержится, обязательно на малине похвастается добычей. А как же – фарт! Вот стукачок в клюве оперу информацию принесет. Так, мол, и так, третьего дня Прохор-Хрипун в карты перстенек проиграл с тремя бриллиантами в ряд. В тысячу рубликов оценил и на кон поставил. А выиграл тот перстень Каркуша, гражданин начальник. Мне зачтется, могу идти?

По крупицам информация собиралась, копилась, а потом, как пазл, складывалась в общую картину.

По возвращении в отдел Феклистов вместе с Андреем сходил в подвал, где архивные дела хранились. Отобрали папки за 38-й и 39-й годы, еле в комнаты угро вдвоем донесли. От пыли и паутины оба чихали, как простуженные.

– Вот тебе фото трупа. Смотри дела, сличай. Но помни, десять лет прошло. Он мог выглядеть немного не так.

– Понял.

До самого позднего вечера Андрей листал дела. Фото разглядывал, читал про особые приметы. К десяти часам вечера голова кругом пошла, в глазах мошки.

– Все! Иду спать! – решил Андрей.

Хорошо бы поужинать, но столовая закрыта, а в его комнате даже сухарика не найдется. Подумал еще, надо купить что-нибудь, консервов или сухарей на такой случай. Утром встал рано, как привык. Сходил в столовую, позавтракал. Если на службу голодным идти, еще неизвестно, когда в следующий раз поесть удастся. Уселся за стол, до трех часов пополудни дела просматривал. Ничего похожего. Вздохнул, видимо – ошибся Петрович, сколько времени впустую ушло, как вода в песок. В два приема папки в подвал отнес. Когда на полки дощатые уложил, случайно зацепил другие. Несколько уголовных дел на бетонный пол упали. Одно дело раскрылось, а там! Андрей не поверил своим глазам, дело поднял, а на него фото убитого смотрит. Понятно – помоложе, морщин поменьше, волос побольше. Но сразу узнал. Дело взял, помчался по лестнице.

– Вот!

И папку на стол, подняв облачко пыли. Феклистов поморщился, рукой махнул, открыл обложку, замер.

– Так, Болотников Игорь Францевич, тысяча девятьсот восьмого года, статья сто сорок вторая, тяжкие телесные повреждения. Получил четыре года, наказание отбывал в Ухте.

– Петрович на один год промахнулся, – заметил Игорь.

– Доживи до его лет! – отмахнулся Феклистов. – Дуй в паспортный стол, посмотри – получал ли паспорт, где прописан.

– Уже ушел.

Паспортный стол располагался в этом же здании на первом этаже. Через минуту Андрей уже положил бумажку с установочными данными перед начальником паспортного стола.

– Срочно надо?

– Еще вчера.

– Как уголовный розыск, так всегда срочно! Что он на этот раз натворил?

– Пока не знаю. Труп его нашли с двумя колотыми ранами. Получал ли паспорт, где прописан?

– Знаю. Карточку не могу найти.

Начальник паспортного стола подошел к паспортистке, переговорил.

– Ты знаешь, огорчу. После отсидки новый паспорт твой фигурант не получал. А до судимости в сороковом был прописан в Пехре-Покровском, улица Ворошилова, дом восемь.

– И на том спасибо.

Андрей записал адрес, хотя в уголовном деле значился именно такой. Возвратясь в отдел, доложил.

– Давай-ка проедем туда, недалеко.