– Не преувеличивайте, хире Бофранк, – улыбнувшись, заметил Баффельт. – Здоровье ваше не хуже моего, если не лучше, ведь я человек уже не молодой и к тому же подвержен чревоугодию. Относительно же вашей поездки на север могу сказать, что она была безупречной, и я стыжусь, что не засвидетельствовал этого ранее. Однако теперь…
…вас увидать
Примчался я и чту за честь
Узнать, каков вы въяве есть,
А не корысть от вас снискать;
Узнать, права иль не права
Вас возносящая молва,
Верны иль нет ее слова,
Хвалу слагающие вам.
Понятно, что я уже видал вас въяве и ведаю о ваших возможностях и талантах, пожалуй, более других. Однако строки хороши, и я не удержался, дабы не привести их к случаю.
Подобные слова, а особливо стихи удивили Бофранка, но он не подал виду и сказал:
– Я не знаю, что вы хотите предложить мне; ради чего я должен оставить преподавание и учеников, среди которых, пусть и в ничтожном количестве, есть весьма достойные?
– Хороший вопрос, – согласился Фолькон. – Знаете ли вы об упыре из Бараньей Бочки?
– О нем говорят разное, – уклонился от ответа Бофранк. – Чернь глупа и склонна сочинять глупые сказки.
– Но кто-то все же убивает людей, пусть бы и низкого происхождения. Негоже, когда в столице, подле пресветлого короля и герцогов, творится подобное. Грейсфрате Баффельт пришел ко мне, чтобы поговорить об этом, и мы вместе вспомнили про вас. Не соблаговолите ли вы, хире Бофранк, возглавить расследование?
Предложение было неожиданным, к тому же Бофранк почти ничего не знал о пресловутом упыре, кроме разве того, что обсуждали меж собой его студиозусы. Кто-то убил с чрезвычайной жестокостью около дюжины человек, но чем это отличалось от того, что произошло с Розой Эмой Ренатой?..
– Всякая возможная помощь будет предоставлена вам тотчас же, – заверил Баффельт. – Я говорю о церкви, но уверен, что и хире грейскомиссар сделает все возможное.
– Разумеется, – подтвердил Фолькон с готовностью. – Все, что сочтете нужным. И еще одно: поскольку вы чрезвычайно давно не повышались в чине – ах, это моя вина, и только моя! – завтра же я подпишу приказ о возведении вас в субкомиссары.
– Позвольте мне подумать, – попросил Бофранк. – Лишь послезавтра я сообщу вам о своем окончательном решении.
– Отчего же не завтра?! – спросил Фолькон.
– Прошу простить меня, хире грейскомиссар, но завтра я чрезвычайно занят. И если я решу принять ваше предложение, мне тем более необходимо будет разобраться с делами.
– Что ж, это разумно, – сказал Баффельт. – Я совершенно не вижу, почему бы хире Бофранку не подумать пару дней.
– Да, но каждый день – это еще один труп! – возразил Фолькон.
– Полноте, хире грейскомиссар. В местах, подобных Бараньей Бочке, убивают за медный грош, за опрометчивое слово, в конце концов, просто ради пьяного куража. Один или два трупа ничего не изменят, разве что прибавят славы злокозненному упырю. Я прошу вас об одном: сообщите мне, если хире Бофранк примет предложение.
– Разумеется, – кивнул Фолькон.
Поскольку карета все еще ждала Бофранка, он сел в нее и велел вознице ехать на Дровяной холм, с которого видны были крыши Бараньей Бочки. Вместо дров и древесного угля в столице все больше и больше входил в употребление “морской уголь”, привозимый на кораблях из Демрекке и с южных островов. Насколько знал Бофранк, многие жаловались на зловоние при его сжигании; в самом деле, из труб валил необыкновенно черный и гадкий дым, осыпающий все внизу жирною сажей. Однако запрета на ввоз, продажу и использование угля не следовало, только соломенные и дощатые крыши бедных домов из опасения пожаров постепенно заменяли красной черепицею, которая выглядела в лучах предзакатного солнца ярко и празднично. Впрочем, применительно к моменту уместнее было бы сравнить ее с разбрызганными там и сям пятнами крови.
Конестабль стоял под сенью яблоневых деревьев и думал. Жизнь его, вот уже столько времени протекавшая спокойно, вступала, очевидно, в новое русло, полное порогов, поворотов и перекатов. Вначале визит юного Мальтуса Фолькона, затем – странные подметные письма, встреча с Демелантом, коего Бофранк не чаял уже увидеть никогда, кошмарные сны… что же дальше?!
– Прошу прощения, хире, – окликнул возница, – но уже темнеет! Что бы нам вернуться? Место тут неспокойное…
– Погоди еще немного, – велел Бофранк. Что ж, возможно, он и примет предложение.
То, что он вновь понадобился Баффельту, заинтриговало конестабля. Он не ведал, что будет дальше, но грейсфрате вспомнил о нем неспроста. Ведь отношение Баффельта к деяниям упыря из Бараньей Бочки проявилось в последних его словах – стало быть, Бофранк надобен не только затем, чтобы изловить убийцу.
– Коли у вас есть ко мне дело, грейсфрате, извольте, – пробормотал Бофранк. – Но я не стану более куклою на веревочке, которую сподручно вертеть так, как угодно фигляру.
И, к несказанному облегчению возницы, он поспешил к карете.
Воздух стал гадким и испорченным, когда это зловонное и гниющее тело бродило вокруг, вследствие чего разразилась ужасная чума и не стало дома, в котором бы не оплакивали своих близких…
Уильям из Ньюбери
ГЛАВА ПЯТАЯ,
в которой Хаиме Бофранк примиряется с юным Мальтусом Фольконом и встречается с Волтцем Вейтлем
– …Хире Волтц Вейтль, именующий себя Ноэмой Вейтль! Вы арестованы согласно указу о безнравственных деяниях и будете препровождены в канцелярию, где проведут удостоверение вашего пола. В вашем праве написание жалоб и челобитных, для того сообщаю, что мое имя – Раймонд Дерик, секунда-конестабль Секуративной Палаты.
Слова, сказанные человеком, который арестовал несчастного Вейтля – арестовал по доносу Хаиме Бофранка! – с самого утра звучали в мозгу конестабля так, словно он слышал их наяву. И сменялись они взволнованным шепотом Вейтля:
– Я не знаю, за что вы поступили со мной так; возможно, в том моя вина, что я не открылась вам с самого начала… Но откройся я, вы тут же покинули бы меня! А теперь… Теперь я должна бы проклянуть вас за гнусное предательство, но я не сделаю этого. Я люблю вас, Хаиме Бофранк, и буду любить все то время, что отпущено мне в этой жизни. Прощайте…
Ночная встреча и разговор с чирре Демелантом привели Бофранка в чрезвычайное смятение. Вернувшись домой, он так и не сумел заснуть, в чем было лишь одно преимущество – злополучный сон не посетил его. Промаявшись в постели до рассвета, Бофранк вяло позавтракал и стал размышлять, чем же занять себя до вечерней встречи с Волтцем. Занятий в Академии сегодня не было, ехать к Альгиусу без Жеаля не хотелось, а Жеаль уехал с поручением в предместье.
Потому Бофранк не нашел ничего лучше, чем наконец озаботиться судьбою бедного Волтца Вейтля. Что бы он там ни узнал при встрече, стоит к этому приготовиться.
В Фиолетовом Доме конестабль справился насчет Раймонда Дерика и узнал, что тот уж несколько лет как покоится с миром – будучи послан по служебным делам на остров Кепфе как раз в то время как там случилась оспа, он заболел и умер.
– Отчего бы вам не справиться в архиве, хире Бофранк? – спросил любезный чиновник, тутор Ирмгард. – Что там была за статья?
– Безнравственные деяния, хире Ирмгард.
– О, подобного рода бумаги вряд ли хранятся столь долго… Сами понимаете, в них нет особой нужды. И все же пойдите в архив и справьтесь у молодого хире Фолькона – это весьма разумный молодой человек, в отличие от иных недорослей.
Очевидно, Ирмгард говорил о своем чаде, которое обучалось на начальном курсе Академии и не снискало особых успехов. Поблагодарив чиновника и мысленно пожелав, дабы юный Фолькон отсутствовал, Бофранк в самом деле отправился в архив – и, конечно же, наткнулся на юношу: он что-то прилежно записывал в толстую книгу с металлическими застежками.
– Вот и пришлось навестить вас, хире Фолькон, – сказал Бофранк. Подняв глаза от своей работы, Фолькон смутился, покраснел и тотчас вскочил со словами:
– О, хире Бофранк! Я чрезвычайно рад… надеюсь, я смогу вам чем-то помочь?
– Боюсь, во время вашего визита ко мне мы расстались не слишком хорошо… – начал было Бофранк, но юноша перебил его:
– Нет-нет, не нужно! Я был виноват, я ворвался к вам, нарушил покой, наговорил глупостей, проистекающих из моих досужих измышлений… Я рад буду загладить свою вину, хире Бофранк, только лишь скажите мне, что я должен сделать для вас!