Триптих откровения

– Лина?! – неподдельно удивился я. – Какая, однако, непредсказуемая встреча. Вот это да! Игорь и Лина – герои моей новеллы. Здравствуйте, живые прообразы моей новой книжки. Несказанно рад встрече с вами.

Я заполнил свою пятилитровую посудину, и возбуждённые мы последовали к остановке автобуса.

* * *

Игорь Юльевич и я сидим на скамейке в Президентском парке в тенёчке под голубой тяньшаньской елью. Лина неподалёку на обочине аллеи кормит тёмно-рыжую белочку, которая выскочила из сосновой рощи. Белочка доверчиво встаёт на задние лапки, получает из рук Лины кедровый орешек, отскакивает в сторону, поглощает добычу и снова возвращается к кормилице.

– Что ж, Юра, с новеллой, написанной тобой, я ознакомился, – начал беседу по существу Игорь Юльевич. – Скажу прямо: тебе, безусловно, удалось использовать мои записи и наши с Линой прообразы, хотя с Линой ты и не пересекался до недавнего времени. Теперь настала пора вспомнить латинскую сентенцию Habent sua fata libelli – книги имеют свою судьбу. Не знаю, какова будет судьба твоей новеллы, но не сомневаюсь, что мнения о ней будут самые полярные. Она не вмещается в рамки дозволенности нашего менталитета. Не привыкли наши сограждане к «расширенному» пониманию морали. Но это уже другой вопрос. Главное, я доволен тем, что мои откровения не пропали даром, и вообще ты удачно применил нашу совместную геологическую деятельность.

В парке рабочие копали ирригационные канавки для труб, которые будут поливать деревья и лужайки. Прогуливаясь по алеям, мы остановились у открытого вольера, усыпанного дымчатого цвета камушками. В теньке молодых деревьев рассредоточилась стайка белых голубей. Все голуби, кроме одного, который ходил и выклёвывал мелкие камушки, отдыхали; прильнув к поверности, они наслаждались солнцепёком и осенней прохладой, полузакрыв свои блестящие глазки. В сторонке от других на бордюре устроился голубок тоже белый, но в отличие от остальных, хвостовая часть у него была в виде веера, а на лапках выделялись пушистые гамаши. Все были объяты полусонной негой.

Лина вытащила из сумки кусочек хлеба и, размельчив его, стала рассыпать по вольеру. Голуби сразу оживились, стали сбегаться и клевать крошки. Кроме одного, того самого, у которого хвост был веером и на лапках пушились гамаши. Он спокойно разгуливал по вольеру. К тому же на его ножках обнаружились перьевые «ласты». – Вы посмотрите на него, какой важный красавец, знает себе цену, не то, что другие, – проговорила Лина, приманивая его кусочками хлеба…

Лина осталась у вольера, а мы присели на лавочку.

– Я перечитывал неоднократно, Игорь Юльевич, твои эротические откровения, которые ты мне передал перед хосписом, и продумывал разные варианты, как их можно использовать, – говорил я. – Признаюсь, они меня сначала обескуражили: настолько они были непривычны для восприятия. Но постепенно я проникся к судьбе пожилой пары, то есть вашей пары, да так, что мне стало казаться, что именно такой и должна быть взаимность, по-настоящему чувствующих друг друга, и любящих людей. В конце концов, я решил написать всё, как было в твоём первоисточнике, так что твою рукопись я использовал сполна. А чтобы всё увязать с жизнью, я начал рассказ с нашего знакомства с тобой в бригаде бурового мастера Шахлара. И соединил достоверные производственные отношения с твоими личными. Правда, пришлось кое-что дофантазировать. Не знаю, понравилось тебе это или нет. Но уж как вышло, не обессудь.

– Получилось убедительно, Юра, не сомневайся, а главное, всё, что было мною описано, нашло отражение, а ведь я хотел сжечь рукопись. Но, как говорит мудрость, «рукописи не горят».

– И, тем не менее, Юра, – усилил интонацию Игорь, – я теперь думаю, не подставил ли я тебя своими «записями» под удар. Ведь твоя новелла может читателем восприниматься недоброжелательно. Твой герой, да и героиня тоже – поборники «чистой духовно-плотской любви», как сказано в моих «записях», – ласкают друг друга без всяких ограничениях и без стеснения. Таковы их «интимные» отношения, которые могут быть у всех разные. Но мораль-то общепринятая вовсе не такая. По общепринятым правилам ты должен целовать свою избранницу только в губы, и сексом заниматься только в семейной постели, а не где-зря без всяких правил.

– Судить, конечно, будут жёстко. И скорее всего за то, что всё выставлено напоказ, чего допускать «не можно», – грустно ответил я. – Но именно этой стороной меня и заинтересовал ваш дуэт с Линой. Захотелось раздвинуть пределы закоснелой морали, раскрыть и легализовать ваш «интим». Но, когда я закончил новеллу «Дивная Ева и отрок Адам», то перечитывал её неоднократно, испытывая самые разные чувства.

Помню, после первого прочтения интимные любовные отношения вызвали во мне негодование, внутренний протест – так всё было непривычно , по-литературному непривычно. Второе прочтение заставило меня серьёзно размышлять о возможных физиологических проявлениях любви, тогда наступил момент осмысления всего, что происходило в новелле. А далее всё стало восприниматься, как вполне естественное и обычное. «Эти два старца, – пришёл к выводу я, – они же любят друг друга, хотя и своеобразно, но по-настоящему. Они восхищаются и любуются друг другом. А ведь это и есть истинная любовь! Они уже не могут, как молодые предаваться сексу, но хотят, и стараются не глушить в себе это чувство, а познавать его и далее, тем самым, не позволяя затухать плоти. Чего стеснятся-то, и кого: «Так будем же взаимно открыто жить, и наслаждаться, – кричат их души. – От этого произойдёт в нас возрождение, а не увядание.

– Интересно, интересно, – проговорил Игорь Юльевич – виновник моих новых восприятий любви.

Но я уже не мог остановиться и продолжал:

– «А как же отнесутся к рассказу мои близкие и знакомые?» – вдруг подумал я.

В общем, я сомневался: не хотел прослыть поборником «извращенцев», именно так они могли воспринять отношения моих героев – Игоря с Линой. Тогда я решил дать для прочтения рукопись новеллы своей дочери, тем более, что она была всегда первым судьёй и рецензентом моих предыдущих литературных творений. «Лучше уж я приму, – думал я, – суровые осуждения от неё, чем от кого-либо постороннего, тем более, что строже чем она, меня никто и не осудит, уж я-то знаю». И я отдал рукопись для ознакомления своей дочери, а сам в ожидании результата, уже грустил о своих литературных героях, которые в конце новеллы умирают. «Вот, – рассуждал я, – говорят, что любовь побеждает всё, а они, уже дорогие моему сердцу «развратники», ушли в мир иной. Ушли, и как говориться, не вернулись». К тому времени я уже дважды ходил в церковь и ставил свечки «за упокой рабов божиих Игоря и Лины».

– И вот я встретился с дочерью, – продолжил рассказ я, – и при встрече смущённо проговорил: «Думаю, ты не совершила оплошность и не показала мой последний опус дочерям своим – моим внучкам?

– О, ты напрасно на этот счёт, как говорят нынешние молодые люди, «паришься». Ведь они уже совершеннолетние и их мало чем можно удивить. Кстати,– продолжила она, – я своим студентам сказала так: « Недавно я прочла интересную новеллу, и у меня возникла мысль сказать вам следующее: – Каждое поколение должно уважать себя. Обычно старики говорят молодым: «Что вы можете знать о жизни, ведь вы ещё так молоды», а о стариках люди говорят: «Да ведь они уже отжили своё, что у них может быть интересного в настоящий момент». Так вот, я вам говорю: «Уважайте чувства любого возраста, и свои, конечно, тоже. В новелле я встретилась с необыкновенной любовью пожилых людей, оказывается, у них бывают такие страсти, что позавидуют многие молодые». – А тебе говорю, – обратилась она ко мне, – сейчас мало кого удивишь всевозможными эротическими всплесками. Помни, что во время язычества эротические чувства людей были предельно раскрепощены. Особенно это проявлялось в дни Ивана Купалы. Это хорошо показано в кинофильме Тарковского «Андрей Рублёв». И сейчас, по-моему, происходит возврат утраченных языческих амурных проявлений. Поэтому пиши смелее. Это же не педофилия, и не однополая сексомания. Это интимные взаимоотношения двух очень любящих друг друга людей. А чувства у влюблённых выражаются по-разному.

– Что ж, – облегчённо вздохнул я, – очень рад, что ты так отнеслась к моим героям. Ты вселила в меня уверенность, ведь я не мог решиться издать эту эротическую новеллу.

И всё-таки я опубликую её с пометкой «60+», пусть читают люди преклонного возраста, при этом попытаюсь оградить себя от респондентов, чрезмерно зашоренных гранями мнимой нравственности.

* * *

– Ладно, Юра, важно то, что новелла состоялась, – сказал Игорь, – тебе удалось удачно использовать мои записи и наши прообразы. А как она будет воспринята окружающими, покажет время. Мне кажется, всё станет на свои места – границы дозволенного расширятся. Ведь любовь – это тайна, вечная тайна и должна проявляться по-разному.

– Интересно, какие теперь у вас отношения? – поинтересовался я у Игоря Юльевича. – Такие же страстные и непредсказуемые?

– Да нет, Юра, они другие. Но отражают те же непреходящие, вернее не проходящие отношения взаимного тяготения. Мы теперь просто оберегаем друг друга.

Но наши даже мгновенные лёгкие прикосновения наполнены чувствами большой привязанности и любви. Мы целуем друг другу руки, гладимся, прикасаемся и, конечно же, целуемся в губы. При любой возможности шаловливо трогаем заветные места и игриво похлопываем друг друга. Это в нас осталось. Просто боимся накалять страсти. Болезни предостерегают. Меня же удивляет другое – на днях, я зашёл в комнату и вижу: сидит на кровати среди белых простыней седовласая, уже изрядно постаревшая моя Лина. И я вдруг вспомнил. Подобную сценку я уже когда-то видел. Это был рисунок моего армейского друга Валеры Лебедева «Дряхлеющая старость». Неужели это была моя Лина? Там точно такая же старушка сидит на кровати среди белых простыней. Её полуулыбка и взгляд выражают затаённые неведомые думы. Это же было предсказание. Её полуулыбка тогда меня поразила и смутила своей древностью. И только теперь я понял, что это она такая только для постороннего взгляда, но не для меня. Ведь я люблю этого человека, и даже «желаю». Вот это парадокс. Эта увядающая старость не смущает и не пугает меня сейчас. Эта бабуля, уже моя бабуля, умиляет меня и притягивает, словно магнит. И я понимаю теперь, что любовь – это не внешняя красота, а какая-то загадочная внутренняя энергия, неистово зовущая к себе.

Мы вышли из Президентского парка и спустились к реке. Небесный купол был, хотя и в слегка заметной дымке, но совершенно безоблачен. А ведь только вчера тучи гуляли по небу и осыпали дождём эту землю. С некоторых пор посетители речки определились в своих занятиях. Раньше их моцион ограничивался либо ходьбой медленным и быстрым шагом, либо ускоренным бегом, а то и просто задиранием ног на перила оградки, а сейчас, когда по обе стороны речки появились спортивные снаряды – каждый занимался целеустремлённо. Появились и другие, которые сосредоточились на «скандинавской ходьбе» с палками, чему их обучал тут же на террасе инструктор. Обычно эти люди очень серьёзны, ведь их ходьба получила заданный смысл. Теперь при передвижении они сознательно налегают на ту палку, которая противоположна выдвигаемой вперёд ноге. Движения их рук и ног должны быть предельно скоординированы.

Однако вопреки всему одна женщина шла вниз по течению реки без палок и упорно хлопала себя ладонями по талии, которой давно нет, но которую хочется восстановить. Хлопает и хлопает в надежде, что живот ужмётся сам по себе без диеты.

Когда Лина отошла от нас и стала осваивать посильные ей упражнения на спортивных снарядах, Игорь Юльевич заговорил со мной более доверчиво.

– Перед тобой я должен теперь быть предельно откровенным, ведь ты не только прочёл мои записи, но и воплотил их в новеллу. И я обязан тебе поведать всё, как есть у нас в настоящее время. Её бёдра выше колен по-прежнему волнуют меня, особенно с внутренней стороны. Я ласкаю их руками и целую. Мне это нравится. Она же обожает моего «стригуна», играет с ним, балуется, и обращается к нему как к своему озорному шалунишке: «Что затих, мой неугомонный дружок? Сейчас я тебя растревожу, – воркует она. – Нельзя тебе дремать, как нельзя и твоей подружке-«чернильнице» почивать на лаврах. Вам обоим непременно надо быть в возбуждении, иначе наша жизнь остановится. Ведь вы центры нашего «оживления», от вас начинает игру кровообращение, заставляя организм жить, заводиться и пульсировать, пробуждая клетки». Она целует и нежит моего «шалуна», а я ласкаю её «розочку», углубляясь внутрь её влажной благодати.

– И всё-таки мы избегаем сильных волнений, – продолжил он, переходя на ещё более доверительный тон. – Последний раз, когда с её помощью я завершал оргазм по-настоящему, то не мог не стонать, да так, что мои вопли были такими не предсказуемыми, не поддающимися регулированию, что она не на шутку забеспокоилась – не услышат ли нас соседи. Такими страстными были мои завывания и резкие вскрики, что просто вызвали тревогу – не остановилось бы моё сердце в процессе слияния.

Мы просто стали бояться, как бы не умереть в объятьях друг друга. Это было очень здорово. Но состояние нашего здоровья становится опасным. Лина тоже так заходилась в истоме, когда я нежил её гениталии, что мы просто прекратили заводить друг друга до неистовства. И ведь главное заключалось в том, что во всех моих прошлых забавах, мне не было так чудесно. Будто я до этого момента не познал самого главного человеческого наслаждения. Мы стали избегать ярких вспышек. Зато поняли, как удовлетворённая страсть скрашивает жизнь, а без этого она была бы тусклой. Мы радуемся, что на старости лет судьба свела нас, а природа подарила такой заряд чувств, благодаря которому мы счастливы. Мы можем постоянно ласкать друг друга и воспламеняться от ласки, доходить до святого экстаза, после которого наступает благодатное успокоение, а затем зарождается новая волна радости духа и вожделения. Какое счастье быть страстно любимыми.

… Прогулка подошла к завершению. Дальше наши пути расходились: Игорь и Лина направились вниз по руслу, а я вверх, к плотине. Но через несколько шагов остановился и, опершись на перила, стал смотреть им вслед: они медленно удалялись по тротуару, выложенному квадратной плиткой, в сторону моста. На Игоре были светлые летние брюки и рубаха с коротким рукавом, на голове бейсболка. Бамбуковая палочка, на которую опиралась Лина, мешала им держаться за руки. На ней выделялась разноцветная в цветочек шляпка, одета она была в лёгкую светло-серую юбку свободного покроя и клетчатую кофту. На боку висела перекинутая через плечо матерчатая сумка. Они почти ничего не говорили, но с первого взгляда было понятно, что между ними царит гармония и согласие.

Подойдя к мосту, который возвышался в виде широкой трубы, перекинутой через русло, с приспособленным на ней настилом и перилами, они присели на скамейку, решив передохнуть, подышать свежим воздухом и послушать шум воды. Там, у моста они долго сидели, согреваясь на солнышке. Был один из первых дней осени, когда только наступала прохлада, и было хорошо находиться на солнцепёке в затишье, когда ветерок играл листьями деревьев где-то в сторонке, и умиротворение согревало душу.

Потом они поднялись и медленно пошли к «Бунгало», затем остановились и, опершись на прибрежные перила, смотрели на воду, которая в этот день была чистой и голубоватой. Вода, падая зеркальными струями с каскадов, своим ритмично-монотонным шумом погружала в задумчивость. Солнце от каскадов, покрытых водой, отражалось яркими параллельными линиями, сияющими поперёк потока реки…

Потом они пошли дальше, а я, глядя им в след, вспомнил латинское изречение Magna res est amor – великое чудо Любовь. Именно они воплощают эту Любовь.