Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»

– Они не то что штатский отправить не могут, – с лёгкой завистью проследил служивый дымный очерк папиросы. – Они и госпитальный состав в эвакуацию, и тот не отправляют, пока особый эшелон не уйдёт. А у них там цельный генерал отправки требует и полевым судом стращает. Так что, вам лучше поближе к хранилищу переждать.

– Чего переждать, братец? – заподозрив неладное, свёл капитан густые, точно сажей наведённые, брови.

– А… вы ж только первый день у нас стоите, – не сразу ответил фельдфебель, по-прежнему зачарованный туго набитой капитанской папиросой. – Вот эта холера кожный божий день штырями железными посыпает. Кружит, гадёныш, кружит, а потом, – на тебе, народ православный, гостинцев.

– Тьфу ты, накаркали, – скрипнул зубами капитан, покосившись на нового своего приятеля лётчика. – Штыри. Это как ваши «стрелы Слесарёва», что ли?

– Госпитальный эшелон, говоришь? – запоздало вмешался в разговор лейтенант Иванов (второй), теперь только сообразив предназначение дерматинового фартука фельдфебеля. – А что тут за госпиталь?

– Фронтовой, эвакуационный. Кого, значит, в комиссию, кого в тыл долечиваться, а, кого, значит, и на списание вчистую, – красноречиво вытер фельдфебель ладони о фартук.

Заскорузлые, изъеденные, но чистые ладони. Чистые до хлорной белизны.

– А ты, выходит, здешний Харон, – понятливо кивнул Кирилл.

– Так точно. Харитон Спиридонов… – неуверенно вскинул горстью к непокрытой голове служивый. – Третьего фронтового 2-го санитарного эшелона приписного состава старший санитар.

– Третьего, говоришь? – вдруг оживившись, перебил его лейтенант Иванов.

Именно 3-й фронтовой госпиталь 2-го санитарного эшелона он и искал, прочитав дома в Санктъ… Петрограде, адрес на письме, написанном незнакомым гимназически-старательным женским почерком. Это изрядно перепугало отца, – чужой почерк, – пока он не дочитал, что брат Кирилла, лейтенант Императорского военно-морского флота Вадим Иванов, находится в третьем фронтовом госпитале в числе выздоравливающих. (Слава Богу!) После сложной операции, но уже велит кланяться.

Надо знать, что фронтовой госпиталь от полевого тем и отличается, что находится во втором эшелоне (в прифронтовой полосе), и отсюда дорога если не обратно на фронт, в действующую армию, то в тыл, до окончательного выздоровления или комиссования. Как карта ляжет.

Как? Это и хотело знать всё семейство Ивановых.

И взялся выяснить Кирилл, пользуясь трёхдневным остатком отпуска после высочайшей аудиенции, а затем службы в Царскосельской авиашколе, – хоть и рисковал вызвать подозрения у всякого комендантского патруля: уж больно не соответствовала предписанию быть в Севастополе Курляндская губерния. Тем более, сейчас, когда немец тут пошёл в наступление и уже занял Либаву. Соответственно – снова в обозах слухи о предательстве, снова германский шпион мерещится во всякой непривычной фамилии.

И снова, – чёрт знает, где искать прифронтовой госпиталь, когда линия фронта чертится со слов казачьих разъездов.

Но, по мнению Кирилла, ещё большей опасностью для предприятия было то, что прикрывать его от излишнего любопытства комиссариатов и комендатур взялась, скорее настырно увязалась, сестра Кира. Заявив с робкой самонадеянностью: дескать, её броское «китайское» личико само по себе вполне примечательно, чтобы не замечать рядом с ним даже бравого военного лётчика.

Сомнительный довод, но если учесть, что, выдвинув его, Кира незаметно для себя порвала шёлковый платок, нервно тиская его в кулачках – довод неоспоримый.

– А не видал там у вас в третьем такого себе Иванова, тоже лейтенанта? – спросил Харитона «тоже лейтенант» Иванов.

– Ну-у, ваш бродь, – протянул санитар, не сдержавшись, чтобы не то хохотнуть, не то фыркнуть. – Ивановых-то у нас…

– Этот приметный. Флотских-то у вас нет, наверное? – сузил зрачки пепельно-серых глаз Кирилл. – А этот флотский, с тяжёлой контузией.

– Это которому сам Бурденко голову сверлил? – мгновенно отреагировал санитар. – Как же, есть такое чудо, ваше высокородие! Прошу покорнейше, – стушевался он, вдруг спохватившись: – То-то гляжу, наш Иванов на вас похож…

Капитан-кавалерист, расплывшись в улыбке, молча раскрыл перед служивым свой портсигар. О героическом брате Иванова – флотском офицере, он, по долгому вагонному соседству, уже слышал. И от брата, и от сестры, не очень-то похожей на сестру, но зато кружащей голову с первого взгляда.

Её, Киру Иванову, к немалому сожалению капитана, брат убедил остаться в гостинице Гробина – последнего городка, куда доходило гражданское пассажирское сообщение. Дальше – только военные эшелоны. Из чего, дескать, следовало, – если куда и будет эвакуирован прифронтовой госпиталь, то в Гробин в первую очередь.

И, дескать, если в сутолоке войсковых эшелонов близ фронта пропустить госпитальный будет не таким уж и хитрым делом, то в тыловом губернском городке – событие, найдёшь сразу.

«А жаль… – украдкой вздыхал с тех пор капитан. – Барышня как из фильмы про Клеопатру. Экзотическая».

Иванов (второй) незамедлительно отправился на поиски Иванова (первого).

– Госпиталь он на мызе графской, – уже вдогонку скрипящему гравию прокричал санитар-фельдфебель, не оборачиваясь (занят был портсигаром капитана). – Мыза тут одна. А сродственник ваш в офицерском флигеле. Отдельно квартирует с «дочкой»…

– С кем? – споткнулся через рельсы соседних путей Иванов (второй) и обернулся. – Какой ещё дочкой?! – взгляд его был полон весело-тревожного недоумения. Он даже рефлекторно, наверное, поправил кончиками пальцев свои аккуратные, на английским манер, усики.

– Так с этой… – ответ фельдфебеля заглушил зычный крик из дальнего тамбура и, мгновенно подхвативший его нестройный хор-эхо из соседних вагонов-теплушек:

– Бомба!

– Налёт!

– Ложись!

– Он с ней и приехал… – едва расслышал Кирилл окончание фразы, как точку в ней поставила внезапно наступившая тишина.

Только всё нарастающий вой продавливал эту немую тишину, обрастая попутной разноголосицей свиста…

Кавалерист-капитан, торопливо захлопнув портсигар, подался назад на ступени тамбура.

Пожилой санитар с привычным проворством упал и закатился за чёрный блин колеса.

Затрещал гравий под ботинками и сапогами пассажиров, выпрыгивающих в окна пульмановского вагона и в распахнутые двери соседских теплушек.

Ещё миг воющей тишины, от которой Кирилл невольно попятился в сторону дебаркадера, – и…

…с грохотом пламя выбросило из тамбура кавалериста.

Вздыбленный щебень с той стороны взлетел выше покатой крыши, её зелёная жесть мгновение спустя заскрипела и взлохматилась краями дыр.

Затрещали и дощатые потолки теплушек, покрываясь изнутри блёстками просветов.

Молча осел на землю грузный полковник, громоздя поверх фуражки французского образца каску, потерянную молодым солдатиком.

Тот истошно выл подле, лихорадочно ощупывая на плече железное оперение стрелы…

Напророченный налёт германского моноплана, к счастью, – дело было привычное и недолгое.

«Как всегда…» – понял Кирилл по довольно флегматичной реакции обитателей привокзального майдана и путейцев, с привычной ленцой собиравшихся тут же в обход и, поэтому, не дожидаясь пока птичья тень «голубя» уползёт вовсе, только глубже натянул фуражку. И зашагал по свободному пути, в обход эшелона, где, являя предписанную уставом стойкость, оставались на местах часовые. Видимо, тот самый эшелон, «особый», и охраны требовал особо тщательной.

– Что за особый такой? Литерный? – мимоходом поинтересовался лейтенант у обходчика, огибая железное рыло паровоза, поданного к привилегированному составу.

– Да по нынешним временам и попородистей литерного будет, – глухо буркнул усталый обходчик. – Не знаю, как и назвать, но велено пропускать вперёд всех прочих. Хотя мы тут и литерный видали… – вздохнул он. И отчего-то даже перекрестился: – Романовский.

– Царский, что ли? – недоверчиво удивился авиатор и даже приостановился. – Не припомню что-то, чтобы император сюда выезжал.

– Не император, – помотал головой обходчик. – Великий князь. И не выезжал, а отъезжал, пожалуй…

– Это ж который? – вопросительно наморщил лоб Иванов (второй).