Сказки

– Она вернётся! Она вернётся весной! Цапля пообещала! Смотрите, как она хорошо летает! И ножка, смотрите, ножка у неё совсем не висит! Она нас благодарит за спасение! Пожелай ей доброго пути! – утешала она плачущего братца и вместе с ним махала его маленькой ладошкой, вложив в неё белую лёгкую косынку.

Цапля снова набрала высоту, качнула на прощание крыльями: «фраарк!» – «до свидания!» И, ещё раз поблагодарив мысленно добрую, гостеприимную семью, повернула на юг – туда, куда всегда устремлялись осенью все перелётные птицы и куда звало её вековечное птичье чутьё.

Старой Цапле пришлось преодолеть немалое расстояние. Тепло бабьего лета помогло ей. Вначале под её окрепшими крыльями проплывали ярко раскрашенные осенью леса, жёлтые, чёрные и зелёные – скошенные, распаханные и озимые поля. Они становились всё обширнее, и обширнее, и, наконец, сменились бурыми, бескрайними степями. За ними вновь потянулись леса, но только южные, густые и вечно, вечнозелёные. Везде, где она останавливалась, Цапля ловила живность, затаившись на мелководье на одной ноге, лишь иногда, едва-едва, опираясь на больную лапу.

Она добралась до южных широт. Там, в топких, тёплых болотах, Старая Цапля встретила стайку, с которой начала осенний перелёт. Вначале она сердилась и обижалась на бросивших её птиц, но затем простила их. «Ну, и что же, что они оставили меня? – убеждала она себя. – Зачем же нам надо было погибать вместе?»

Старая Цапля никому не говорила, что у неё сломана нога. Она прекрасно знала, что животные и звери враждебно относятся к больным и старым. И что птицы могут даже до смерти заклевать раненую или немощную подругу. «Наверное, поэтому мы и есть – животные, звери и птицы. А они – люди», – с любовью и благодарностью вспоминала Цапля заботливую семью священника.

– Это у меня такое новое, самое современное кольцо! – показывала она повязку на лапе молодым, любопытным и бойким подругам.

В те годы учёные для изучения жизни пернатых начали их окольцовывать. И блестящие железки на лапах считались украшениями и были даже предметом гордости для помеченных ими птиц.

– А стою я на одной ноге, чтобы другая отдохнула. Это мне учёные так посоветовали. Попробуйте сами – очень удобно! – поневоле приходилось Старой Цапле обманывать своих бессердечных соплеменников.

И многие, подражая современно окольцованной подруге, пробовали. И у них получалось – лапы у цапель широкие и устойчивые, а поджатая нога и в самом деле могла немного расслабиться. Цаплям это очень нравилось. Конечно же, они не были настолько внимательны, чтобы заметить, что отдыхает у модницы всё время одна и та же нога. Но и на этот случай предусмотрительная Цапля приготовила подходящий ответ. Она объяснила бы самым подозрительным, что, по условиям опытов, ей велено почаще прятать уж очень ценное и дорогое кольцо в сухие перья и пух.

Постепенно нога у Цапли совсем зажила. Взлетая, она заново научилась лихо отталкиваться от земли. Но всё равно Старая Цапля часто поджимала вылеченную лапу, чтобы от болотной сырости не постанывал по ночам и на плохую погоду сросшийся перелом. Бинты к тому времени совсем истрепались. И Цапля, забравшись ночью в заросли лилий, кувшинок, камыша и осоки, содрала их клювом. Подругам она объяснила, что посетила учёных, и они сняли кольцо для дальнейших изучений и опытов.

Подошла весна. Как и все птицы, Старая Цапля начала тосковать о родном доме, о гнезде на сосне в болотце, откуда впервые поднялась она в лазурное северное небо, где вылупились из светло-голубых яичек её братья и сёстры и появились на свет её дети. Очень скучала Цапля и по семье священника и мечтала свидеться с ней. Особенно часто вспоминала она румяного, весёлого и доброго малыша, который нашёл её и с которым они так подружились. Когда начался перелёт на север, Старая Цапля отправилась, пусть медленнее, чем вся её стая, к родной стороне.

В семье священника тоже очень ждали Цаплю и были уверены, что весной она обязательно заглянет к ним в гости. Братья и сёстры за прошедшие полгода чуть-чуть подросли и повзрослели, но младший по-прежнему называл цаплю «саплей» и «сапленькой». Весной он каждый день выходил на крыльцо и подолгу смотрел в небо на вереницы и клинья птиц.

– Это наша сапля летит? – спрашивал он у старших. – Сапля! Сапленька! Ты не забыла про меня? Мы же с тобой длузья! – звал малыш и махал взятым у сестры платком всем подряд пролетавшим под облаками крупным птицам – журавлям, аистам, гусям и цаплям.

Но малыш так и не дождался своей Старой Цапли, им не суждено было свидеться ещё раз. Цапля, научившая своих подруг стоять на одной ноге, умерла той весной по пути к родному дому. Нет, она не погибла! Как и прошлой осенью, когда на неё обрушились несчастья, она не сдалась, до конца дней своих Цапля летела. Она умерла от старости. А от этого когда-нибудь умирают все птицы на свете.

Пчёлкино счастье

Жила-была Пчёлка – пушистенькая, рыженькая, брюшко полосатенькое, жужжала с утра до вечера, с цветка на цветок перелетала, мёд собирала и в улей несла – обычная, в общем, молодая пчела.

Вот только трудилась она так, трудилась да и решила однажды: «Надоело на одном поле кружиться! Так и вся жизнь мимо пройдёт. Полечу-ка я счастья искать. И мир посмотрю, да и себя покажу».

Не то чтоб ленива была наша Пчёлка, нет. Даже нравилось ей нектар сладкий хоботком из цветков брать, соты мёдом в улье заполнять, а заодно и пыльцу на ворсистых лапках с растения на растение переносить – опылять их, жизнь им давать. И не то чтобы одиночество её в путь-дорогу погнало. Общительной была Пчёлочка – подружек хоть отбавляй! Соберутся, бывало, поутру, росой свежей умоются да и отправятся стайкой в поле благоухающее. Поработают дружной артелью и в хороводе весело вертятся – а что ж им не кружиться-то? Молодые как-никак – жужжат, песенку пчелиную поют. Вроде всё у неё было как и у других в огромном рое. Да вот поди ж ты, забожилось ей: «Полечу, да и только! И никто мне в этом деле не помеха!»

Надо сказать, что подружки некоторые даже подбадривали её, подстрекали: «Лети, лети, пробуй. А найдёшь счастье там, вдалеке, возвращайся за нами. И мы уж вместе с тобой туда отправимся – за неведомым». Вроде как на разведку они её отправляли.

И вот как-то раз на зорьке поднялась Пчёлка над полем, над любимыми цветами, над росистым разнотравьем и увидела горизонт – далекий-далёкий, манящий, в дымке утренней. А ближе, за сбегающим вниз полем, за пашней, обнаружила она лесочек и речку, ленточкой серебряной в долине вьющуюся. Опустилась Пчёлочка к земле поближе, чтобы ветерок утренний её с пути не сбивал, и к лесочку, к речке отправилась. «Горизонт, – думает, – пока подождёт, следующей целью будет». Летела, летела да и притомились. И то сказать – это тебе не с цветка на цветок порхать с передышками. Даже мыслишка у путешественницы в головке юной мелькнула: «А не повернуть ли обратно? Может быть, на таких коротеньких крылышках до счастья неведомого и не добраться вообще никогда?» Но тут как раз заросли ивы перед ней открылись, это и была та самая рощица у речки, которую она, поднявшись ввысь, видела. Из последних силёнок долетела Пчёлка до деревьев и на листок ивовый плюхнулась, дух перевести.

Видит – гнездышко низко-низко, почти у земли, в тени, в зарослях. И птичья головка из него торчит серенькая. А рядом на веточке похожая пташка нахохлилась – тоже тоненькая, тоже маленькая и тоже серенькая. И по всему заметно, что уж очень огорчена чем-то эта нахохлившаяся пичужка. И вот ещё сильней пригнулась она, сгорбилась, крылышки опустила, клювик раскрыла, да как зальётся трелью – и громко, и звонко! Но недолго голосок свой дивный птичка пробовала, прекратила пение и запричитала, заплакала:

– Ах, бедный я, бедный Соловушка! Разнесчастная моя головушка! Ах, бедный я, бедный! Несчастный я, разнесчастный!

Очень обрадовалась Пчёлочка: «Вот, повезло! – думает. – Только в дорогу отправилась, и на тебе – уже и попутчик сыскался! Вдвоём-то с разнесчастным повеселее странствовать будет».

– Как я рада, что встретила тебя, горемычного, – молвила она. – Теперь мы вместе…

– Постой, постой! – замахал крылышками разнесчастный певец. – Подожди, не перебивай! – И он прислушался к таким же, как у него, звонким трелям на другом конце рощицы. – Ах, какие изумительные «раскаты»! – восторженно воскликнул Соловушка, когда пение смолкло. – А у меня они не получаются! Ах, бедный я, бедный! Несчастный я, разнесчастный!

– А что такое «раскаты»? – полюбопытствовала Пчёлка.

– «Раскаты» – это коленце из нашей соловьиной песни, – объяснил Соловушка. – Есть и другие: «почины», «свисты», «дудки», «дроби», «стукотки». Они у меня выходят, и очень отлично. Но вот – «раскаты»! А без них – какая же песнь? Ах, бедный, я бедный! Несчастный я, разнесчастный!

– А коли так, полетели вместе счастье искать, – предложила Пчёлка. – Может быть, где-нибудь там, далеко-далеко, в незнакомых краях и приделах тебя и научат выводить эти твои трудные «раскаты».

– Какие края? Какие приделы? Ты о чём? – снова замахал крылышками Соловей. – Такие «раскаты» поют только здесь. Только наши соловьи. Только в наших густых-прегустых ракитах, около нашей плавной-преплавной, тихой-претихой и серебристой-пресеребристой речушки!

И он снова попробовал выводить свои трели.

– Ну, вот! Вот! Почти получилось! – радостно прокричал Соловушка и попытался ещё раз. – Вышло! Вышло! Я счастлив! Счастлив!

И он запел – громко, самозабвенно, перекликаясь с другим соловьём на другом конце рощицы. Казалось, что весь лес смолк, все птицы, звери, насекомые, всё живое и неживое – даже ветерок в ветвях, даже облачки в небесах замерли – слушая их вдохновенное пение.

«Вот оно – счастье! Заливаться около своего гнезда, да так, чтобы весь мир заворожённо слушал только тебя! Прав Соловей! Ох, тысячу раз прав! – мысленно восклицала Пчёлка. – Вот и я так же – сяду на улей или на какую-нибудь травинку поблизости и стану тренькать, щебетать, – размечталась она. – И буду счастлива!»

Попросила Пчёлочка нового своего знакомого обучить её трелям. С радостью взялся за дело наставник. Но как он только ни старался, и что только ни вытворяла его ученица: и тужилась, и кряхтела, и кашляла, и горлышко росинкой прочищала, и горбатилась, и все четыре свои перепончатые крылышки вдоль животика полосатенького, подражая пичужке, складывала, и ротик шире некуда разевала, а уж ругалась-то на учителя, ох как бранилась! Даже ужалить сгоряча собралась! Хорошо хоть, вовремя одумалась. В общем, и так и сяк пробовала, из кожи вон лезла, а выходили у неё один только сплошной зуд и жужжание. Полдня они с Соловьём на урок вокальный угробили, но ни одной трели, ни одной, даже самой простенькой рулады исполнить певица так и не смогла.

– Видно, не моё это призвание – песней окружающих радовать, – смирилась Пчёлка в конце концов. – Спасибо тебе, друг Соловушка. Полечу-ка я дальше.

Проводил её Соловей, пожелал доброго пути, помахал на прощание крылышком.

А солнце к тому времени высоко поднялось. Отправилась Пчёлка к прохладной речке, села на тёмно-зелёный, похожий на сердечко лист кувшинки и глянула в прозрачную воду. Стайка буроватых рыбёшек копалась в золотистом песке. То одна, то другая из них склонялась иногда набок и пускала солнечные зайчики, сверкая серебристой, блестящей чешуёй по бокам небольшого, крепкого тельца. «А может быть, здесь, в этом тихом затоне, в освежающих струях тихой речки и живёт счастье, – размечталась уставшая от громких песнопений и разморившаяся на солнцепёке Пчёлочка. – Рыбёшки, судя по всему, в песочке собирают мёд. А коли так, мне к ним, туда, в прохладу, в глубину». И она смело шагнула с листа кувшинки.

Пчёлка рассчитывала, что тут же опустится на дно, к копошащейся в песке стайке. Но вышло вовсе не так, она не утонула и даже не окунулась с головой. Она была лёгкой, пушистой, и вода выталкивала её наверх, как надувной шарик.

«Ну что ж, попробую нырнуть с разбега», – решила Пчёлка, вскарабкалась на загнутый с одного края наподобие трамплина лист кувшинки, разбежалась по нему, оттолкнулась и прыгнула, прижав все шесть лапок к тельцу. Так скачут с обрывистого берега мальчишки, называя прыжок «бомбочкой». Но и теперь уйти под воду она не смогла. От неё даже не разлетелись во все стороны салюты брызг, как это бывает при прыжке «бомбочкой» у мальчишек, настолько она была ворсистой и мягкой.

«Значит, надо прыгать с высоты». Пчёлка влезла на длинный, острый лист осоки, на самый верх и скакнула с него, теперь уже вытянув лапки вниз, – уж очень хотелось ей пробить упругую поверхность воды и погрузиться на дно. Так скачут мальчишки с какой-нибудь самодельной, возвышающейся над речкой или над озером нырялки, называя прыжок «солдатиком». Но и шесть вытянутых остриём ножек Пчёлке не помогли, она снова не утонула – осталась барахтаться на поверхности.

– Придумала! – взглянув на берег и увидев в жёлтом песке вкрапления серых камешков, обрадовано воскликнула Пчёлка. – Надо погружаться на дно с тяжестью!

Она выбралась на сушу, нашла груз по силёнкам, взяла его в передние лапки и на остальных четырёх двинулась в воду. Так иногда мальчишки, балуясь, в наших реках и озёрах, или добытчики жемчуга где-нибудь в далёких океанах гуляют по дну. С каждым шагом Пчёлка погружалась всё глубже и глубже. Вот уже и животик, и лапки с камешком, вот уже и головка её скрылись под водой, ещё немного вперёд, и она увидела шебаршащуюся у дна стайку.

– Здравствуйте, – вежливо приветствовала рыбёшек Пчёлка.

Ей никто не ответил. Пчёлка пристроилась к молчаливым рыбёшкам, чтобы начать ковыряться в золотистых песчинках, выискивая мёд. Но тут вдруг вся стайка дружно сверкнула серебристыми боками, пустив множество солнечных зайчиков, и кинулась в водоросли. А за ними погналась откуда ни возьмись взявшаяся длинная, зеленоватая, зубастая рыбина.

Надо ли говорить, что сердечко у Пчёлки от страха ушло в одну из её шести пяточек? Ведь хищница по сравнению с ней была великаншей! Пчёлка увидела неподалёку вросшую в песок небольшая коряжину и стремглав кинулась к ней. Но это ей только так казалось, что она мчится стремглав. На самом деле Пчёлка еле тащилась – ползла по дну с камешком в лапках, как черепаха. Да пожалуй, что черепаха по сравнению с ней под водой сошла бы за скорохода!

Тем временем хищница, не поймав ни одну рыбёшку, развернулась и, скаля острые зубы, проплыла вокруг непонятного ей, совсем непохожего на привычную добычу маленького, полосатенького, замершего от страха с камешком в лапках создания. Рыбина решила, видимо, что существо это в качестве обеда вряд ли придётся ей по вкусу, потому что она нехотя, очень недовольная тем, что не удалось ничем поживиться, удалилась прочь к середине реки.

Очухавшись, Пчёлка собралась было продолжить своё бегство к убежищу. Но тут вдруг навстречу ей из-под коряжины выползло коричневое пучеглазое чудище и угрожающе подняло две тяжёлые лапищи. Это был Рак, и лапы его были вовсе не лапами, а цепкими, как плоскогубцы, клешнями.

– Не бойтесь меня, – совсем перетрусив, попыталась почему-то успокоить страшилище Пчёлка. – Я – Пч-ч-ч… Пч-ч-ч… – Но вышло у неё нечто вроде чихания, она захлебнулась, отпустила камешек и всплыла на поверхность.

Пчёлка именно всплыла – медленно поднялась, а не выскочила из воды, как пробка, настолько она вымокла. Она откашлялась, перевела дух, хватая ртом воздух, и собралась было улететь с реки на берег. Но сколько она ни била крылышками по воде, оторваться от поверхности так и не смогла. Она же промокла насквозь! Бурным своим трепыханием Пчёлка лишь привлекла внимание ещё одной хищницы, на этот раз – опасного охотника за упавшими в воду насекомыми Ельца. И он уже угрожающе показал над поверхностью свой верхний плавник, как акула на пляже в каком-нибудь далёком океане, и уже плеснул хвостом по воде, нацеливаясь на жертву. Не миновать бы беды! Но только кто-то неожиданно схватил злополучную купальщицу за шкирку и понёс её по воздуху на берег.

Спасительницей Пчёлки оказалась синяя-синяя, как василёк, или колокольчик, или, как небо в погожий вечер напротив розового заката Стрекоза.