Возвращение. Юмористические рассказы и фельетоны

– Родишь, – втолковывала ему другая, – бросай свою. Будем с тобой не по очереди, а вместе рожать – год за два пойдёт. Что-то в вас, в мужиках, всё-таки есть, – каждый раз добавляла она, глядя на Серёжу суровыми глазами.

Но хуже у него, как раз, было с мужчинами.

Вначале они заставляли Серёжу каждый день делать производственную гимнастику. Но когда увидели, что живот от этого вырос ещё больше, перестали подпускать его к пивному ларьку, якобы заботясь о будущем поколении. А потом общим собранием перевели Серёжу на лёгкую работу, в табельщицы, и поставили его шкафчик в коридор рядом с женской раздевалкой.

Сосед Родион Михалыч, когда Серёжа в очередной раз заглянул к нему после работы, заявил:

– Я тебя, конечно, того – уважаю. Но за своим долгом в мою квартиру ты больше того – не лезь. Жена, понимаешь, требует, чтобы я тоже – того. Дурной пример, он, сам понимаешь, того – дурной пример.

Зато дома Серёжа мыл теперь по выходным дням посуду и блаженствовал.

– Кто так ковры трясёт? – покрикивал он на жену, когда та, надрываясь, тащила их на белый снег выколачивать. – По ветру весь! Сильнее бей! Да плашмя, плашмя ракетку держи!

Дочка, которая была ещё от жены, стала путать, где папа, а где мама. А Серёжа уже научился закатывать скандалы, крича, что в его положении ему всё простительно.

Разрешился он довольно удачно. И вес для первого раза был приличный – три шестьсот. Наверное, поэтому жена настаивала, чтобы он повторил эксперимент.

– Твоя очередь, твоя очередь! – услышал он её раздражённый голос и проснулся. – Вставай, твоя очередь кормить ребёнка!

«Хорошо, что кашей, а не грудью», – вспомнив сон, обрадовался Серёжа.

Возвращение

Космонавт Нарасим Фетюша Визим Нури, ещё до нашей эры запущенный из гигантской рогатки в космос, возвращался на землю.

«Как там жена моя, Мимиля? – с нетерпением ждал он встречи. – Если плохо мумифицировали, развалится при первом же поцелуе!»

Он покинул землю в сложный момент. Воды Нила загрязнялись отходами гончарных умельцев. Дохли крокодилы. В Чёрном море исчезла чёрная икра. В Красном – красная. На священной для каждого африканца горе Килиманджаро таяла ледяная шапка. И не от жары – её распиливали на куски вожди враждующих племён для личных погребов и коктейлей. Где-то у вершины горы вымирал снежный человек. Дикарь был с белой кожей, светлыми волосами и голубыми глазами. «Если не догадались закопать в вечную мерзлоту, как мамонтёнка Гошу, пропадёт экземпляр для музеев», – подумал Фетюша.

Он взглянул в иллюминатор космической шхуны. Через пузырь голубой антилопы, планета казалась голубой. «Конечно, теплее было бы затянуть окно шкурой зебры, – поёжился Фетюша. – Но тогда всё за бортом казалось бы полосатым».

Внизу что-то зажелтело. «Наверное, Китай, – подумал Фетюша. – Родина пороха». Он вытащил из кармана огниво, высек огонь и поджёг боковой двигатель. Вскоре в иллюминаторе появились аэродромы инков. Они были в заброшенном состоянии и без космических шхун.

«Ага! – обрадовался Фетюша. – Инкская программа освоения космоса с треском провалилась!» И он радостно повернул к дому.

Вдали появились родные пирамиды. Тысячи рабов построили их, чтобы он, Нарасим Фетюша, не перепутал планету.

«Жаль, вести везу неутешительные, – подумал Фетюша. – Нигде, кроме родной Африки, развитых цивилизаций нет. Вдруг, да за плохие новости голову с плеч?»

Он потянул вожжи управления на себя. Космическая шхуна, на высокой скорости, вошла в плотные слои атмосферы, и, врезавшись в истребитель израильских ВВС, развалилась на части.

От космонавта до земли долетел только левый башмак. Его поднял кочевник-бедуин. Он примерил башмак на левую ногу – башмак оказался мал, примерил на правую – башмак оказался не на ту ногу. Бедуин выругался и погрозил кулаком своему Аллаху.

Учись кромсать!

Я написал рассказ. Юмористический. Назвал «Ровно в шесть» и принёс его в редакцию. А куда же ещё нести? Рассказ был небольшой. Всего на страничку. О любви.

Редактор внимательно изучил моё произведение.

– А вы знаете, что такое юмор? – как-то совсем неожиданно спросил он.

Выяснилось, что я не знал.

– Юмор, – объяснил редактор, – это уплотнённость, лаконизм. Текст должен быть упругим, как мяч, и разящим, как меч! – Похоже, что афоризм получился у него случайно, потому что он удивился. – Записывайте, – разрешил он. – Вообще-то, рассказ ваш вряд-ли нам подойдёт, – сообщил редактор после того, как я записал, – но всё-таки попробуйте его подсократить. Отрежьте примерно половину и приносите.

Придя домой, я перечитал свой «мяч и меч» и не нашёл ни одного слова, которое мне бы захотелось подсократить. Тогда я попробовал отрезать всю первую половину – «мяч» стал похож на кусок арбуза. Я попытался представить рассказ без второй половины – от «меча» оставались одни ножны.

Тогда я взял и вычеркнул каждое второе слово. Было, к примеру, написано: «Он ждал её под часами у метро в шесть вечера, она прибежала в восемь, запыхавшаяся, и извинилась». А получилось так: «Он её часами в шесть, она в восемь извинилась».

– Уже лучше, – похвалил меня редактор. – Но надо резать ещё. Вы знаете, что такое «Ревизор» Гоголя?

Выяснилось, что и этого я не знал.

– «Ревизор» – это анекдот, – восполнил пробел в моём образовании литературный работник, и разрешил записать эту мысль. – Сожмите рассказ до анекдота, тогда, может быть, напечатаем.

Я пришёл домой и вычеркнул ещё половину слов.

– Отлично! – долго хохотал над этим бредом редактор. – Это что-то похожее на французский юмор гэгг. Но надо ещё подсократить. Вы знаете, что такое искусство писать?

Выяснилось, что я вообще ничего не знал.

– Искусство писать, – объяснил редактор, – это, собственно говоря, умение кромсать текст. Резать, так сказать. Краткость – сестра юмора, – изрёк он ещё один афоризм, и я записал. – Но дальше резать будут уже мои ребята, – кивнул он на двух бородатых парней, смотревших из-за своих столов так, будто резать они собирались меня. – Напечатаем, – заверил редактор, пожимая мне на прощание руку.

Вскоре, в разделе юмора газеты я увидел картинку. На ней был нарисован столб с часами. Стрелки показывали шесть. Из часов торчали пружины и шестерёнки, и в них свила себе гнездо ворона. Она сидела на верхушке столба и каркала на какого-то урода с треугольной головой. В руках урод держал веник, бывший когда-то букетом, из подбородка у него торчала длинная, как у джина борода, узлом привязанная к столбу. И хотя я никогда не носил бороды, и голова у меня была всегда скорее квадратная, чем треугольная, чем-то этот урод явно смахивал на меня.

Под рисунком стояла подпись: «Ровно в шесть». И было написано, что тему этого рисунка придумал редактор.

ЗА ЧТО?

С обочины голосовала стройная, светловолосая девушка.

– Мне, пожалуйста, до Речки, – попросила она таким тоном, будто на моём самосвале были шашечки такси.

– Еду только до Ручьёв, – объяснил я.

Она внимательно посмотрела на меня синими-синими, тёплыми, словно южное море, глазами, и мне почему-то захотелось, чтобы она велела везти её куда-нибудь далеко-далеко, к какому-нибудь ласковому, будто её глаза, морю.

– А вы не могли бы не курить? – вместо этого потребовала она. – Я не переношу запаха махорки.

– Простите, но!.. – возмутился я.

Она снова взглянула на меня, и я покорно достал из кармана пачку «Мальборо» и выкинул в окно. Так я бросил курить.

– А почему мы еле плетёмся? Меня на мопеде и то быстрее катали? – заметила она.

– Но здесь пост ГАИ! – попытался объяснить я, и, увидев, как замахали жезлами удивлённые сотрудники автоинспекции, нажал на педаль газа.

– Стало очень трясти, – пожаловалась она.